Если лицо отца было продолговатым, то у сына – до безобразия длинным. Над большим выпуклым лбом топорщились жесткие волосы, напоминающие каминную щетку. Оба с ног до головы облачены в черное, у каждого – белоснежный крахмальный воротник; однако, несмотря на кажущуюся простоту, от Пенелопы не ускользнула роскошь их нарядов.

Странный юноша завороженно уставился на Пенелопу. Испытав сочувствие к человеку, которого Господь наградил столь уродливым телом, девушка приветливо улыбнулась. Он не улыбнулся в ответ, лишь покраснел, не в силах отвести глаз. Берли похлопал сына по плечу, выведя из ступора. Тот рухнул на колени перед королевой и устремил взгляд на ее туфли.

– Осваиваешься в Уайтхолле, Сесил? – спросила Елизавета. – Отец уже показывает тебе, что к чему? – И добавила, повернувшись к Пенелопе: – Сесил прибыл ко двору всего несколько дней назад, не так ли, мальчик?

Он что-то пробормотал в ответ, но Пенелопа уже не слушала. С замиранием сердца она заметила за его спиной знакомое лицо.

– Пенелопа, собирай вещи. Ты займешь место Анны Вавасур в покоях фрейлин. – Леди Хантингдон произнесла это имя сквозь зубы, словно даже упоминать его грех.

– Я стану фрейлиной? – У Пенелопы перехватило дыхание от мысли, что ей представится возможность вырваться из-под гнета опекунши, надеть красивое платье с вышитыми цветами, оказаться в центре событий, а не таиться по углам, как в последние три месяца при дворе.

– Да. – Губы графини сжались в жесткую линию. – Но не слишком зазнавайся. И веди себя прилично. Покои фрейлин нынче не те, что в мои времена: теперь здесь логово разврата. Взять хотя бы эту несчастную. – Она покачала головой: – Вот что происходит, когда юные девицы предоставлены сами себе.

Крики Анны Вавасур, эхом разлетавшиеся по дворцовым коридорам, были слышны даже в покоях леди Хантингдон. Графиня громко храпела, раскрыв рот. Пенелопа выскользнула из постели, вышла из комнаты и двинулась на звук. Воображение рисовало жуткие картины: окровавленную дубину, раздробленные кости. Однако, прокравшись в покои фрейлин, девушка была ошеломлена и озадачена: Анна, едва заметная в центре круга женщин, кажется, билась в каком-то припадке. Кто-то сунул ей в рот комок шерсти, чтобы заглушить вопли, однако она выдернула кляп и отшвырнула прочь. Он упал прямо к ногам Пенелопы.

– Головка прорезывается, – проговорила одна из дам. Странно, почему все так спокойны, ведь жизнь Анны явно в опасности. – Тужься!

Внезапно стало тихо, брызнула кровь. Пенелопа застыла в дверях, окаменев от ужаса.

– Мальчик, – произнес кто-то. Раздался детский крик, и до нее наконец дошло, что происходит. Впоследствии она узнала, что сын Анны Вавасур, явившийся на свет в комнате фрейлин, был рожден от женатого мужчины, графа Оксфорда.

– Проклятая девчонка со своим младенцем теперь в Тауэре. Там ей и место, как и отцу ребенка. – На лице графини отразилось возмущение.

– В Тауэре? – Само название этого места внушало страх. Многие, кто туда попадает, не возвращаются.

– Ее бесчестье да будет тебе уроком. Она согрешила в глазах Господа и будет проклята в загробной жизни, а в этой испытает на себе гнев королевы. – Неизвестно, что хуже, подумала Пенелопа. Она уже успела убедиться: Елизавета действительно страшна в гневе. – Эта девушка не первая. Все мы знаем, что случилось с Катериной Грей. Когда выяснилось, что она беременна, ее заключили в Тауэр, и больше никто ее не видел. Говорят, она уморила себя голодом от стыда… – Кажется, графиня решила поведать об ужасной судьбе всех девиц, сбившихся с пути добродетели. – Помню, королева сломала палец Мэри Шелтон щеткой для волос, узнав о том, что та вышла замуж без ее дозволения. Что же до твоей матери…

Пенелопу так и подмывало расспросить опекуншу о Летиции и других женщинах, чьи имена не полагалось произносить в присутствии Елизаветы. До какой же глубины отчаяния дошла Катерина Грей, чтобы решиться на голодную смерть…

– Моя мать…

– Была дурой, – перебила графиня. – Нет более идиотского поступка, чем выйти замуж за королевского фаворита. Она потеряла все. Ближайшая подруга королевы лишилась всего… Жить в вечном страхе… не иметь влияния…

Пенелопе захотелось заткнуть ей рот комком шерсти, таким же, какой выплюнула Анна Вавасур.

