— Черт побери! — сказал он, вернувшись в столовую. — А раньше вы не могли до этого додуматься? Хорошо, гоните монету!

У мадам Мейзер вновь прорезался медоточивый голос, и она объяснила полковнику, что у таких бедных капиталистов, как они, не бывает в кассе миллиона.

— Вы ничего не потеряете, дорогой мой, если немного подождете! Завтра вы получите всю сумму наличными. Мой муж выпишет вам чек на обслуживающий нас банк в Данциге.

— Но... — начал было несчастный Мейзер.

Тем не менее он подписал чек, поскольку безгранично верил в практический гений своей Катрин. Старуха попросила Фугаса присесть за стол и продиктовала ему текст расписки в получении двух миллионов в порядке окончательных расчетов по накопившейся задолженности. Можете быть уверены, дорогой читатель, в том, что в стандартных юридических оборотах она не пропустила ни одного слова и позаботилась, чтобы все соответствовало прусскому гражданскому кодексу. Текст расписки, написанной рукой полковника, занял три страницы большого формата.

Уф! Он подписал расписку, парафировал каждую страницу и в обмен получил чек, в котором Никола расписался на его глазах.

— Знаешь, — сказал он старику, — не такой ты и арап, как меня уверяли в Берлине. Дай пять, старый жулик! Обычно я подаю руку только приличным людям, но сегодня готов сделать одно небольшое исключение.

— Сделайте два исключения, господин Фугас, — смиренно сказала мадам Мейзер. — Согласитесь разделить с нами наш скромный ужин.

— Черт побери, старая, не откажусь. В моей гостинице ужин давно остыл, а ваши блюда, что греются на плите, пахнут так, что у меня даже улучшилось настроение. К тому же у вас тут немало стеклянных флейт, на которых Фугас не прочь сыграть приятную мелодию.

Почтенная Катрин велела служанке поставить еще один прибор, а самой отправляться спать. Полковник несколько раз сложил чек папаши Мейзера, сунул его внутрь пачки банковских билетов и уложил все это богатство в бумажник, подаренный любимой Клементиной. В этот момент часы в столовой прозвонили одиннадцать.

В половине двенадцатого весь мир уже представлялся Фугасу в розовом цвете. Он громко хвалил рейнское вино и благодарил семейство Мейзеров за гостеприимство. В полночь он признался, что уважает их обоих. В четверть первого Фугас полез целоваться, в половине первого принялся славословить своего благодетеля и друга Жана Мейзера, а узнав, что Жан Мейзер умер в этом доме, не смог сдержать слез. В без четверти час он захотел исповедаться и заговорил о своем сыне, которого решил осчастливить, и о ждущей его невесте. В час ночи он попробовал знаменитый портвейн, за которым мадам Мейзер сама спустилась в погреб. В половине второго у него стал заплетаться язык, взор затуманился, некоторое время он боролся с опьянением и со сном, затем объявил, что хочет рассказать о русской кампании, пробормотал имя императора и сполз под стол.

— Хочешь верь, хочешь нет, — сказала мадам Мейзер своему мужу, — но тот, кто явился в наш дом, вовсе не человек. Это дьявол!

— Дьявол?

— Разве стала бы я тебе советовать, чтобы ты выдал ему миллион, если бы это было не так? Я слышала голос. Он сказал: «Если вы не подчинитесь этому посланцу ада, то оба сегодня же умрете». Поэтому я и позвала его, когда он уже был на лестнице. Если бы мы имели дело с человеком, я велела бы тебе судиться с ним до последнего су.

— В добрый час! Ты и теперь смеешься над моими видениями?

— Прости меня, Клаус, я была не в себе!

— А я уже тебе поверил.

— Бедный мой простачок! Может быть, ты и вправду решил, что это был полковник Фугас?

— Проклятье!

— Неужели ты думаешь, что можно воскресить человека? Говорю тебе, это демон! Он явился в обличье полковника, чтобы украсть наши деньги!

— Но зачем демонам деньги?

— А ты не понимаешь? Они строят на них соборы!

