Наверное, эта девушка – сестра Энн, решил Седрик. Что-то Энн говорила сегодня о том, что сестра увела у нее жениха, да еще и беременна. Неужели правда? Седрик покачал головой. Он не смотрел сериалов, не читал романтических историй и не слушал сплетен. Сержант просто не знал, что такое вообще возможно. Да и Кэтрин на фотографии выглядела вполне невинно. Наверное, Энн имела в виду что-то другое. Вроде бы они с сестрой очень близки. Она ведь пару раз говорила о том, что сестра для нее самый близкий человек. Как же зовут сестру? Кэрол, что ли?

Седрик бросил обеспокоенный взгляд на часы. Энн была в ванной уже пятнадцать минут.

Для женщины это не срок, успокоил он себя. Наверняка в качестве успокоительного средства делает маникюр или эпиляцию. Вместо мантр.

Бравый сержант передернулся.

Иногда ему казалось, что все женщины мазохистки. Ну кому какое дело, есть у нее волосы на ногах или нет?! Да мужчина, скорее всего, и не заметит этого, если ноги достаточно длинные, а их обладательница не из племени йети. А девочки очень похожи на мать, да и между собой похожи...

Седрик покрутил в руках большую фотографию семьи Ланкастер. На ней мать, отец и две дочери были сфотографированы буквально за два дня до катастрофы.

Энн только что исполнилось восемнадцать, она получила стипендию престижного колледжа, а Кэтрин наконец-то умудрилась окончить год без троек. Отец решил запечатлеть этот счастливый момент, чтобы потом, через пятьдесят лет, как он, смеясь, говорил, демонстрировать фото двум десяткам почтительных правнуков.

Энн, в общем-то не склонная к суеверию, иногда думала, что, если бы тогда они не сфотографировались, все было бы хорошо... Верят же примитивные люди (на взгляд Энн, не такие уж и примитивные) в то, что фотограф может украсть душу! Может быть, этот фотограф украл их семейное счастье?

Если бы они не сделали эту фотографию, родители не поехали бы за ней и не попали бы в эту ужасную грозу, папа не потерял бы управление, и все остались бы живы.

Но Седрик понятия не имел, каких усилий Энн стоило заставить себя съездить за этой фотографией. Не знал он и того, как долго фотография пролежала у Энн в самом дальнем и темном углу. Всего три месяца назад она решилась вставить это фото в рамку. Это был еще один этап выздоровления Энн. Она медленно, гораздо медленнее, чем этого хотела, училась жить со своей болью. Для того чтобы научиться смотреть на мать и отца, запечатленных за два дня до смерти, Энн понадобилось целых восемь лет...

Седрик ничего этого не знал, как не знал никто, кроме, наверное, Кэтрин. Если бы Седрик увидел этих девочек на разных фотографиях, он бы решил, что запечатлена одна девушка, но с разницей лет в пять. А если бы Седрик мог узнать Кэтрин Ланкастер ближе, он еще удивился бы и тому, насколько разный у сестер характер.

Интересно, Энн Ланкастер и ее сестра и сейчас похожи, словно близнецы?

Еще один взгляд на часы заставил Седрика задуматься. К тому же из ванной неслись удивительно однообразные звуки льющейся на что-то мягкое воды. Как бы Энн ни была расстроена, но стоять под душем полчаса, да еще и не делать никаких движений, как минимум странно.

Может быть, стоит проверить, как она там? Вдруг ей стало плохо? Или она умудрилась включить фен и уронила его в воду...

Седрик всерьез забеспокоился. Еще не хватало, чтобы его подопечная получила сердечный приступ в его присутствии!

Какой сердечный приступ?! Ей всего-то двадцать шесть лет!

Но противный голосок сомнения, живущий в каждом из нас, тихо прошептал на ухо:

– Сейчас и в двадцать умудряются умирать от сердечных приступов. А ей уже двадцать шесть...

Седрик тяжело вздохнул и подошел к двери в ванную комнату. Осторожно, чуть касаясь костяшками пальцев дерева, он постучал, но ответа не получил. Тогда Седрик постучал сильнее и спросил:

– Энн, с вами все в порядке?

И опять он не дождался ответа. Теперь уже Седрик испугался не на шутку. Перед глазами вставали всяческие ужасы: от бездыханного тела Энн до внезапного появления маньяка, которым он ее старательно, но безрезультатно запугивал.

