– Отпусти меня! – её обуял дикий, панический ужас. – Отпусти! Отпусти!

Она кричала, выкручивалась и лягалась с такой силой, как будто от этой схватки зависела её жизнь. Но Владимиру ничего не стоило справиться с этим сопротивлением. Развернув Ирину лицом к себе, он новым захватом полностью обездвижил её. Крепче обнимая ослабевшее тело и стараясь выровнять своё дыхание, он уткнулся носом в её макушку. Ноги Ирины подкосились, и она потяжелела его в руках.

– Я не могу дышать… Не могу… дышать… Господи! – она судорожно зарыдала. – Не могу! Не хочу…

– Тише… тише… – прерывисто выдохнул ей в ухо Владимир. – Успокойся. Успокойся, – он не дал ей сползти на землю.

Так они стояли долго. Ирина горько и жалобно плакала, Владимир молчал. Наконец она стихла и надломленно попросила:

– Пожалуйста, мне тяжело дышать…

Он неохотно разжал объятия. Ирина медленно отступила назад. Глаза их встретились, и что-то изнутри обожгло её грудь. Владимир хотел что-то сказать, но она, вытирая слёзы, попятилась от него. Он сомкнул губы и посуровел.

– Раз ты можешь бегать, значит, причин для беспокойства нет, – сказал он, ведя её за руку к джипу. – Едем…– тут он запнулся и добавил не то, что хотел: – … в Чёрный плющ.

Оставив жену в замке, Владимир сразу уехал. Ирина даже не надеялась, что на стройку. Она знала – сейчас он не отстанет от неё. Весь день, кутаясь в шаль и кашляя, Ирина пролежала в постели, время от времени забываясь сном. Вечером Катерина принесла ужин ей в спальню. Когда она отказалась от него, служанка, подобно роботу, проговорила:

– Вы должны поесть. Владимир Вячеславович велел…

– Я никому ничего не должна! – раздражённо отозвалась Ирина. – Пусть велит кому-нибудь другому.

Катерина упрямо поставила поднос на тумбочку.

– Сколько можно… – запричитала Ирина. – Как мне всё это надоело. Как мне плохо… Это не жизнь, это тюрьма, каторга какая-то!

– Он всё делает для вас! – брезгливо перебила её Катерина. – Ваш муж пошёл против всего Севера. Вы не понимаете, какой он! Не понимаете, как вам повезло! Даже этот хлеб, – девушка ткнула пальцем в поднос, – который вы не едите, привозят каждое утро свежим с Юга, только бы вы улыбнулись. Это вы называете тюрьмой? Это? Вы не знаете, что такое тюрьма!

– Катя… – ошарашенно произнесла Ирина.

– Это грязь, голод и смерть. Мы это видели! Мой отец всё это прошёл! Вы говорите о тюрьме? Это я в тюрьме! Я всю жизнь, как крыса, сижу в подполье и боюсь дышать. Боюсь, что мои братья станут вечными донорами или едой для тех… Я знаю только, что такое работа. Работа! Одна только работа! И вы говорите мне, что вам плохо? Мы живём и не жалуемся, трудимся, едим и радуемся, что живы…

Слова Катерины жгли Ирину стыдом, она ворочалась в постели и не могла уснуть. Простыни и подушка казались ей горячими и колючими. Ирина искала прохладное место и даже перекатывалась на вторую сторону кровати. Но и там под её телом всё моментально нагревалось и раздражало кожу. Тогда она переворачивалась на спину, откидывала одеяло, комкала его ногами и, раскинувшись звездой посередине, смотрела в потолок. Она понимала, что выговор Катерины не вполне справедлив, но чувствовала себя виноватой. Конечно, Катя не знала всей истории, не знала, что у Ирины была совершенно другая, нормальная, жизнь. Её втянули в это всё – она не выбирала ни этот мир, ни эту семью, ни этого мужа. Но ведь и Катя не выбирала! Ирина когда-то могла сказать всему этому – нет, она упустила свой шанс. А вот обычная девушка на Севере не смела даже подумать о подобном – у неё с рождения нет на это права. Так кому из них жаловаться на судьбу?

