Он положил щипцы на место, прошел к ложу и сел. И только затем поднял глаза на писца, все еще стоящего в согбенной позе.

Самым поразительным у писца была лысина — блестящая, абсолютно голая и бугристая. Словно пустыня, пораженная атомной катастрофой. Сам же писец выглядел неприметным, маленьким, тщедушным старичком, вечно сгорбленным, суетящимся и прячущим глаза. Ветхая, обтрепанная, в прорехах и заплатах туника, забрызганная чернилами, еще больше подчеркивала его никчемность. Но все это создавало обманчивое впечатление. Писец не напрасно прятал глаза, холодные и злые. Ум у него был расчетливый и жестокий. Скользкий, изворотливый человечек, способный продать и трижды перепродать кого угодно и кому угодно. Даже самого себя.

— Ты что, ждешь особого приглашения? — недовольно процедил Крон.

Писец встрепенулся.

— Сейчас, мой господин.

Крон неторопливо возлег на ложе и, подмостив под локоть подушку, стал индифферентно наблюдать, как писец суетливо усаживается на корточки, укладывает на колени доску для письма и заправляет губку стила чернилами.

— Ты готов записывать? — брезгливо спросил Крон. В этом доме задерживать кого-либо имел право только он.

— Да, мой господин, — угодливо закивал писец и брызнул на сенатора быстрым, как укол, взглядом колючих глазок.

Крон развернул свиток. Он давно подумывал выгнать писца, удерживало только одно: он не знал, кто тогда из челяди станет доносчиком. Жить с известным фискалом гораздо легче, чем подозревать всех подряд.

Крон быстро пробежал глазами общие распоряжения и рекомендации Комитета по Проекту и наконец подошел к информационному бюллетеню, касавшемуся событий в империи.

«Провинция Асилон.

В результате дворцового переворота убит царь Асилона Асибран III. Трон захватил первый изъявитель воли государя Пинтекрахт Аду, помазанный на царствование Асикрахтом II. По восшествии на престол он принес присягу верности и покорности посаднику Пата в Асилоне Лекотию Брану.

Обращаем внимание коммуникаторов, внедренных в Асилоне, на тот факт, что этот переворот является уже седьмым за последние три года».

— Пиши, — проговорил Крон писцу. — «К событиям в Асилоне».

Стило заскрипело по бумаге.

— «…И да будет звезда твоего царствования долгой, взор чист, дорога светла, дела велики, и да приумножат они славу Асилона! И да будет у земли Асилона отец и защитник, справедливый и мудрый, муж достойный и правый, и имя ему — царь Асикрахт!» — так заканчивает свою речь в честь помазания на царствование верховный жрец Асилона, и посадник Пата в Асилоне добавляет: «Во славу Великого Пата. И да будет так!» И на престол восходит седьмой за последние три года царь Асилона.

Но во славу ли Великого Пата взошла звезда царя Асикрахта? Да, он, как и шесть предыдущих царей, принес присягу верности Пату и, следует ожидать, будет ее соблюдать. Но кто поручится, что в результате следующего дворцового переворота его место не займет какой-нибудь очередной Асиновет V, ярый поборник независимости Асилона, и опять не развяжет так называемую освободительную войну? Народ Асилона устал от непрерывных дворцовых переворотов, страна неуправляема, второй год не родит хлеб, в южных областях свирепствует мор, участились случаи восстания черни, которая, подстрекаемая жрецами Асилона, направляет свои выступления против владычества Пата. Поэтому не исключена возможность, что для начала военных действий в Асилоне и не потребуется очередной смены правителей.

В связи с вышеизложенным вызывает недоумение беспечное поведение посадника Лекотия Брана. Благодаря его попустительству страна погрязла в междоусобицах, которые грозят вылиться в опустошающую гражданскую войну; хозяйство страны находится в полном развале, от чего в первую очередь страдают интересы Пата, ежегодно недополучающего от Асилона до шестидесяти тысяч звондов откупного налога. А между тем в стране сложилась ситуация, при которой, усиль мы царскую власть, огради ее от бесчисленных покушений и чехарды властолюбивых правителей, покончи с междоусобицами и, главное, накорми чернь хлебом — и этим самым хлебом нам бы удалось сделать в Асилоне гораздо больше, чем за шестьдесят лет нашего присутствия в Асилоне мечом. Из Асилона, вечно бунтующего, свободолюбивого, — покорного и верного вассала. Но вместо подобных решительных действий Лекотий Бран, как нам сообщают, устраивает оргии и вакханалии, вовсю предаваясь разгулу. Вот уж, воистину, пир во время чумы!» Все.

