– Вы были с индейцами? – уважительно переспросил Джек.

– Да, приятель, а мне-то уж давно не двадцать лет. Суровая жизнь у этих ребят. Всё сандинисты виноваты.

– Странные они?

– Они правильные ребята. Ни во что не лезли, занимались своими собственными делами еще с доколумбовых времен, а тут являются сандинисты и хотят их поиметь. Знаете, на кого эти комонисты похожи? Тупоголовые, узколобые, точь-в-точь ку-клукс-клан. Они друг друга стоят.

– Поедете туда еще?

Элвин Кромвель с тоской оглядел свой полупустой магазинчик.

– Жена не пускает. Я ей говорю: «Золотце, там у меня дел побольше, чем здесь». На меня работают две дамочки и один парень, мне столько и не нужно. Сейчас они на обед ушли. Я им говорю: «Ребята, обедайте, не торопитесь. Потом пойдите домой и поспите». Отец всегда приходил среди дня домой, обедал и ложился отдохнуть. Времена изменились, да? – Он снова огляделся по сторонам, потом обернулся к Каллену и Джеку: – Я вам еще кое-что скажу, только не выдавайте. Есть возможность отправиться туда в ближайшие выходные, и, черт меня подери, упускать этот шанс я не намерен. Каждый должен что-то сделать в этом мире.

– Полетите на самолете? – спросил Джек.

– Нет, это чересчур дорого. Надо везти оружие, припасы. У нас тут полно «банановых лодок». Эти повезут любой груз, лишь бы не возвращаться порожняком.

– Интересная у вас жизнь, – сказал Джек.

– Ага, – подтвердил Элвин Кромвель. – Когда удается вырваться отсюда.

Они вышли из магазина, щурясь от яркого солнца.

– Неужели ты поверил ему? – спросил Джек. И тут Каллен вновь удивил его.

– Ты не был на войне, Джек, так что помалкивай.

– Да при чем тут это?…

– Только идиот может не поверить такому человеку, как Элвин Кромвель. Из таких ребят получаются самые лучшие солдаты. Они всегда наготове, случись война. Только они нашу задницу и спасают.

– Чего ты разошелся?

– А то, что ты у нас больно умный. Если парень верит в свою страну и готов умереть за нее, значит, он тупица, урод?! А ты где был, когда мы воевали во Вьетнаме?

– Я же тебе говорил: я пытался завербоваться.

– Чушь собачья!

– Я не прятался в Канаде, не сжигал повестку. Меня забраковала медицинская комиссия.

– А ты и рад.

– Рад, конечно. Да что с тобой, Калли? Я всего-навсего спросил, можно ли ему верить.

– Слышал я, как ты спросил.

Они подошли к оставленному на улице «мерседесу», открыли дверцы, постояли, дожидаясь, пока машина хоть немного проветрится. Солнечный луч, отражаясь от крыши, попал Джеку прямо в глаза. Прищурившись, он попытался разглядеть выражение лица Каллена.

– Я и не знал, что ты был на войне. Ты никогда об этом не говорил.

Каллен не ответил. Он внимательно всматривался в здание напротив.

– Ты всю войну оттрубил?

– Три с половиной года, – отозвался Каллен. Теперь он осматривал улицу, взгляд его скользнул мимо немногочисленных автомобилей, припаркованных возле склада, потом Каллен повернулся, посмотрел в сторону маленькой гавани и пирса, где причаливали рыболовные суда.

– Господи Иисусе! – На это раз в его голосе звучало неподдельное изумление.

– Что такое?

– Самый первый банк, который я грабанул, взял в одиночку, был тут, в Галфпорте.

– В самом деле?

– Прямо тут и был. А теперь нету. Куда он мог подеваться?

– Мы проходили мимо большого нового здания, это и есть банк.

– Не, то был старый банк.

Джек сделал шаг вперед, прикрывая глаза ладонью от солнца.

– Вон, Калли, по ту сторону новостройки вывеска: «Банк Хэнкок».

Каллен подошел и стал рядом с ним позади машины.

– Господи, так и есть. Мы прошли мимо него. Джек обернулся к машине, теперь его взгляду открывалась вся широкая Двадцать пятая авеню. Шагах в двадцати от него, возле черной машины, припаркованной на той же стороне улицы, стоял какой-то человек. Джек пригляделся к нему и понял наконец, что прямо на него смотрит все тот же креол.

