– Отлично сказано, шерр лейтенант! – воскликнул ляг.

Офицер покосился на него, поморщился.

– Ладно, – отмахнулся он, снова возвращаясь к списку. – Хочешь в третью – иди в третью. Желаешь получить геморрой на свою железную задницу – мешать не буду.

Полумеханоид повернулся к лягу. Тот пожал плечами.

– Ну, пойдём, если тебе не терпится попасть на свалку, – хмыкнул он.

*

До нужной пещеры они шли минут десять. Ляг устал переставлять свои огромные сапоги с камня на камень. А вот Жал, похоже, выглядел довольным.

«Такое чувство, будто он рад, что сюда попал», – подумал охранник. – «Хотя по этим железякам никогда не поймёшь».

Ещё два ляга стояли при входе в пещеру. Они озадаченно глядели, как к ним приближается блестящий четырёхрукий полумеханоид.

– Кого это ты приволок, Трюпель? – гоготнул тот, что покрупнее. – Новую камнедробилку?

– Да вот, перевоспитаться хочет, – просипел спутник Жала, вытирая пот. – Пустите, говорит, в третью. Там я качественнее перевоспитаюсь.

Охранники уставились на Пышковича. Тот улыбнулся им, продемонстрировав острые зубы.

– Бр-р-р, – передёрнул плечами крупный. – И зачем им такие зубы делают? Они ж пищу не пережёвывают. Только заливают.

– Зато он легко перегрызёт тебе глотку, – хохотнул другой охранник. – Да и ногу, пожалуй, запросто отгрызть смогёт. Слышь, Штепсель? На что спорим, что он тебе ногу отгрызёт?

Жал радостно клацнул челюстью.

– Короче, забирайте, – со вздохом проговорил Трюпель. – Обещал не буянить, но на всякий случай держите ухо востро. Сами понимаете, не зря ж его сюда отправили.

– Ничего, опыт есть, – крупный вытащил из-за пояса шоковую дубинку и взмахнул ею в воздухе.

– Не махай перед ним этой штукой, Штепсель, – посоветовал Трюпель. – Говорят, он ветеран. Может вырвать и засунуть её тебе в ухо.

– Да? – крупный посмотрел на дубинку, прикидывая, пролезет ли она в ухо. Потом обратился к напарнику: – Слышь, Стопаль, может, ему и кирку не давать – своими граблями управится?

– Четыре, – подал голос Жал.

– Чего четыре?

– Четыре кирки, – Пышкович выставил перед собой все четыре своих верхних конечности.

– Ударник, что ли? – хмыкнул Трюпель.

– Подгорного труда, – поддакнул Стопаль.

– Ну, пойдём, – сказал Штепсель. – Думаю, четыре штуки наскребём. Не с новья, но тебе же по барабану. Будет даже любопытно посмотреть.

– Только к другим шахтёрам не подходи, – посоветовал Стопаль.

– Почему? – удивился Жал. – Плохому научат?

– Боюсь, зашибёшь ненароком, когда махать сразу четырьмя кирками начнёшь.

*

Грязные, измождённые ляги и хрюмзели долбили породу при тусклом свете алхимических светильников. Несколько исправляемых таскали камни в дробилку. Та подавала перемолотое содержимое наружу, где четверо лягов и один крысюк под присмотром охранника тщательно выискивали среди пустой породы драгоценные камни.

Шум накрыл их сразу же, как только ляг Штепсель и полумеханоид Пышкович вступили под мрачные каменные своды.

Жалу выдали четыре ржавые, но довольно крепкие на вид кирки. А потом Штепсель повёл его мимо работающих исправляемых в дальний и пустой штрек. Лишь в его начале копошился крысюк, то ли собирая остатки породы с пола, то ли что-то искал. Здесь было почти тихо – звуки из активно разрабатываемых коридоров сюда не долетали. А ещё весьма душно.

– Начнёшь здесь, – сказал Штепсель. – Выдрень, – он указал на крысюка, – поможет, если что. Порода здесь пустая, поэтому штрек и заброшен. Как раз для такого ударника, чтобы размяться, – охранник хохотнул и прислонился к стене.

