Задача, поставленная профессором Кречетовым, чем-то напоминает Алексею «психологический практикум» по тренировке наблюдательности, предлагаемый редакцией журнала «Наука и жизнь» своим читателям, и он невольно улыбается. Решить эту задачу оказывается, однако, не так-то просто, а может быть, и невозможно, ибо неизвестно ведь, существует ли вообще такой микромагнитофон, который ищет Кречетов.

— Такую загадку вам бы надо было загадать не писателю-фантасту, а писателю, работающему в детективном жанре, — шутя произносит он вслух.

— А что же, у фантастов логические способности разве послабее? — серьезно спрашивает Леонид Александрович. — У вас должно быть могучее воображение. Но я не требую от вас немедленного ответа. Присмотритесь повнимательнее да поразмышляйте. А утром скажете мне свое решение. Может быть, оно даже во сне вам приснится, — добавляет он, впервые улыбаясь. — Вы знаете, конечно, о такой науке, как эвристика, а она допускает решение даже более сложных задач подобным образом. Один из учеников Менделеева поведал ведь потомкам, будто великий химик, собрав весь необходимый ему материал о химических элементах, никак не мог представить его себе в виде стройной таблицы. А потом увидел вдруг такую таблицу во сне.

— Может быть, и мне также повезет, — смеется Алексей, — если, конечно, удастся заснуть.

И он уходит, стараясь возможно дольше сохранить в зрительной памяти обстановку комнаты профессора Кречетова, но у дверей останавливается вдруг.

— А где же Варин зонтик? — поспешно оборачивается он к Леониду Александровичу.

— Какой зонтик? — не сразу понимает его вопрос профессор. — Ах, этот новый, «противосолнечный», как она его называет. Он стоял тут в углу возле моего письменного стола, но я вынес его в лоджию.

— А вы знаете, что этот зонтик подарил Варе Вадим?

— Да, правда, она сама мне об этом сказала… Как же я этого не сообразил?…

И он почти бегом бросается в лоджию. Возвращается оттуда с изящным, скромным зонтиком в руках. Торопливо раскрывает его, звонко щелкая пружинками. Медленно вращает его под потолочной лампой, тщательно рассматривая со всех сторон.

— Обратите внимание на ручку, — советует Алексей.

— Да, пожалуй, это единственное место, где можно что-нибудь спрятать.

Пластмассовая грушеобразная ручка зонта не сразу поддается усилиям профессора, но вот, наконец, начинает она вращаться по виткам нарезки.

— Ну да, так оно и есть! — со вздохом облегчения восклицает Леонид Александрович, извлекая из ручки зонта продолговатое устройство. — Это, конечно, микромагнитофончик на полупроводниках. А вот и его название — «Гном», Наверно, это одна из последних новинок техники подслушивания Федерального бюро расследований Соединенных Штатов.

— Что же вы теперь делать будете, Леонид Александрович? Поздно ведь уже…

— Все равно придется пойти сообщить об этом одному товарищу. А вы побудьте у меня, пожалуйста…

— Я побуду, Леонид Александрович, — охотно соглашается Алексей.

И в это время раздается негромкий стук в дверь.

— Войдите, — не совсем уверенно произносит Кречетов.

Дверь открывается, и Алексей видит того самого человека, которого заметил он сначала в поезде, а затем здесь, в Доме творчества, возле комнаты профессора Кречетова.

— Очень хорошо, что вы пришли, товарищ капитан, — с облегченным вздохом произносит Кречетов. — А я собирался к вам…

— Я ведь теперь тут у вас устроился, — объясняет вошедший. — В комнате напротив. И кажется, вполне своевременно. Штуку эту, — кивает он на магнитофон, — удалось вам, значит, обнаружить. Так она в зонтике оказалась?… Да, остроумно, ничего не скажешь. А теперь давайте-ка поставим ее на место. Надо полагать, за ней придет ведь кто-нибудь. И этим надо воспользоваться. А вы, значит, сын Василия Васильевича Русина? — оборачивается капитан к Алексею, протягивая ему руку. — Мы с ним старые знакомые. Рад и с вами познакомиться — капитан Петров. Папаша ваш помог мне в одном деле, надеюсь, и вы не откажетесь?

— Конечно, товарищ капитан!

