Переплыть через Стикс! Нет! Ты нарушишь законы Плутонова царства. Ступай в лодку и успокойся.

Не говори мне о законах: я дикий и мне они неизвестны. Поговори о них с англичанином. В его отечестве есть законы; но ты видишь, что он их не уважал. Они бы не позволили ему умертвить своего согражданина, и притом за то, что он потребовала своих денег. Я уверен, что англичане варвары; они не могут быть свирепыми до той степени, чтобы подобные поступки признавались у них законными.

Ты справедливо осуждаешь англичанина; но тебе ли огорчаться убийством, когда ты сам умерщвлял сонных женщин и младенцев в колыбели.

Я убивал одних неприятелей. Я никогда не умертвил моего согражданина; никогда не умертвил моего друга. – На! Положи в лодку моё покрывало; но смотри, чтобы убийца на нём не сидел, или притронулся к нему. Иначе я брошу покрывало моё в огонь, который виден на той стороне Стикса. Прощай – я решился переплыть через Стикс.

Сим прикосновением жезла моего лишаю тебя всей твоей силы. Плыви теперь, когда можешь.

О, могущественный чародей! – Возврати мне мою силу. Право, я не выйду из повиновения.

Возвращаю тебе силу твою, но веди себя порядочно, и поступай по моим приказаниям. В противном случае опасайся гораздо худших последствий.

Отдай его, Меркурий, в мои руки. Пусть он будет под моим присмотром. Слушай, дикий негодяй! Как ты осмелился презирать моим сообществом? Знаешь ли ты, что в Англии принимали меня в лучших собраниях?

Знаю, что ты бездельник. Не заплатить долгу! Убить друга, который ссудил тебя деньгами, за то, что он от тебя их потребовал! Прочь с глаз моих! Я утоплю тебя в Стиксе.

Постой. Повелеваю тебе, чтобы ты не делал никакого насилия; разговаривай с ним без сердца.

Должен тебя слушаться. – Ну! Скажи мне, какое находили в тебе достоинство, что принимали тебя в хороших обществах? Что ты умел делать?

Ты уже слышал от меня, что я играл в карты, сверх того у меня был хороший стол. Ни в Англии, ни во Франции никто не ел лучше меня.

Так ты ел хорошо! Да едал ли ты печёнку, стегно, или плечо убитого француза! Вот разве славное кушанье! Мне на моём веку раз двадцать доставалось лакомиться французятиною. Я всегда держал хороший стол. Жена моя во всей Северной Америке почиталась искуснейшею в приготовлении французского мяса. Ты, чаю, согласен, что кушанье твоё никак не могло сравниться с моим?

Я бесподобно танцевал.

Попляши-ка со мною. Я целый день в состоянии плясать; и пропляшу военный танец с большею живостью, нежели кто-либо из моих земляков. Покажи ты нам свое искусство! Что же ты стоишь, как столб? Неужели Меркурий ударил тебя своим жезлом? Или ты стыдишься показать нам, как ты неловок и нескладен! Если бы позволил мне Меркурий, то бы я тебя заставил протанцевать так, как ты ещё никогда не танцевал. Говори же, что ещё знаешь ты, негодный самохвал?

И я должен всё сие переносить! О небо! Что мне делать с этим нахалом? У меня нет ни шпаги, ни пистолетов, а тень его, по-видимому, вдвое против моей сильнее.

Отвечай на его вопросы. Ты сам желал вступить с ним в разговор. Он нехорошо воспитан; но ты узнаешь от него несколько истин, которые поневоле должен будешь выслушать от Радамонта*. Он тебя спрашивал: что ещё умел ты делать, кроме того, что ты ел и танцевал?

Я весьма приятно пел.

Ну так пропой же мне свою надгробную, или военную песню. Я тебя вызываю петь. – Но он онемел! Он лжец, Меркурий. Всё врал, что ни говорил; позволь мне вырвать у него язык.

Меня называть лжецом! – Но ах! Я не смею мстить ему. Какое бесчестье для всей Пошуэловой фамилии! Вот сущее мучение!

Прими от меня, Харон, сих двух диких. Может ли глубокое невежество оправдать сколько-нибудь могоцка в ужасных его злодеяниях; о том пусть Минос* рассудит. Но что сказать в пользу англичанина? Не то ли, что поединки вошли в обычай? Но сие извинение ни к чему здесь для него не послужит. Не честь побудила его обнажить шпагу против своего друга, но фурии, и – к ним должно его отправить.

Если должно изверга наказать, толкни его ко мне, Меркурий. Я великий мастер мучить. Вот тебе, бездельник, на первый раз несколько от меня пинков.

О честь моя! Бедная моя честь, какому подверглась ты поруганию.

(С английского).*