Ни Рейчел-Вейчел, ни Ла Кукарача не выступили - возможно, из-за старинного обыкновения латиноамериканцев мужского пола всецело завладевать сценой. Я не сомневался, что Ла Кукарача выступила бы с куда большим успехом, чем любой из них, и, прочитай Рейчел с эстрады какое-нибудь свое революционное стихотворение, даже это было бы предпочтительнее. Уж конечно, у нее в комоде целый ящик стихов, которые она накропала в часы досуга, начиная их строками вроде "Эй, мексы! Пора распрямиться во весь ваш рост!" и с блеском рифмуя дальше: "Бейте тиранов-техасцев в гриву и в хвост!" От этих мыслей меня отвлек голос Эль Торо:

- А теперь, товарищи, для меня будет великой честью и колоссальным удовольствием представить того, кто, хотя и из иных сфер…

Он собирался представить меня! И потратить на это не менее получаса, как в заводе у всех конферансье и председателей собраний, будь они революционеры в лохмотьях или реакционеры, одетые с солидной консервативностью банковских служащих. За эти полчаса он убого изложит все, что намереваюсь сказать я, надежно усыпит зрителей и предоставит мне удовольствоваться одним поклоном, много - двумя.

Набрав побольше воздуха в грудь, я встал и испустил рык, способный сотрясти и расколоть могильные памятники на кладбище. Затем я вышел вперед, нарочно топая титановыми подошвами по алюминиевому полу эстрады так, что он гремел будто надтреснутый гонг и, наверное, покрылся вмятинами.

Я отшвырнул микрофон, стал точно в скрещении прожекторных лучей, отбросил капюшон и плащ и голосом, проникавшим в самые отдаленные закоулки Мешка, произнес с четкими паузами между словами и несколько более длительными между фразами:

- Yo soy la muerte. Pero la vida tambien. Que vida!

Моя публика, напоминавшая пляж из россыпей темных камней, увенчанных еще более темными прядками водорослей, содрогнулась от ужаса, благоговейно охнула и разразилась смехом.

Не берусь объяснить, каким образом я добился такого эффекта, всего лишь сказав "Я Смерть. Но также Жизнь. И какая Жизнь!" и сопроводив заключительное предложение пожатием плеч, после чего развел поднятые над головой руки и наклонил голову набок, что создало впечатление, будто я подмигнул, хотя я вовсе не подмигивал.

Актерское искусство - великая тайна.

Естественно, Эль Торо ни в чем не разобрался, счел смех доказательством, что я провалил сцену, и столь же естественно попытался забежать передо мной и спасти ее, хотя оказался бы вне прожекторных лучей.

Я отшвырнул его на стул, но не реальным толчком, который даже в удачном случае только передвигает тело в пространстве, причем нередко с непредусмотренными комическими последствиями - например, стул опрокидывается и толкаемый вместе с ним летит на пол. Нет, это был притворный, театральный толчок, который не касается тела, но только оглушает сознание и действует без промаха.

Широко улыбнувшись публике, я произнес доверительным голосом:

- Товарищи по революции! Как вам известно, я явился из очень дальних краев через электрифицированную ограду, одолеть которую дано только мне. Ограда эта достает до небес и темна, как тайна тайн. Путь мой был далеким и голодным, а добыча скудной, в чем вы можете убедиться собственными глазами. - Я эффектно указал на свой сверкающий экзоскелет и на черные свои контуры, тоже достаточно худощавые. - Но теперь, товарищи, - продолжал я, по-людоедски наклоняясь вперед, - теперь, добравшись до Техаса, я намерен наесться досыта. - И снова сверкнул на них зубами, но оборвал усмешку, чтобы поспешно добавить, так как часть публики явно намеревалась улепетнуть: - Все мы наедимся вдосталь, товарищи!

Я сделал вид, будто что-то подбросил - небольшую человеческую голову, внушал я себе, а тем самым и публике. Я внимательно следил, как она взлетела в воздух, а затем упала. В точно выбранный момент я отдернул свой череп в сторону и щелкнул зубами с собачьим ворчанием и намеком на хруст. Со смаком пожевал, а затем проглотил, дернув кадыком так, что голова у меня откинулась.

- Это был Чапарраль Хьюстон Хант, главнокомандующий вольными стрелками, - пояснил я. - Жестковат, но сочен.

Публика скушала (мой трюк, хочу я сказать) и облизнулась. А потому пришлось выступить на бис с головами шерифа Чейза и мэра Берлсона. Затем я решил, что настал момент изложить мою простую революционную платформу.

- Да, товарищи, мы будем есть очень сытно, едва Революция победит. Бесплатные банкеты для всех! Никакой работы! Бесплатная одежда - самая модная и красивая! Путешествия куда угодно! Дома такие ком‹рортабельные, что никому не захочется из них выходить! Две женщины на каждого мужчину! И, - добавил я, заметив, как насупились женщины в первых рядах, - исключительно верный и заботливый муж, учтивый, как испанский гранд, для каждой женщины!

Требовалось поскорее отвлечь их от этого неразрешимого парадокса. И потому затявкала собака, словно требуя косточек. Я поглядел по сторонам - где это голодное животное? Зрители тоже завертели головами. Я заглянул под стулья моих товарищей на эстраде, а затем даже опустился на колени и пошарил взглядом под эстрадой. Все это время губы у меня были полуоткрыты, словно от удивления, но неподвижны. Я приложил ладонь к глазам, всматриваясь в даль. Тявканье не смолкало. Публика изнывала от любопытства.

Тут я встал лицом к публике и улыбнулся, подняв брови и палец, словно нашел отгадку. И подбросил еще одну воображаемую голову. Тявканье стало заливистым. Я поймал голову, лязгнув зубами, и тявканье сменилось жадным ворчанием и торопливым хрустом.

Я отнюдь не самый блестящий чревовещатель в системе Луна-Терра, но владею этим весьма специфичным искусством в той мере, в какой оно необходимо великому актеру. В любом случае моя простодушная аудитория пришла в восторг. Когда смех и аплодисменты начали стихать, я объяснил:

- Это был губернатор Ламар. - Подбросил еще одну голову, поймал ее ртом, с усмешкой покатал ее между щеками и, наконец, проглотил, не раскусывая. - А это была его красавица-дочь, которая транжирит ваши законные деньги на мишурные театральные зрелища, - добавил я и облизнул губы. - Очень вкусная.