– …поэтому соблюдай приличия, юная леди. Тебе придется доказать королеве, что ты не чета собственной матери. Помни: если вызовешь гнев ее величества, погубишь себя и всю свою семью.

По пути в покои фрейлин графиня не переставала вещать. Пенелопа изо всех сил старалась держать язык за зубами. Она радовалась, что ей наконец предстоит освободиться от сурового надзора, однако опекунша права: малейший промах может привести к краху. Леди Хантингдон считала, что Пенелопе нужно укрощать своевольный нрав. Задача не из простых, ведь королеве, кажется, ее нрав пришелся по душе. Правда, игра в карты – не тайный брак и не, упаси господь, бастард в животе.

Прежде чем войти, графиня остановила Пенелопу:

– Запомни: любовные интриги – одно, а политические – совсем другое. Тебя попытаются использовать, чтобы получить доступ к ее величеству. Постарайся не нажить врагов, но не забывай: если ты приближена к королеве, друзей здесь нет. Доверять можно только семье.

Итак, с упавшим сердцем девушка вошла в покои фрейлин. На нее тут же устремились любопытные взгляды, и она пожалела, что рядом нет Доротеи. Пенелопа скучала по сестре; между ними меньше года разницы, их часто принимают за близнецов. Они почти не расставались, пока ей не настало время явиться ко двору.

Пенелопа заметила свою дальнюю кузину Пег Кэри, которую едва знала; та окинула ее холодным взглядом светлых глаз, словно оценивала кобылу на аукционе.

– Меня зовут Марта Говард, – обратилась к ней невысокая миловидная девушка. – Я освобожу место для твоих вещей. Хочешь сегодня спать на топчане? Под балдахином очень жарко. – Она указала на большую кровать, занимавшую большую часть комнаты.

– Да, ложись на топчан, – проговорила Молл Гастингс, молодая женщина, с которой Пенелопа уже была знакома, поскольку та приходилась графине родственницей. – Там удобно.

Слуга принес сундук, леди Хантингдон удалилась. Чтобы не стоять без дела, Пенелопа откинула крышку, вытащила несколько вещей и положила на подушку старенького тряпичного кролика.

– Ты не слишком взрослая, чтобы играть в игрушки? – язвительно осведомилась Пег.

– Не все здесь сделаны из камня, как ты, – со смехом ответила Молл. – Пенелопа, помочь тебе расстегнуть платье?

Облачившись в ночные рубашки и дождавшись, когда служанки уйдут, фрейлины улеглись на большую кровать, задернули занавески балдахина и пустили по кругу фляжку напитка, который Молл именовала животворной влагой и добывала так или иначе. Пенелопа в жизни не пила ничего подобного, но не решилась в этом признаться. Стоило сделать глоток, как горло загорелось огнем. Она закашлялась. Девушки рассмеялись, однако Пенелопа не расстроилась: голова у нее закружилась, заботы показались далекими и несущественными.

– Я так рада, что вырвалась от графини.

– Надо думать, – подмигнула ей Марта. – Вот ведь старая карга. У нас здесь все по-другому.

– Главное – не сердить королеву, – посоветовала Молл.

– Ей это не грозит. Королева ее обожает, – ехидно усмехнулась Пег. Она говорила о Пенелопе, будто ее здесь не было.

– Пег! – укоризненно воскликнула Марта. – Пенелопа же не подлизывается. Кроме того, Лестер – ее отчим; неудивительно, что королева к ней благоволит.

Пенелопа сочла за лучшее промолчать. Наверняка все эти девушки осведомлены о положении ее опальной матери. Не исключено, что королева проявляет к ней расположение исключительно с целью отомстить Летиции. Что ж, сыграем в эту игру, подумала она, делая глоток из фляжки. В голове поднялся теплый туман.

– И как же выглядит герцог Анжуйский? – спросила она, стремясь переменить тему. Речь шла о женихе королевы, который вот-вот должен прибыть в Англию просить ее руки.