Сенатор замолчал и принялся просматривать следующие сообщения. О наборе в легионеры вольноотпущенников и свободных граждан; о подкупе третейских судей по делу аргентария Целия Патустина — это в следующий номер; о землетрясении в Падуне — это по прибытии обычной падунской почты… Наконец главное.

«Область Паралузия.

Окруженные в Пинтийских болотах восставшие подымперские древорубы, предприняв отвлекающий маневр через Гыкную топь, ударили основными силами в центр осады и, опрокинув четырнадцатый надсмотрный имперский легион, ушли в кустарниковые лабища паралузского Лесогорья. Посаднику Люту Конте удалось в течение четырех часов собрать остатки легиона, однако организованная им погоня ни к чему не привела. Найти следы в практически непроходимых лабищах оказалось невозможно. И через два часа, под все усиливающийся ропот солдат, истерзанных железными шипами лаби-щенских кустарников, при рубке которых щербились мечи, посадник был вынужден прекратить поиски. В порыве бешенства он приказал поджечь лабища. Но кустарниковые заросли, несмотря на то, что край лабищ солдаты засыпали торфом, накопанным здесь же, в Сухом болоте, так и не загорелись. Вместо этого огонь перекинулся на Сухое болото, и Люту Конте пришлось спешно отступить на Туборову дорогу, спасаясь от разожженного им же самим пожара.

Тем временем повстанцы, сделав крюк в лабищах, вышли к горе Стигн и стали там лагерем. Попытка внедрения в их ряды нашего наблюдателя прошла успешно».

«Кто там у нас в Паралузии? Кажется, Баглак… — Крон хмыкнул. — Ему бы не сводки составлять, а романы писать». Он еще раз окинул взглядом сводку из Паралузии и кивнул писцу.

— «Бунт подымперских древорубов».

Сенатор подождал, пока писец каллиграфически выведет заглавие, и продолжил:

«Как ранее сообщалось в «Сенатском вестнике», в области Паралузия при строительстве дороги к форпосту Пиклон через непроходимые лабища Лесогорья произошло восстание подымперских древорубов. Четырнадцатый надсмотрный легион, руководимый посадником Лютом Контой, сумел отрезать бунтовщиков от единственной в этих местах дороги — дороги Тубора — и, оттеснив их в непроходимые Цинтийские болота, перекрыл все тропы, исключив тем самым всякую возможность отступления. Слава патскому оружию!

Теперь же, по прошествии двух декад после начала мятежа, нам пора трезво оценить причины, побудившие подымперских древорубов поднять бунт, и возможные последствия этого события. Прежде всего следует вспомнить, что же собой представляют, а вернее — представляли, подымперские древорубы? Два года назад Сенат утвердил скрижаль о создании полувоенного легиона, подчиненного имперской гвардии, для постройки дорог в северных провинциях Пата с одновременным обучением этого легиона воинскому делу. В легион предусматривался набор вольноотпущенников и свободных граждан, которые по окончании работ имели право на поступление в один из привилегированных имперских легионов императоров Пата без предварительных испытаний. Заманчивая перспектива оказаться в высокооплачиваемом легионе одного из выдающихся военачальников, будь то дважды император Тагула или императоры Лаган или Брулий, привлекла в древорубы большое количество волонтеров.

Они даже не очень роптали на задержку жалованья и его недоплату, а также на увеличение объема работ, ибо тогда лишались права на поступление в штурмовые легионы — своеобразную имперскую гвардию. Но когда посадник Лют Конта стал по своему усмотрению устанавливать сроки для каждого из древорубов, отменил жалованье, а для пресечения беспорядков ввел в Паралузию надсмотрный легион, словно для охраны каторжников, древорубы взбунтовались.