– Энн, откликнитесь, пожалуйста! Если вы будете молчать, мне придется выломать дверь! – пригрозил он.

И вновь ему никто не ответил.

Седрик пожал плечами, пробормотал что-то вроде «я предупредил вас» и налег всем телом на дверь. Дверь, запертая с той стороны на удивительно крепкую щеколду, конечно же не открылась. Седрик еще раз тяжело вздохнул и, взяв разгон в несколько шагов, вышиб ее плечом.

Но ни бездыханного тела, ни тем более маньяка в ванной не оказалось. Седрик почти не удивился, увидев пустую душевую кабинку с мокрым полотенцем на полу и открытое окно. Он подошел к нему и внимательно посмотрел вниз. Энн, лежащей с переломанными ногами без сознания, на асфальте не оказалось. Это уже в некоторой степени утешало: его подопечная цела и невредима.

Тогда сержант внимательно осмотрел внешнюю стену возле окна.

Тяжелый кулак, как символ разочарования и безнадежности сложившейся ситуации, опустился на подоконник. Сегодня впервые в жизни сержант Седрик Гроувер, в принципе не признающий насилие над женщинами и детьми, понял чувства мужей-тиранов: ему ужасно захотелось ударить мисс Ланкастер.

Эта женщина сведет его с ума!

Седрик еще разок тяжело вздохнул, представив, какой нагоняй он получит от начальства, закрыл кран, отжал полотенце и повесил его сушиться. Сержант, несмотря на свою нервозность, был очень педантичным и аккуратным человеком. Он терпеть не мог беспорядка в любых его проявлениях. И даже то, что Энн все же сбежала из-под его надзора, не могло заставить Седрика бросить все, как есть.

Все же Энн весьма безалаберная особа! Оставить воду включенной, а полотенце бросить на пол! А вдруг оно бы заткнуло слив? А вдруг бы вода не просачивалась сквозь полотенце? Она ведь могла устроить самый настоящий потоп. Потом пришлось бы платить жильцам нижних этажей за восстановление квартир. Еще могло проводку замкнуть, вообще пожар бы случился. Теперь-то я понимаю, почему Энн так безразлично относится к своей безопасности. Любая другая на ее месте сидела бы дома и носа не высовывала. Еще бы и умоляла меня остаться с ней на ночь. А эта...

Седрик безнадежно махнул рукой и выключил свет в ванной. Через минуту он покинул квартиру Энн.

Если бы Энн узнала о подобной заботе, она, без всякого сомнения, устыдилась бы своего поведения.

Но она и не думала о том, что чувствует сейчас обманутый сержант. Энн мчалась через весенний ясный день рядом с любимым мужчиной. Ярко светило солнце в безоблачном, чисто умытом небе, и никакие проблемы не могли догнать ее.

Темно-синий «дефендер» Фредерика быстро бежал мило небольших коттеджей, увитых плющом, и вольно раскинувшихся полей.

Ветер из открытого окна ерошил волосы Энн и взбивал их во что-то воздушно-удивительное. Она вдруг рассмеялась.

Фредерик с улыбкой посмотрел на нее.

– Тебе нравится? – спросил он.

– Да, все просто чудесно, так чудесно, как может быть только в сказке.

– Не хотел бы я, чтобы все это было сказкой! – признался Фредерик.

– Почему же?

– Потому что сказки оканчиваются смертью героев.

– У тебя сегодня дурное настроение! – попеняла ему Энн. – Сказки всегда оканчиваются хорошо: они жили долго.

– И умерли в один день. Или просто умерли.

– Но ведь жили! И жили счастливо. Вот уж не думала, что ты пессимист!

– Я просто очень устал за последние дни, – признался Фредерик. – Как только я окажусь в своем маленьком милом домике, я сразу же приду в себя. Вот увидишь, к вечеру от моего дурного настроения не останется и следа.

– А что это за место?

– Какое?

– Ну то, куда мы едем?

– Это дом моего дедушки.

– Опять наследство! – Энн возвела глаза к небу.

– Никаких трагических историй, – поспешил успокоить ее Фредерик. – Все как у людей: еще лет за десять до смерти деда я знал, что дом достанется мне. Дедушка его очень любил и видел, что из всей семьи только я его люблю так же сильно.