Глафира Семеновна обиделась.

– Неужели же ты думаешь, что я дура, что я не понимаю? – сказала она. – А я только так тебе указываю. В Германии есть лечебница, где и взрослых, даже стариков и старух заставляют босиком и с непокрытой головой под дождем, по мокрой траве и по лужам бегать. И в этом заключается лечение. Я читала. И самое модное лечение.

– Слыхал и я. Теперь чем глупее лечение, тем моднее.

– А собак-то, собак-то сколько! – дивилась супруга. – Людей-то, однако, покуда я не вижу купающихся.

Супруги двинулись по набережной. Гуляющих было довольно много. Почти все мужчины были в серых фетровых шляпах или в триковых испанских фуражках. Преобладали светлые костюмы. Мужчин было больше, чем женщин.

– Однако я не вижу здесь особенных нарядов на женщинах, – заметила Глафира Семеновна. – Говорили: «Биарриц, Биарриц! Вот где моды-то! Вот где наряды-то!» А тут, между прочим, есть дамы в платьях чуть не от плиты…

Некоторые мужчины и дамы из идущей супругам навстречу публики осматривали их с ног до головы, и наконец вдогонку супругам послышалось русское слово «новенькие».

То там, то сям среди публики, в особенности среди голоногих ребятишек, роющихся в песке, бегали мальчишки-поваренки в белых передниках, куртках и беретах с корзинками в руках и продавали пирожное и конфеты, невзирая на раннюю пору отлично раскупающиеся. На тротуаре, спинами к морю, сидели на складных стульях слепые нищие, очень прилично одетые, и потрясали большими раковинами с положенными в них медяками. Вот слепой певец, сидящий за фисгармонией, аккомпанирующий себе и распевающий из «Риголетто».

– Кого я вижу! Здравствуйте! – раздалось русское восклицание, и пожилой коренастый человек, в серой шляпе, в светлой серой пиджачной паре и белых парусинных башмаках, растопырил перед Николаем Ивановичем руки.

– Здравствуйте, доктор… – отвечал Николай Иванович.

– Какими судьбами?

– Вчера приехали из Парижа, приехали покупаться в морских волнах. Вот позвольте познакомить вас с моей женой. Доктор Потрашов из Москвы. Супруга моя Глафира Семеновна. У ней не совсем в порядке нервы и по временам мигрень, так хочет покупаться.

– Прекрасное дело, прекрасное дело, – проговорил доктор Потрашов. – Здесь положительно можно укрепить свои силы. Даже и не купаясь можно укрепить, только прогуливаясь по пляжу и вдыхая в себя этот влажный и соленый морской воздух.

– Да неужели он соленый? – удивился Николай Иванович.

– А вы вот попробуйте и лизните вашу бороду. Не бойтесь, не бойтесь. Возьмите ее в руку и закусите зубами.

Николай Иванович исполнил требуемое.

– Ну что? – спрашивал его доктор Потрашов.

– Действительно, волос совсем соленый.

– Ну, вот видите. А между тем ведь вы вашу бороду, я думаю, не смачивали соленой водой. Здесь в воздухе соль.

– Да что вы! Глафира Семеновна, слышишь? Ведь эдак мы с тобой, прожив здесь в Биаррице недели две, в селедок превратиться можем.

Супруга посмотрела на мужа и глазами как бы сказала: «Как это глупо».

– А вы здесь, доктор, уже давно? – спросил Николай Иванович.

– С неделю уже мотаюсь. Я приехал сюда с одним больным московским фабрикантом. За большие деньги приехал, – прибавил доктор. – Фабрикант этот, впрочем, не болен, а просто блажит. Ну, да мне-то что за дело! Я сам отдохну и надышусь морским воздухом. Вы гуляете? – задал он вопрос супругам.

– Да, только что вышли и обозреваем.

– Ну, давайте ходить.

Доктор присоединился к супругам Ивановым, и они медленным шагом двинулись по набережной, называемой здесь русскими пляжем.

– Скажите, доктор, отчего же мы не видим купающихся? – спросила Потрашова Глафира Семеновна.

– Рано еще. Здесь принято это делать перед завтраком, приблизительно за полчаса перед завтраком. Вот в начале двенадцатого часа и начнут… А теперь модницы наши еще дома и одеваются.

– Здесь купаются? С этого берега? – спросил Николай Иванович.

