Миновав галерею, они вошли в зал талисмана.

— Шамаш! — вскрикнула Мати, первой заметив их появление. Она, не думая более ни о чем, уже хотела, растолкав оказавшихся на ее пути горожан, броситься к нему, но в последнее мгновение отец поймал ее за косу, удерживая на месте.

— Но папа! — скривившись не столько от боли, сколько от обиды, воскликнула она.

— Стой, — прошептал Атен, — мы не в караване!

— Ну и что? — надувшись, первым делом зло бросила девочка, но затем, оглянувшись на горожан, которые все как один опустились на холодные камни пола, падая перед небожителем ниц, Мати, шмыгнув носом, вздохнула, вынужденная смириться.

Между тем, вошедшие разделились. Шамаш замер у стены, опершись о нее спиной. Его взгляд, скользнув по собравшимся, остановился на девочке. Он улыбнулся ей, успокаивая, подбадривая, подмигнул.

"Все будет хорошо. Не сердись на меня, малыш. Я должен был уйти. Ты ведь понимаешь".

"Понимаю… — она вздохнула. — Вот только… С тобой все время происходит что-то особеное, интересное!…А я все пропускаю. Это не честно!"

"Я расскажу тебе".

"Твои истории живые. Они почти как настоящие. И, все же, почти — это ведь не совсем то… Я хочу, чтобы что-то произошло и со мной!"

"Неужели тебе мало приключений?"

"Конечно! Разве может их быть много?"

"Подожди чуть-чуть. Приглядись к происходящему вокруг. Может быть, все только начинается…"

"Да?" — она с подозрением глянула на него.

"Место, в котором ты находишься — необычное. Ты мечтала попасть в храм, зная, что чужакам сюда путь закрыт, чувствуя, что должно свершиться нечто особенное, чтобы твоя надежда исполнилась. И вот ты в самом сердце храма."

— Мне здесь не нравится, — скосив взгляд на камень, проговорила она.

— Я понимаю, милая, — вздохнув, проговорил караванщик, решивший, что девочка обращается к нему. Атену самому было невыносимо оставаться рядом с местом смерти. Но теперь было уже поздно уходить. Или, наоборот, слишком рано.

Тем временем к караванщикам, подошли Ри и Сати.

— Простите нас, — проговорил юноша, — поверьте, мы совсем не хотели, чтобы все так вышло…

— Вас заманили в ловушку, — кивнул Атен. Глядя на их лица, на которых, наверное, теперь навсегда останется след испытанного в плену, он понимал, что ужаснее того, что им пришлось пережить, просто не может быть. — Такова судьба. И слава богам, что все уже позади… Возвращайтесь в караван. Родители очень беспокоятся за вас.

— Позвольте нам задержаться на некоторое время, — попросил Ри, бросив быстрый взгляд на Ларса, который, сказав что-то Нинти, медленно двинулся в сторону священного камня.

Ри понимал, что именно сейчас решается судьба Керхи, ее жителей, которые перестали быть в глазах караванщика безликой серой массой, ведь среди них были и те, кого он считал своими друзьями — Ларс, Бур, Лика. Пережитое стало нитями, связавшими навек их память. И сейчас он не мог просто взять, повернуться и уйти, бросив их перед лицом неизвестности.

Хозяин каравана проследил за взглядом юноши. Его лицо побледнело. Воспоминания о недавней смерти, случившейся у него на глазах, были слишком свежи в памяти.

— Что ты делаешь! — воскликнул он.

Молодой горожанин, на миг повернувшись в его сторону, тихо промолвил:

— Я знаю, что делаю, торговец, — и продолжал свой путь.

Атен устремил взор на Шамаша, мысленно умоляя Его остановить шедшего, как ему казалось, навстречу смерти.

Но бог солнца лишь чуть наклонил голову:

— Это не только его право, но и долг, — проговорил он.

А затем все умолкли, замерли, ожидая, что будет дальше.

Ларс подошел к камню. Талисман стал еще чернее, глядя на наделенного даром недобрым взглядом множества вмиг покрасневших глаз, в которых светилась угроза.

В руках горожанина вспыхнул резким синим пламенем — отблеском холодных снегов маленький кривой нож. По залу разнесся толи вскрик, толи вздох, когда он рассек ладонь, которую, быстро окрасившуюся алой кровью, прижал к холодному боку камня.

Талисман не ответил на прикосновение ударом молнии. Однако в нем не стало больше и тепла. Воздух затрепетал, словно в смехе над глупостью человека, не сознававшего бесполезность своих шагов.

Не обращая ни на что внимания, Ларс продолжал терпеливо ждать. В его обращенных на камень глазах читалось сочувствие, губы чуть заметно шевелились, но не повторяя молитву, а нашептывая слова прощения, утешения и просьбы вернуться назад. Его сердце было открыто, душа распахнута…

И медленно, очень медленно камень начал оживать. Черные тягучие тени сползли с его боков, спеша убраться под землю, едва осознав, что здесь их больше ничего не ждет. Тепло вернулось в талисман и, одновременно, в души всех окружавших его людей. Покой был блаженно сладок, дыхание — ровным и глубоким. Наконец, камень залучился, вобрав в себя блеск доброго солнца. Хотелось вот так стоять, не спуская с него взгляда, забыв обо всем, веря…

…Войдя в зал, Бур сразу же увидел Лику. Не замечая более ничего, он бросился к подруге, упал рядом с ней на колени, прижал к груди.

— Солнышно мое! — прошептал он, глядя на нее лучившимися глазами.

Бур испытал ни с чем не сравнимое облегчение, видя ее живой и невредимой, убедившись, что с ней все в порядке. Он был счастлив находиться рядом с нею, чувствовать тепло ее рук, легкое дуновение дыхание…

— Бур, — она спрятала лицо у него на груди, — ты жив!

— Ты жива! Все хорошо, дорогая моя, а будет — просто замечательно. Я сделаю все ради того, чтобы наше будущее было светлым и радостным. Мы заслужили его.

— Ты — да, — она вдруг отстранилась от него, отвернулась в сторону, пряча горькие слезы, побежавшие по щекам. — А я… Я не достойна тебя, не достойна брата! Я не достойна счастья, которое ты предлагаешь мне, да и вообще жизни!

— Лика…

— Ты же слышал, что сказала госпожа Кигаль! Я — ее раба! Люди никогда не простят мне этого, никогда не поймут, что я ни в чем не виновата!…Мне лучше просто уйти, пока их гнев не пал и на вас с Ларсом.

— Что ты говоришь! Все будет совсем не так! Твой брат скоро станет новым Хранителем Керхи, и…