– Да, точно, – сказал Каллен. – Те самые колонны у входа.

Фрэнклин де Диос был в темном костюме и белой рубашке, пиджак расстегнут. Стоит неподвижно, смотрит в упор.

– Поехали, Калли, – позвал Джек.

Они сели в машину, сдали назад. Теперь он видел индейца через ветровое стекло. Парень так и не сдвинулся с места, только повернулся, когда они проезжали, посмотрел на них, сделал еще полоборота и продолжал смотреть им вслед. Теперь Джек видел его в зеркало заднего вида.

– Калли! – позвал он.

– Я вот думаю: служба в армии – это было лучшее время моей жизни! – вздохнул Каллен.

Они добрались до порта и свернули направо, проехали мимо трейлеров, ожидавших во дворе бананового склада, потом проехали мимо причала, принадлежащего компании «Стандард фрут», мимо маленькой гавани для рыболовецких судов и лодок, владельцы которых занимались ловлей креветок. Вскоре они уже любовались белым песчаным пляжем, протянувшимся вдоль берега Мексиканского залива. Тогда Джек снова посмотрел в зеркало заднего вида, потом сквозь ветровое стекло на мчавшегося по поверхности бухты серфингиста, на яхты под голубыми и оранжевыми парусами, а потом снова в зеркало заднего вида.

– Сколько моих приятелей погибло там, на острове. Он всего-то миль семь в длину, на хрена он нам понадобился, сесть посрать и то негде, но война – это когда все вместе, и такого я больше никогда не испытывал. Там мы знали, что мы кому-то нужны, что мы что-то делаем. Маленький остров или большой, не в том дело.

– Мы и сейчас что-то делаем, – подбодрил его Джек.

– Я сомневаюсь, выгорит ли у нас это дельце, но знаешь что, Джек? Даже если и не выгорит, наплевать.

– И все же нам есть о чем беспокоиться, Калли. У нас на хвосте кто-то сидит.

– Коп? С какой стати? Ты еще ничего не сделал.

– Не коп, а индеец. Тот самый, помнишь?

– Да-а? – протянул Каллен. Его это нисколько не интересовало, он даже головы не повернул, только спросил с ленцой: – И что ты собираешься делать?

– Доберемся до той стороны залива… – Джек снова посмотрел в зеркало.

– Там такие большие дома, мне они всегда нравились, – сказал Каллен. – Я все думал, вот бы в таком пожить.

– Вот там я и оторвусь от него, – решил Джек, – выжму все сто двадцать.

– Там крутой поворот, – предупредил его Каллен, – как раз перед тем, как снова выскочить к берегу.

– Черт, ты прав, – признал Джек. – Ладно, сперва пройду поворот, потом оторвусь. Пролетим по мосту, быстренько свернем на Норт-бич, и пусть он поцелует нас в задницу.

Так они и сделали.

Джек свернул на тенистую аллею, к старой полуразвалившейся дамбе, и покатил по пустынной улице, тянувшейся вдоль берега. По одну сторону стояли старые деревянные дома, укрытые тенью замшелых дубов, по другую – цементные ступени пирса, все в трещинах, – когда-то в детстве они забирались сюда, забрасывали в неглубокую бухту сетки и ловили крабов. Далеко в залив уходили деревянные мостки для прогулок. Каллен и Джек проехали мимо дома, обтесанного ураганами за добрую сотню лет.

– «Камилла»[2] унесла у нас крыльцо, – сообщил Джек, – и в доме было грязи по колено.

Они свернули на боковую улочку. Джек впервые обратил внимание на ее название: Леопольд-стрит. Он остановил свой автомобиль позади дома, рядом с «шеветтом» Риджины и чьей-то новехонькой ярко-голубой машиной, на которой вместо названия красовались лишь цифры да слово «турбо». С веранды из-за занавески на гостей взирала какая-то женщина. Другая женщина, покрупнее, не слишком отчетливо видная из-за занавесок, скользнула мимо первой и распахнула раздвижную дверь. Это была сестра Джека Риджина. Выходя из машины, Джек услышал, как она выкрикивает детскую дразнилку:

– Кто стучится в дверь моя? – и, обращаясь к матери: – Мама, это Джек.