— Очень вас прошу повнимательнее присматриваться к Телушкину и Маврину. Особенно завтра, когда они будут на пляже. А вы, Леонид Александрович, постарайтесь, чтобы завтра Варя ушла на пляж без зонта. Интересно, что они предпримут, чтобы иметь возможность вывинтить из него свой магнитофон.

— Думаете, что им не терпится получить поскорее информацию, записанную этим «Гномом»? — спрашивает Леонид Александрович.

— Не только это. Им важно знать еще и качество этой магнитной записи.

— А что, если я запрещу Варе водить этих субъектов в мою комнату?

— Вот этого-то я просил бы вас не делать. Нам ведь нужно поймать их с поличным. Если удастся, то мы сделаем это уже завтра, только вам придется снова куда-нибудь «уехать», поставив в известность Варю. Ну, а она, наверно, сообщит об этом Маврину и Телушкину. Постарайтесь и вы, Алексей Васильевич, как-нибудь уведомить их об «отъезде» Леонида Александровича, но так, чтобы…

— Я понимаю вас, товарищ капитан.

— И еще одна к вам просьба, Алексей Васильевич. Мне понадобится ключ от вашей комнаты после того, как вы вернетесь с завтрака. А вам придется побыть это время на пляже в компании Телушкина и Маврина. Они ведь теперь приходят на ваш пляж ежедневно.

— Да, как на работу, — усмехается Алексей.

Капитан Петров устраивается в лоджии Алексея Русина таким образом, чтобы не быть замеченным со стороны пляжа. Ему хорошо видна отсюда вся прибрежная полоса, примыкающая к приморским корпусам Дома творчества. Но его интересует сейчас только светлая глыба камней, сохранившихся от прежней разрушенной штормом набережной. На них устроились Варя, Алексей Русин и Сидор Омегин. А вокруг на поролоновых лежаках расположились Фрегатов, Семенов, Маврин и Телушкин.

«Интересно, сообщила ли уже им Варя, что дядя ее уехал? — думает капитан Петров. — Если не она, то Русин должен был бы это сделать. А если это так, то кто-нибудь из Вариных ухажеров найдет повод сходить за ее зонтиком. Но кто — Вадим или Корнелий?…»

Время идет, а они все еще лежат на пляже, и Корнелий, не умолкая, шутит, как всегда вызывая дружный смех. Неужели так и не решатся?… Или не могут найти подходящего повода?

Но вот Корнелий говорит что-то Варе, показывая на солнце, а она, смеясь, мотает головой. К Корнелию присоединяется и Вадим. По его жестам можно догадаться, что он предупреждает ее от солнечного удара. Похоже, что им удается уговорить девушку. Набросив на плечи полосатый халатик, она неторопливо идет к каменной лестнице. Как же они ее одну?… Но вот поднимается и Вадим. Догоняет Варю. Они идут теперь вместе, разговаривая о чем-то.

Но что такое? Похоже, что Варя отдает ему ключ. Значит, она решилась пустить его в комнату дяди одного. Да это и вполне естественно — она ведь убеждена, что Вадим любит ее и у нее нет, конечно, никаких оснований не доверить ему.

Ну да, вот она уже возвращается к своей компании, а Вадим не спеша поднимается по каменным ступенькам лестницы, ведущей на набережную. Значит, через полторы-две минуты он будет здесь.

Капитан Петров поспешно выходит из комнаты Русина и проходит в комнату напротив.

Как только Вадим с Варей уходят, сердце Алексея Русина начинает тревожно биться. А когда Варя возвращается и ему становится очевидным, что Маврин войдет в комнату Кречетова один, он уже перестает воспринимать происходящее вокруг и почти не отрывает взгляда от лоджии профессора. В первое время он не замечает даже, что Корнелия уже нет на его лежаке. На нем теперь лишь его аккуратно сложенные белые брюки да рубашка в причудливых узорах.

— Слушай-ка, Леша, — шепчет вдруг Сидор, слегка толкнув Русина в бок. — Корнелий-то нырнул и не выныривает что-то…

— Как не выныривает? — торопливо оборачивается к нему Алексей.

— А так — ушел под воду, и все… Минуты три уже прошло. Он вообще сегодня какой-то…

Алексей поспешно вскакивает, вглядываясь в море, буквально кишащее купающимися.