– Идем на корабль, – торопит Ганнон. – Нас пока еще не должны видеть вместе. К тебе будет приходить Гискон. Скажи, что это твой брат. Ты согласен, Гискон?
Гискон послушно кивает головой.
Синта крепко обнимает Ганнона. Как трудно расставаться, когда любишь! На глазах у девушки слезы. Губы ее дрожат. Со страхом смотрит она на бледный лик луны. Не гневается ли Владычица на свою рабыню, презревшую законы храма ради любви?
Гнев Магарбала
В храме Танит людно. У алтаря стоят раби в своих лиловых плащах. За ними – море черных тиар. Их одевают на головы во время молитвы.
Миркан и Ганнон мирно сидят на скамье у колонн. Ничто не выдает, что их разделяет старинная вражда двух родов. В ожидании церемонии Ганнон перечитывает надписи на вделанных в стену каменных плитах. В этих письменах запечатлены история и слава Карфагена. Великие люди города оставили в назидание потомкам рассказы о своих подвигах.
Еще мальчиком Ганнон читал эти каменные свитки, повествующие о войнах и мятежах, походах и открытиях. Уже в детстве он полюбил эти звучные названия: Мелита и Тингис[30]. В них была пенистая морская даль, неумолчный шум прибоя, пение ярких, невиданных птиц, рев зверей, в них звучала музыка странствий. Среди героев, открывших острова в Великом Море Заката, были и его предки. Вот надпись его деда Магона, завоевавшего острова Метателей Камней[31]. Город на одном из этих островов до сих пор носит его имя[32]. А вот плита с надписью Гимилькона, побывавшего в стране тумана и вечной ночи.
Искоса взглядывает Ганнон на Миркана. Он помнит, Миркан пытался напугать его трудностями плавания Гимилькона. Не удалось ему это. Тогда Миркан решил сговориться с верховным жрецом Танит. Они хотят помешать кораблям Ганнона покинуть Карфаген. Но хитрость их раскрыта. Это Синта открыла Ганнону тайну чуда, с помощью которого суффет и жрец еще надеются опрокинуть его планы.
Взгляд Миркана устремлен на алтарь. Как и Ганнон, он ждет выхода Магарбала. «Богиня еще не сказала своего слова, – думает Миркан о Ганноне, – и этот наглец, которого чернь посадила на скамье суффета, еще рано торжествует. Корабли Ганнона стоят в Кофоне под парусами, но он забыл, что ветер – это дыхание богов, а боги имеют своих жрецов. Он забыл, этот мальчишка, что в храме происходят чудеса. Правда, они дорого обходятся, эти чудеса, но зато ничто не может сравниться с их силой».
Миркан мельком взглядывает на Ганнона, и на его тонких губах мелькает еле заметная усмешка: «Глупец! Сейчас богиня скажет: “Нет!” Сейчас она опалит тебя огнем. И ты не сможешь повести корабли до благоприятного знамения, если оно вообще когда-либо наступит».
Погасли светильники. Лишь свеча на алтаре горит неровным, дрожащим пламенем. Люди затаили дыхание. Распахнулся багровый полог. Предстала Владычица Танит. Призрачно и грозно ее каменное лицо.
Магарбал вышел в длинном черном плаще с вытканными на нем мерцающими звездами. Белая повязка закрывает часть его голой, как яйцо, головы. В правой руке у жреца золотая чаша в виде лодочки, а в левой – посох, на ручке которого бронзовая змеиная голова. Жрец поднялся на ступеньки алтаря.
Под сводами глухо прозвучал его голос:
– О Танит, мудрая и прекрасная! Освещающая в часы мрака землю, рождающая росу, смиряющая злых духов! О Владычица! Твои рабы идут в царство Мелькарта. О великая! Если ты не хочешь этого, сотвори чудо!
Магарбал медленно наклоняется, прикасаясь лбом к прохладному дереву алтаря. Он знает: сейчас Стратон дернет за веревку, опрокинется свеча и ярко вспыхнет горючее вещество, которым наполнена голова богини. Жрец ждет. Кровь прилила к его вискам. Снова и снова прикасается он лбом к алтарю…
Довольные моряки шумно покидали храм, а верховный жрец все колотил кулаком об алтарь, словно хотел вбить его в землю.