Она настолько зациклилась на себе, что забыла о тактичности и сочувствии. Многим она лучше властвующих тут северян? Вместо того, чтобы плакаться, лучше бы попробовала понять Катерину! А может, даже защитить! Они ведь так похожи! Обе по-своему несвободны и зависимы, обе живут страхами. Даже отец у Катерины пропал в тюрьме, как и отец Ирины! Пусть они недолюбливали друг друга, пусть Катерина и старалась ей насолить, но ведь Ирина была на позиции сильнее: за ней стояли брат и муж. «И до какой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек!» – стальной голос бабушки зазвучал в её ушах. Бабушка любила цитировать Гоголя, когда выносила приговор соседям, знакомым или телевизионным политикам. Ирина поёжилась и в мыслях принялась оправдываться.

Усыпив свою совесть обещанием, что исправится, она улеглась с краю и закрыла глаза. Но сон так и не пришёл. Теперь она думала об Александре – это он привёл её в этот мир. С него всё началось. Обида, прежде заслонённая борьбой с Владимиром, внезапно выступила вперёд. Последняя встреча с Александром явственно предстала перед глазами Ирины. «Я хотел сделать тебя своей женой… я умолял тебя не соглашаться… Я хотел спасти тебя… Тебе хочется играть в опасные игры… Ты сделала его героем… Златослава желает избранной и герою счастливой семейной жизни…» – он растоптал её в тот момент, когда она надеялась на его помощь. Он упрекал Ирину тем, что переступил ради неё через правила, а она понятия не имела, что это за правила. Одно только «Я», его уязвлённое болезненное «Я» было в тех словах – сейчас она ясно это осознавала, и что-то большее, чем просто обида, зарождалось в ней. Даже северянин в тот вечер был человечнее и мягче…

С похолодевшим сердцем Ирина вспомнила его попытку поцеловать её и снова раздражённо завозилась. Однако очень скоро всё прекратилось – в спальню вошёл Владимир, и девушка неподвижно застыла. Когда он лёг на свою половину кровати, она почувствовала его взгляд – северянин не повернулся к ней спиной, как обычно. Он знал, что она не спит. Ирине казалось, что он готовится с ней заговорить и обдумывает, с чего начать. Она не хотела этого – боялась. Но не ссоры, а другого, совершенно противоположного. Ведь она его должница, она обязана была сказать ему «спасибо». Не сделать ему одолжение, а искренне поблагодарить. На это требовались силы и смелость, коих у неё не было. Поэтому Ирина отвернулась от Владимира и до самой головы натянула одеяло.

Проснулась она, когда солнце уже подымалось над стенами замка и разливало свой густой горячий свет. Владимир встал раньше её, он уже успел принести в комнату и положить на её тумбочку две коробки. Удивлённо рассматривая изображённые на них ноутбук и наушники, Ирина не заметила, как он вышел из ванной. Туже завязав пояс халата, северянин неуверенно, словно смущаясь, сказал:

– Кхм… я знаю, ты любишь музыку. Я видел тебя на концерте…

Она с ужасом подняла глаза – чего-то подобного она и боялась.

– Ты можешь вести там свои записи, никто не прочтёт их, – суше сказал он и бросил полотенце на кресло. – Поставь пароль, если боишься.

Взъерошив мокрые волосы, Владимир подошёл к своей тумбочке и достал из ящика конверт.

– Письмо с Юга, – он протянул его через кровать.

Ирина схватила конверт, но прежде, чем распечатать, заглянула мужу в глаза и поблагодарила. Она переместилась на диван и принялась читать письмо Авроры.

«Ирина, дорогая!

Прости, что так долго не отвечала тебе. Если бы ты знала, что происходит у нас, ты бы не осудила меня! Этой весной мы все угодили в медвежий капкан. Восстание за восстанием! Прямо поветрие какое-то. Безумие!

Пока мы были на Севере, в городе объявились голубокровки. Они хотели захватить Ярый шип, но воспитанники Александра дали им отпор. Мы вернулись, а во всех газетах было только одно: погромы, пожары, потасовки! Я не могла читать новости, Ирина! Этого просто не описать – бумага сгорит в руках и рассыплется.

И только Виктор нашёл и арестовал всех сектантов, как поднялись его сторонники! Сначала они критиковали Виктора из-за твоего замужества, а потом полилась такая грязь! В сплетнях и разговорах они называли Виктора предателем идей Родослава! Мол, он братается с сиверами и отступает от нашей главной задачи. Они – кто ещё вчера были на нашей стороне! Мы до сих пор не можем в это поверить. Мы как в бреду!