Жал поудобнее перехватил кирки. Ударил правой верхней рукой, затем левой нижней. Левой верхней, правой нижней. Сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее. Вскоре его конечности замелькали, словно лопасти пропеллера новейшего летательного аппарата, про который в прошлом месяце писали в газете. Мелкие камни непрерывно летели во все стороны, так что Штепсель и Выдрень предпочли спрятаться за поворотом.

– Вот ведь чумичка, – пробормотал охранник.

– Как бы обвал не натворил, – пискнул крысюк.

Вдруг что-то изменилось в звуке работы, а через пару секунд из штрека вылетел наконечник кирки и жалобно звякнул об пол. Движения ударника подгорного труда рассинхронизировались. Ещё несколько ударов, и полумеханоид, выругавшись, откинул вторую сломанную кирку.

– Это мы так на него не напасёмся! – буркнул Штепсель. – Выдрень, сгоняй за кирками. А эти отдай в мастерскую, пусть починят.

Крысюк очень воодушевился поручением и тут же умчался прочь. Ляг хотел предложить Пышковичу отдохнуть, но тот снова взялся за работу, причём свободными руками он тоже умудрялся себе помогать, отколупывая треснувшие камни. Штепсель не стал даже пытаться перекричать удары. Он недолго полюбовался на ударника, потом покрутил пальцем у виска и пошлёпал на выход.

Жал долбил без перерыва ещё минут двадцать, а потом сломал ещё одну кирку. Крысюк так и не вернулся, а потому Пышкович, тоскливо стукнув по стене одиноким орудием, отправился искать нерадивого напарника. Впрочем, его бы устроила и просто какая-нибудь бесхозная кирка.

Пробравшись через завалы, которые он сам же и устроил, полумеханоид вышел в главный коридор и пошёл на звуки ломающегося камня. Незнакомый одинокий охранник, стоявший на пересечении штреков, посмотрел на него ленивым взглядом и сквозь губу проронил:

– Чего шатаешься? А ну работать!

Потому вместо того чтобы идти к выходу, Жал направился в самую гущу работающих. Углубившись шагов на сто, уворачиваясь от летящих камней и стараясь случайно не уронить тех, кто тащил породу, он увидел прислонившегося к стене маленького обезьяна в истрёпанной одежде. Тот тяжело дышал и весь был покрыт потом и грязью. Тощий, почти крысиный, хвост судорожно стучал по камням. Лысого обезьяна полумеханоид видел впервые, а потому остановился и стал его рассматривать.

Хрюмзель, долбивший стену неподалёку, покосился на Жала и что-то зло прохрюкал. Пышкович проигнорировал наезд, склонился над обезьяном и участливо поинтересовался, как тот себя чувствует.

– Кажется, сдохну скоро, – просипел бедолага. – Уж всяко раньше, чем норму выполню.

Жал покачал головой. Потом поднял кирку обезьяна и принялся долбить стену в две руки, используя и своё одинокое орудие.

Хрюмзель заорал на полумеханоида, поскольку ему в спину прилетело множество мелких камней. Пышкович не реагировал и продолжал орудовать кирками.

Обезьян, на голову которого тоже сыпались камни, кое-как отполз подальше. Хрюмзель же не успокоился и позвал приятеля, работавшего неподалёку. Вдвоём они принялись орать на Жала.

Полумеханоид перехватил кирки нижними руками, а верхними не глядя столкнул неосторожно приблизившихся хрюмзелей головами. Потом так же не глядя поймал их орудия и продолжил работу уже в полную четверорукую силу.

Он остановился лишь когда прибежали охранники и, в три глотки перекрикивая звон и скрежет, пригрозили приложить к его железному заду шоковые дубинки.

Ярышма покинула небо, и теперь природа отдыхала. До восхода первого солнца было достаточно времени чтобы оправиться от ярости третьего, а потом приниматься за обычные дела.

Большинство разумных существ ночью спали. В это время суток царствовала тьма, которую лишь слегка разбавлял свет далёких звёзд.

Конечно, находились те, кто не хотел терять время на долгий сон. Древесину не жгли. Слишком много возни. Ведь сначала надо было избавиться от коры, затвердевшей от воздействия Ярышмы, а это отнимало очень много сил.

Кто-то запасался лучинами, наколотыми из не таких твёрдых молодых веток. Кто-то покупал уголь. Свечи были дороже, но использовались чаще всего. Таверны и постоялые дома закупали целые подводы свечей, и свечные заводики организовывали у каждой мало-мальски крупной пасеки.