Когда храм опустел, Магарбал дал волю ярости. Он набросился на своего помощника Стратона, угрожая ему всеми страшными карами:
– Я прикажу содрать с тебя шкуру, сын ехидны! Я волью тебе в глотку расплавленную медь! Тебя закидают каменьями!
– О, не гневайся, господин мой! – молил Стратон. – Я не виноват. Кто-то перерезал веревку, и свеча, которую она придерживала, не опрокинулась. Горючая жидкость не вспыхнула.
Магарбал схватил светильник и молча двинулся вокруг статуи Танит. Да, веревка перерезана. Но кто это мог сделать?
Нагнувшись, Стратон что-то поднял с пола.
– Смотри! – указал он. – Это ее нож.
– Синта! – заревел Магарбал. – Приведи ее!
Стратон удалился. Тяжело опустившись на ступеньку алтаря, Магарбал придумывал наказание для Синты. Он прикажет ее бичевать. Нет, лучше он посадит ее в бочку со змеями.
Незаметно появился Стратон.
– Синты нет в храме, – сказал он тихо. – Комната ее пуста. Вещи разбросаны. На полу – длинная веревка.
– Слушай меня, Стратон! – Великий жрец задыхался от ярости. – Ты пойдешь в дом Миркана и передашь ему, что, если он сейчас же не выдаст свою дочь, я возьму у него младшего сына в жертву Владычице Танит, как хотел сделать раньше.
Стратон возвратился, когда уже стемнело. За ним шел сам Миркан. Лицо его было покрыто капельками пота.
– Клянусь богами, – еще в дверях закричал Миркан, – в моем доме нет Синты! Я ни разу не видел дочери с тех пор, как привел ее в твой храм.
– Где же она? – Магарбал подступал к суффету, яростно потрясая кулаками. – Я тебя спрашиваю, где твоя дочь?
– Я уверен, что дочь мою похитил Ганнон, – отвечал Миркан.
– Ганнон? Почему ты так думаешь?
– Я обещал отдать ему Синту в жены, – тихо и как бы виновато проговорил Миркан.
– Вот оно что! – прошипел Магарбал. – Теперь я понимаю, почему ты вызвался отдать свою дочь в храм. Ты просто не хотел, чтобы она стала женой Ганнона.
Миркан опустил голову. «Да, я не предупредил Магарбала, – думал он, – и в этом я виноват. Дочь я обманул, чтобы ей легче было уйти из дому и забыть Ганнона. Конечно, я мог бы заменить на алтаре Танит Шеломбала молодым рабом или сыном какого-нибудь бедного землепашца. Голод и нужда заставляют их продавать своих детей. Но тогда я должен был бы отдать Синту в жены Ганнону. Как я был предусмотрителен, когда не хотел породниться с Магонидами! Теперь, после Гимеры, пришел конец могуществу этого рода. Иметь дочь жрицей Танит для меня выгоднее и почетнее. Но что делать теперь? Не потребует ли обманутый Магарбал в жертву Танит сына?»
«Во всем виноват Ганнон! Он, Магарбал, могущественнее всех жрецов Карфагена, а этот отпрыск Магонидов осмелился посягнуть на его авторитет! Он забыл, что теперь не времена царя Малха, распинавшего жрецов на кресте, как беглых рабов[33]. Что же теперь делать? Надо сначала вернуть Синту. А Ганнон сам явится за ней. Синта будет приманкой, как ягненок при охоте на льва».
Магарбал перевел свой взгляд на Стратона.
– Иди в гавань, – приказал он. – Скажи Ганнону, что я тебя назначил жрецом нового храма за Столбами Мелькарта. Выследи Синту!
Как только Стратон и Миркан скрылись из виду, верховный жрец в исступлении поднял вверх иссохшие костлявые кулаки, и из его груди вырвался вопль. В нем соединились ярость и бессилие.
– Разруби его мечом, о Танит! – кричал жрец. – Сожги его огнем! Размели пепел мельничными жерновами и разбросай по ветру!
У горшечных ворот
Множество повозок, запряженных осликами, и просто пешеходов с сумами за плечами стремились в этот день попасть в город через Горшечные ворота. Это будущие колонисты, их близкие и просто любопытные. Это жители предместий и окрестных деревень, мужчины, женщины и дети. К Мисдессу, лавка которого была почти у самых ворот, без конца прибегали соседи и незнакомые люди, откуда-то узнавшие его имя. Каждый из них приносил какую-нибудь вещь и, ставя ее перед горшечником, говорил: