При обычных обстоятельствах Ари, несмотря на холод, открыла бы окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, но сегодня ночью это было бесполезно. На улице было душно, воздух имел горький привкус дыма.

В тот день, когда они переехали в Институт, она чувствовала себя потерянной. Конечно, было смешно рассчитывать, что они с Анной будут спать в одной комнате, и в то же время было странно находиться так далеко от нее. Просыпаясь по утрам, Ари привыкла слушать, как Анна заваривает чай или учит Уинстона неприличным словам, видеть разбросанные всюду вышитые жилеты, фраки и бархатные брюки. Привыкла к слабому аромату горящей сигары. Без всего этого она уже нигде не могла чувствовать себя как дома.

Случайно или намеренно их поместили в комнатах с общей дверью. После трагедии Ари надеялась, что Анна воспользуется этим и придет к ней в поисках утешения, но дверь оставалась запертой, и она не могла найти в себе смелости побеспокоить убитую горем девушку.

Ари плохо знала Кристофера, но была опечалена его смертью и горевала не только о нем, но и об Анне. В минуты отчаяния она даже опасалась, что та никогда уже не будет прежней, даже если им и удастся пережить это испытание. Как Анна сможет смеяться, подшучивать над друзьями, бросать вызов обществу, радоваться жизни после того, как у нее на руках умер брат?

Ари никогда не видела, как человек молча переносит несчастье. В ее присутствии Анна не пролила ни слезинки. Эта молодая женщина с совершенными чертами, такая стройная и грациозная, всегда напоминала прекрасную статую, но теперь казалось, что Анна действительно превратилась в камень. Она не замкнулась в себе, напротив, энергично участвовала в их предприятии, в разработке планов, как перехитрить всех, остаться в Лондоне и одолеть Велиала. Они с Ари долгие часы проводили вместе, заколачивая окна Института, копаясь в старых книгах в библиотеке, отыскивая сведения о магических выходах из Лондона, о которых мог забыть Велиал. Но когда Ари пыталась завести разговор на личные темы, упоминала имя Кристофера или просто заговаривала о семье Анны, та мягко, но решительно пресекала подобные попытки.

Ари закрыла глаза и попробовала считать про себя. Дойдя до сорока, она услышала странный скрип. Дверь медленно приоткрылась.

В спальне было темно. В соседней комнате горела свеча; тем не менее девушка различала лишь силуэт Анны, но это не имело значения. Она узнала бы ее везде, всегда, даже в полной темноте.

– Анна, – прошептала она, сев, но та вместо ответа приложила палец к губам и легла рядом. На ней был шелковый халат, который был ей слишком велик; он соскользнул с хрупкого плеча. Анна потянулась к Ари, взяла ее лицо изящными руками, наклонилась и поцеловала ее.

Только в этот момент Ари поняла, как она тосковала по прикосновениям Анны. Девушка вцепилась в шелковый халат, привлекла Анну ближе и поняла, что под халатом ничего нет. Пока они целовались, она развязала пояс и принялась гладить шелковистую кожу.

Затем потянулась к лампе, стоявшей на ночном столике, но Анна поймала ее за запястье.

– Нет, – прошептала она. – Не нужно света.

Удивленная, Ари отдернула руку. Она гладила короткие кудри Анны, пока та целовала ее шею, но, несмотря на охватившее ее желание, девушка испытывала какое-то странное беспокойство. Ласки и поцелуи Анны показались слишком настойчивыми, яростными, отчаянными.

– Дорогая моя, – пробормотала она и хотела погладить Анну по щеке.

Щека была влажной от слез.

Ари резко села на постели, нашарила под подушкой колдовской огонь и зажгла его. Белый свет озарил обеих. Анна одной рукой запахнула халат и отодвинулась на край постели. Глаза у нее были красные, но она смотрела на Ари с вызовом.

– Анна, – прошептала Ари. – О, моя бедная…

Анна помрачнела.

– Теперь ты считаешь меня слабой.

– Нет, – страстно воскликнула Ари. – Анна, ты самый сильный человек из всех, кого я знаю.

– Я говорила себе, что нельзя к тебе приходить, – горько произнесла Анна. – Зачем тебе мои слезы? Это мое горе и нести его мне одной.

– Это наше горе, – возразила Ари. – Ни один человек не может быть сильным и несгибаемым каждый день и каждый час своей жизни, да это и не нужно. Каждый из нас должен время от времени позволять себе быть слабым. Человек, если можно так сказать, создан из разных частей: он может быть сильным и слабым, печальным и счастливым, может довольствоваться собственным обществом или нуждаться в других. И в этом нет ничего постыдного.

Анна взяла руку Ари и принялась разглядывать ее, словно размышляя о том, как она устроена.

– Если мы все состоим из разных частей, тогда я, наверное, похожа на шахматную доску.

Ари взяла руку Анны и прижала ее к своему сердцу.

– Только не шахматная доска, – сказала она. – Это слишком примитивно. Ты – ярко раскрашенная доска для игры в пачиси. Ты – набор для игры в нарды, с треугольниками, инкрустированными перламутром, золотыми и серебряными шашками. Ты – дама червей.

– А ты, – мягко произнесла Анна, – лампа, без света которой нельзя играть в игры.

У Ари защипало глаза, но впервые за несколько дней она плакала не от горя. Она протянула к Анне руки, и та легла рядом, прижалась, положила голову ей на плечо. Девушка чувствовала на шее ее дыхание, нежное, как прикосновение бархатной ткани.

Пока Корделия ждала за воротами кладбища, начался противный мелкий дождь. Ей казалось, что в ее лицо, шею и руки вонзаются сотни ледяных иголок.

Она слышала о кладбище Скрещенных Костей, но никогда здесь не бывала. Это была идея Люси, и Корделия не видела никаких причин возражать. Люси знала Лондон гораздо лучше нее.

По ее словам, Уилл Эрондейл в молодости часто наведывался сюда. На этом кладбище, в неосвященной земле, хоронили покойников, которых запрещено было отпевать в церкви, одиноких людей, которых некому было оплакивать. Здешние беспокойные духи были не прочь пообщаться с живыми. Уилл, как и все Эрондейлы, обладал способностью видеть призраков, и обитатели кладбища Скрещенных Костей делились с ним информацией о демонах, о лондонских закоулках, рассказывали о давно забытых происшествиях.

С тех пор цивилизация успела ближе подобраться к кладбищу. Город сжимал его в кольце. Совсем рядом, напротив ворот, выстроили два огромных безобразных здания из красного кирпича – школы для бедных. Корделия не знала, который час, но на улицах никого не было. По ночам простые люди были менее активны, и ей вдруг пришла в голову мысль: может быть, в своем теперешнем околдованном состоянии они, как и Сумеречные охотники, стали более чувствительны к присутствию духов и магии?

Стражи, естественно, ходили по городу и ночью, так что девушка была настороже и не убирала руку с эфеса меча. Прикасаясь к нему, она ощущала радость, которой так долго была лишена. Теперь, когда Кортана была рядом, Корделия снова стала собой. И все же она молилась о том, чтобы не обнажить оружие раньше времени.

Она бросила быстрый взгляд в сторону кладбища. За оградой двигалась тень – Люси. Корделии показалось, что подруга отряхивает пыль с ладоней, и через несколько секунд за ржавыми воротами появилось бледное лицо. Люси была в броне, волосы заплетены в тугую косу, за спиной висел небольшой дорожный мешок.