— Но как распознать дьявола под чужой личиной?

— Во-первых, по раздвоенному копыту. Правда, он ходит в сапогах. А во-вторых, по зашитому уху.

— Ух ты! О чем это говорит?

— У дьявола ведь уши острые, а чтобы они стали круглыми, их надо подрезать.

Мейзер заглянул под стол и испустил крик ужаса.

— Это точно дьявол! — сказал он. — Но почему он позволил себя усыпить?

— Ты заметил, что, возвращаясь из погреба, я зашла в свою комнату? Там я влила в портвейн каплю святой воды. Колдовство против колдовства! Он и рухнул.

— Вот это прекрасно! Но теперь, когда он в нашей власти, что мы будем с ним делать?

— А как поступали с демонами в Священном Писании? Господь сбросил их в море.

— Море далеко от нас.

— Какой же ты ребенок! Зато общественный колодец совсем близко!

— А что скажут завтра, когда обнаружат его тело?

— Ничего там не найдут, а бумага, которую ты подписал, превратится в пшик.

Уже через десять минут Мейзеры раскачивали что-то тяжелое над общественным колодцем, а мадам Катрин

вполголоса бормотала заклинание: «Будь проклят, демон, сын ада! Изыди, демон, сын ада! Возвращайся в ад, демон, сын ада!»

Церемония завершилась звуком, с каким человеческое тело падает в воду, а сообщники вернулись домой с ощущением исполненного долга. Никола думал про себя: «Я и представить себе не мог, что она такая доверчивая!»

«Я и помыслить не могла, что он такой наивный!» — думала достопочтенная Катрин, законная супруга Клауса.

Вскоре они заснули и спали, как младенцы. Но их подушки не казались бы им такими мягкими, если бы ночью они узнали, что произошло потом.

В десять утра, когда они ели хлеб с маслом и запивали его кофе с молоком, к ним в столовую вошел управляющий банком и сказал:

— Благодарю вас за то, что вы согласились на безналичный перевод в Париж вместо миллиона наличными, да еще и отказались от премии. Этот молодой француз немного грубоват, но зато он веселый и добрый малый.

На следующий день после аудиенции у императора Фугас покинул Париж и уехал в Берлин. Путешествие заняло целых три дня, потому что по пути он ненадолго заехал в Нанси. Маршал снабдил его рекомендательным письмом к префекту департамента Мерт, который встретил полковника с распростертыми объятиями и обещал оказать помощь в поисках сына. К большому разочарованию Фугаса, он не смог отыскать дома, ставшего свидетелем его любовного романа с Клементиной Пишон. В 1827 году в городе стали прокладывать новую улицу, и по приказу муниципалитета дом был снесен. Семью местные власти, конечно, не стали сносить вместе с домом, но в ходе ее поисков возникли

совершенно непредвиденные затруднения. Оказалось, что в самом городе, в его окрестностях, да и во всем департаменте проживает огромное количество Пишонов, и кому из них бросаться на шею — было совершенно непонятно. Потеряв терпение и торопясь добраться до завещанного ему состояния, Фугас не стал терять время и написал комиссару местной полиции заявление такого содержания:

«Прошу на основании записей гражданского состояния и иных источников установить местонахождение девушки, которую звали Клементина Пишон. В 1813 году ей было восемнадцать лет. Семья жила на офицерскую пенсию отца. Если она жива, найдите ее адрес, а если умерла, найдите адрес ее наследников. От этого зависит отцовское счастье!»

По приезде в Берлин, полковник с удивлением обнаружил, что его персона здесь хорошо известна. К тому времени посольство Франции уже успело передать ноту французского военного министра прусскому правительству. Кроме того, страдающий от ревности Леон Рено в порыве чувств сообщил о своих несчастьях доктору Хирцу. Вся эта информация дошла до широкой публики и пошло-поехало. Сразу возбудились газеты, взволновались научные общества, а принц-регент соизволил обратиться за разъяснениями к своему лечащему врачу. Все-таки странное государство эта Германия! Здесь даже принцы-регенты интересуются наукой.