Я, пожалуй, не чуяла. Но если он спросил — видимо, что-то было, и я взяла его за руку, клешнёй дотронулась. И только от прикосновения, да ещё и клешнёй, особенно чувствительной, еле-еле отозвался Дар. Тоненькой струйкой, фальшивой стрункой — слабее, чем у Вильмы.

Но — не поспоришь. Чувствовался.

— Так вы, мэтр, значит, коллега-некромант? — хихикнула я. — Так вы думаете?

Он хохотнул басом:

— Ох, простите, леди Карла, уж больно уморительно вы это сказали! Да нет, что вы, какой некромант… мальчишкой вот мог дохлого краба двигать, да с другими пацанами, бывало, у мясника бычий череп выпросим, на палку наденем — и айда девчонок пугать: его зубами мог клацать. А пошёл на купца юнгой — и кончилась вся эта ерунда… Но, вы понимаете, сейчас вспомнилось. Вроде дрожит и горит вот тут, где рёбра, где сердце было.

— Да, — сказала я. — У вас, милый мэтр, Дар совсем слабенький, но есть. И хорошо, что вы его чувствуете, он полезный.

— Ещё б не полезный, — сказал Найл с оттенком гордости. — Я ж переговорил с одним, с другим… к некромантам ходил. Они меня и надоумили: научили вот такую кривулину зельем рисовать на зеркале…

— Да вы что! — восхитилась я. У меня самой Дар плеснул в щёки огнём. — И у вас получается⁈

— Очень получается, леди, — весело сказал Найл. — Прям как у настоящего некроманта получается. Мы с мэтром Норвудом вчера потренировались, а сегодня окончательный лоск навели. Он хоть и мальчик, а хоть куда некромант. Уходил с патрулём — и из города связывался со мной, а я, значит, с ним. И через маленькое зеркальце, и в большое.

— Великолепно! — мне хотелось прыгать и хлопать в ладоши. — Вы ведь…

— И верно, леди, — подтвердил Найл. — Я буду на подводном корабле вместо телеграфа. Опробовано. Вот сейчас я с верфи: наши ребята зеркало установили. Не стеклянное, а на стальной пластинке — чтоб, оборони Небо, не разбилось.

— Вот тебе и холодная рука, — вдруг вспомнила я.

— А тут-то какая разница? — удивился Найл. — Пусть и холодная, но крошечка Дара-то есть?

— Какая-то тут есть загадка, — сказала я. — Не уходите, милый мэтр, есть разговор… нет, вот что. Видите зеркало? Можете позвать сюда мессиров Ольгера и Валора?

— Отчего ж не позвать, — с готовностью согласился Найл.

И выполнил призыв на удивление чисто, точно и красиво. Может, вся его крошечка Дара и уходила в обряд, но сработало с прямо-таки механической чёткостью, будто настоящий телеграф.

— Да как так-то⁈ — поразился Ольгер. — Далех ведь говорил: нужна тёплая рука!

— А я ведь уже пытался всем напомнить, что мои призывы тоже доходили до адресатов, хоть и не всегда, дорогой граф! — сказал Валор. — Не так всё просто и однозначно, как полагает наш южный друг.

— Рука у меня, мессиры, холодная, — подтвердил Найл. — Но ведь получается-то хорошо?

— Лучше чем у меня, — подтвердил Валор. — Я бы даже сказал — отлично.

— Тогда вопрос: почему Клай не смог? — задал Ольгер ровно тот же самый вопрос, который крутился и у меня на языке. — Более того, барон: почему он до сих пор не может?

— Пробел в его личных возможностях? — предположил Валор.

— При жизни он мог, — сказала я. — Совершенно нормально связывался.

И никак у нас ответ на эту загадку не ловился — а он был нам всем очень важен, этот ответ. Это была наша будущая связь — жизненно важно разобраться, как она работает, чтобы при случае не отказала на поле боя.

Мы пригласили Найла в нашу лабораторию и собрали консилиум. Пришёл Далех, пришёл Жейнар, думали, не послать ли за Фогелем — но вовремя сообразили, что Фогель-то уж точно не в курсе дела. Стали проверять.

Найл отлично связывался с кем угодно. Мы даже на минуту поймали Райнора в карманное зеркало. Из зеркала плеснуло огнём и неожиданным вампирским холодом, Райнор крикнул, что форт держится, но все заняты, что он целует всех в щёчки, — и оборвал связь.

Голос Райнора как-то очень всех утешил и порадовал, но яснее не стало.