– Здесь, здесь… Вот направо в этом здании под арками находятся кабинеты для раздевания. Вот это женские кабины, как их здесь называют, а дальше мужские, – рассказывал Потрашов. – Там в кабинах разденутся, облекутся в купальные костюмы, а затем выходят и идут в воду. Женщины в большинстве купаются всегда с беньерами, то есть с купальщиками, которые их вводят в воду и держат за руки. Здесь в Биаррице прибой велик и нужно быть очень сильным, чтоб волны не сбили с ног. Вот беньеры стоят. Они уже ожидают своих клиентов. Посмотрите, какие геркулесы!

Действительно, на галерее кабинок вытянулись в шеренгу семь или восемь бравых, загорелых молодцов, по большей части в усах, в ухарски надетых набекрень шляпах, из-под которых выбились пряди черных, как вороново крыло, волос. Только один из них был старик с седыми усами и бородой, но старик мощный, крепкий, статный. Все беньеры были босые, голоногие, в черных суконных штанах до колен и в черных виксатиновых или кожаных куртках, без рубах. В распахнутые от горла куртки виднелась загорелая волосатая грудь. Беньеры стояли и рисовались своей статностью и красотой перед гуляющей по пляжу публикой. Они то подбоченивались, то выставляли правую или левую ногу вперед, стреляли, как говорится, глазами и ухарски крутили ус. Проходившие дамы почти все косились в их сторону, а некоторые из дам так буквально любовались ими и, останавливаясь, пожирали глазами.

– Красавцы… – заметила Глафира Семеновна, взглянув на шеренгу беньеров.

– Еще бы, – откликнулся доктор. – Есть дамы, которые влюбляются в них как кошки. Рассказывают, что третьего года одна приезжая русская вдова увезла одного такого молодца с собой в Москву. Он обобрал ее, разумеется, вернулся сюда и теперь в Сан-Жане держит гостиницу. Сан-Жан – это в десяти верстах отсюда и считается тоже купальным местом, – прибавил доктор.

– Совсем красавцы… – повторила Глафира Семеновна.

Николая Ивановича покоробило, и в отместку жене он сказал:

– А мне, доктор, покажите потом здешних хорошеньких женщин. Я слышал, что здешняя местность славится ими.

– Вздор. Их нет или очень мало, – отвечал доктор. – Ну да вот доживете до воскресенья, так сами увидите. Надо вам сказать, что по воскресеньям, после завтрака, здесь на пляже публика меняется. Все приезжие отправляются по трамваю в Байону. Это верст восемь отсюда. Там они сидят на площади в кофейнях, пьют шоколад и слушают военную музыку, которая играет на площади каждое воскресенье. А сюда, на пляж, приходят погулять здешние горожанки, дамочки и девушки из соседних деревень, так как в будни они все заняты, а по воскресеньям свободны. Наплыв такой, что вот здесь на пляже бывает тесно. И исключительно почти дамы и девушки, так как местные мужчины по воскресеньям собираются где-нибудь отдельно для своей излюбленной игры в мяч. Эта игра в мяч какая-то особенная, и здесь вся местность упражняется в эту игру по воскресеньям.

– Посмотрим в воскресенье, поглядим… – сказал Николай Иванович.

Теперь супруга в свою очередь гневно стрельнула в него глазами, но ничего не сказала.

Доктор Потрашов продолжал:

– Я был-с… Два воскресенья уже был здесь. Женщинами запружен весь пляж… Кажись, цветник уж огромный, а между тем, представьте себе, я едва-едва встретил два-три личика поистине красивых. Так себе, свеженьких и недурненьких много. Но красавиц – ни боже мой! А ведь между тем, в самом деле, здесь стоит молва, что здесь много красавиц. Вот в Сан-Себастьяно… Это уж переезжая испанскую границу, но очень недалеко отсюда… Вот Сан-Себастьяно – там, говорят, красивых женщин много. Но там уж испанки. А здесь простые женщины – баски, баски…

– Съездим и в Себастьяне… – проговорил Николай Иванович.

Глафира Семеновна снова стрельнула в мужа гневно глазами.

– Съездим, съездим… – отвечал доктор. – Я сам еще не бывал там и охотно составлю вам компанию. Эту прогулку можно в один день сделать. Рано утром туда поедем и ночью вернемся. Эта прогулка бывает всегда преддверием для путешествия по всей Испании. Так все делают. Съездят в Сан-Себастьяно, разлакомятся, а по окончании купального сезона в Биаррице катают уж прямо в Мадрид, а затем и дальше.