— Старики говорят, рука мертвеца не подходит, — настаивал Далех. — Твой, леди Карла, друг Клай — мертвец, его рука не подходит. И ты, почтенный моряк, — мертвец. Не возьму в толк, как это вдруг подходит твоя рука. В холодную руку туфу не наливают.

— Я, конечно, не специалист, гхм, — кашлянул Найл недовольно, — но, прощения прошу, какой же я мертвец? Каким местом? Ну да, тело, положим, у меня искусственное — как вон у мессира Валора или, опять же, у государыни. Но мы все — живые. И парни помоложе из нашего экипажа с жёнами милуются, — я извиняюсь, леди, — тоже, скажете, мёртвые?

— Простите, сейчас об этом думать не время, — сказала я. — Но после войны — я обещаю и вам, и вашим парням: проведём ещё один обряд — и с жёнами миловаться будет намного проще. Можете сказать им об этом.

А сама подумала: надо будет поговорить с Фогелем. Неучтённый момент… как-то упустили из виду. Просто в голову не пришло.

Впрочем, тему развивать не стали.

— Э! — возразил Далех. — Прости, почтеннейший, но какой же ты живой? Ты дышишь? Сердце бьётся?

— Слушай, южанин, — Найл поднял палец, — ты как-то не с той стороны смотришь. Вот возьми, предположим, моряка на деревянной ноге. У него, по-твоему, мёртвая, что ли, нога?

— Вай-вай! А что ж, живая?

— Хорошо. Поди на базар. Вот продают деревянные ноги. Мертвечину, что ли?

Далех задумался. А у меня в голове начали появляться какие-то проблески.

— Вы хотите сказать, дорогой мэтр, что ваше тело-протез нельзя считать мёртвым по тем же признакам, что и протез ноги… — задумчиво повторил Валор. — Но деревяшка и покрытый слоем фарфора скелет…

— А в чём разница, мессир барон? — спросил Найл. — Ну сделайте вы искусственную ногу из кости… Ну вот какому-нибудь чудаку ядро ногу оторвало, а он протезного мастера упросил взять на протез кость из той ноги…

— Валор, — сказала я, — скажите: между шкатулкой из черепашьего панциря и дохлой черепахой есть разница?

— Варево адово! — ругнулся Ольгер. — Вот нутром чую, но не могу объяснить!

— А что тут непонятно? — хмыкнул Найл. — Я или вот мессир Валор — в искусственном теле, как на деревянной ноге. Будь та нога хоть из костей, хоть из демонова хвоста — всё равно она уже вещь. И куклы эти самые, будь хоть костяные или фарфоровые — они были вещи. Протезы. Не трупы. Их на фабрике сделали, — и сунул Ольгеру с Далехом свою ладонь без перчатки. — Вот, отполировали, шарниры вставили…

— Добавьте, дорогие друзья мои: удалили с костей всякий след прежней жизни, — кивнул Валор. — Превратили их в материал, сырьё, рабочий инструмент. Если можно так сказать, вытащили их из смерти, отвязали их от смерти, очистили от неё — и превратили в вещи. А наши души, войдя в эти вещи, превратили их в такое же подобие тел, каким делается искусственный глаз или деревянная нога… или вставная челюсть, если на то пошло!

— Да! — заорала я так, что Ольгер отшатнулся. — Валор, вы гений! И вы, Найл! Ваши тела Фогель превратил в вещи, в протезы, в предметы — и вы их одухотворили. Живые куклы, живые машины… не знаю, в этом роде! А Клай ничего этого не делал, он просто вернулся внутрь трупа. Обычного трупа.

— Не ваш обряд, деточка, — кивнул Валор. — Ваша формула, но обряд — Церла. Вы живую душу к трупу не привязывали.

— О! — заорал Ольгер ровно так же, как и я. — Поэтому у вас прошло то… чудо на пирсе! И потом, и потом! Третий Узел!

— Да, — подтвердил Валор. — Видимо, этот обряд уже как минимум не чернокнижный. Здесь что-то другое… очевидно, одобряемое светлыми силами.

— И тёплая рука, холодная — всё равно, — сказала я. — Понимаешь, Далех? Как бы у живого человека тоже может быть очень холодная рука — с мороза, мокрая…

Далех сосредоточенно слушал и кивал:

— Старики такого не знали, чтобы дух вселять в куклу.

— Да, — сказала я. — Это новое!

— Леди Карла, — сказал Жейнар, — может, Далех посмотрит, как будем возвращать мэтрессу Эрлу? Он так проще разберётся. Кстати, а когда?

А действительно, когда, подумала я.