– Я ненавижу тебя, Анхага Баллас. Однако желаю тебе удачи. Слова девушки изумили его.

– Это как же так?

– Надеюсь, ты найдешь свой Белтирран. И пусть он станет для тебя раем. И люди примут тебя как своего. И ты проживешь долгую счастливую жизнь. А шлюхи в Белтирране – самые лучшие на свете. И эль – дешев, но необычайно вкусен.

Баллас нахмурился.

– Ничего не понимаю.

– Я поняла, что вся жизнь – просто шутка. – Эреш закрыла глаза, словно слова причиняли ей боль. – Ты дурной человек. Но ты благоденствуешь. Многие пытались тебя убить, но ты избежал смерти. А вот мой отец погиб. Он был добрым, хорошим… Но он мертв. И смерть его была мучительной. Тут нет смысла, нет логики. Я могу воспринять это только как жестокую шутку. Чтобы быть счастливым, надо выбрать: смеяться над жизнью – или плакать. У такого юмора дурной привкус – но это юмор. – Она открыла глаза. – Я предпочитаю смеяться. Любая злая ирония, каждый жестокий выверт судьбы теперь дарят мне радость…

Что-то изменилось в Эреш – неожиданно и резко. И не вино тому причиной, подумал Баллас. Хотя оно и усилило эффект.

– Мой отец был хорошим человеком. Пусть не смельчаком. Когда он выставлял себя отважным, это всегда было притворство. – Девушка помолчала, глядя на Балласа. Что-то изменилось в ее лице, на губах появилась грустная улыбка. – Да, ты прав, Баллас. Моему отцу не просто недоставало храбрости. Он был трусом. В детстве я восхищалась им, полагая, что он отважен, как лев. Позже, когда я выросла, то начала понимать, что он меня обманывает. Из-за этого я не перестала его любить. Да, пусть он лгал мне, но то была ложь во благо… Люди ненавидели нас – все, кто хоть что-то знал о прежних занятиях отца. Мы жили уединенно, на болотах, и все же опасались за себя. Отец хотел доказать, что он сумеет защитить меня от всех бед. Заставить меня поверить, что он силен и контролирует ситуацию. Когда я осознала правду, я поняла, что это мне следует его защищать. И не от других людей, а от себя самой. Если бы он узнал, что я вижу истинное его лицо за маской, ему было бы больно. Я разбила бы ему сердце… – Эреш устало вздохнула. – Если ты доберешься до Белтиррана, это будет еще одной злой шуточкой судьбы. Худший из нас находит себе лучшее место под солнцем. Я буду смеяться так громко, что начну харкать кровью. Удачи, Баллас. Надеюсь, ты обеспечишь мне этот черный юмор.

Взяв свой плащ, Эреш направилась к выходу. Баллас поймал ее за локоть.

– Кажется, я ошибался. В тебе очень много от отца.

Эреш выдернула у него руку.

– О чем это ты?

– Вы оба трусы. Но твой отец по крайней мере честно это признавал.

Девушка недоуменно вскинула брови.

– Жизнь – не шутка. Твой отец был достаточно отважен, чтобы принимать ее всерьез. Он боялся – и очень часто. А ты? Пытаешься сделать вид, будто ничего важного не происходит. Ничто не имеет значения. Ты ошибаешься – и отлично об этом знаешь. Но ищешь извинения для своей слабости. Отворачиваешься. Зажмуриваешься. Краск никогда так не поступал.

Лицо Эреш закаменело.

– Ты не имеешь права трепать имя моего отца! Как ты вообще смеешь о нем говорить, ублюдок? Он был в тысячу раз лучше, чем ты!

– Вот уж точно. Но он мертв, а я нет. Теперь смейся, если желаешь. Нравится тебе эта шутка?

Эреш плюнула ему в лицо. Теплая струйка слюны потекла по щеке. Баллас вытер ее ладонью.

– Надеюсь, ты сдохнешь, – сказала Эреш, выходя из комнаты.

– Когда-нибудь – обязательно, – сказал Баллас себе под нос. – Но еще не сейчас.

Баллас задержался в спальне, допивая вино из бутылки на столе. Потом он вернулся на веранду – как раз вовремя, чтобы увидеть, как отъезжает повозка.

– Она уехала, – сказал Атреос Лэйк.

– Вот и славно, – буркнул Баллас.

– Кажется, вы не очень-то жаловали друг дружку…

– Она приносила некоторую пользу, – сказал Баллас. – Но как любая женщина – не слишком много.

Лэйк отошел от балюстрады.

– Собирай вещи, – велел он. – Нам пора отправляться.

В спальне Баллас сложил заплечный мешок. Он был сделан из воловьей кожи, пропитанной жиром. Баллас упаковал провизию – вяленое мясо и сушеные овощи – и меховую одежду, которая понадобится на высоте, веревки и свернутое одеяло. Снаружи тоже было привязано разнообразное снаряжение – ледоруб, крюки, фляга для воды, короткий лук и колчан с двумя десятками стрел.

Баллас прошелся по дому. В столовой он выпил несколько бокалов вина. Его мучила жажда. Он нервничал. Чувство было странным и незнакомым, но в последние дни оно охватывало его снова и снова. Облизнув губы, Баллас влил в себя последние капли вина и вышел на веранду. Атреос Лэйк был уже там. Он стоял в своей обычной позе – положив ладони на перила и повернув лицо к Гарсбракам. В слепых глазах отражался лунный свет. Долгое время Лэйк не шевелился. Ноздри раздувались, грудь размеренно вздымалась, вдыхая ночной воздух, словно он хотел изгнать из себя все гнилостные запахи порченого человеческого мира, прежде чем подняться к непорочным высотам.

– Идем, – грубовато сказал Лэйк и легко перескочил через перила.

Баллас посмотрел на дом. Окна были освещены, дверь на веранду осталась открытой. Казалось, Лэйк просто бросал свой дом… Или, может быть, оставлял место, которое все эти годы считал лишь временным пристанищем.

Баллас посмотрел вдаль. Огни Дайшада пронзали тьму. Светились окна домов, кабаков, борделей. Последнее прощание с Друином. Скоро он поднимется под облака, и нижний мир исчезнет…

Баллас снова посмотрел на огни. Ему ничуть не жаль было покидать Друин. Долгое время он ощущал себя как в тюрьме. Не только с тех пор, как Церковь начала охоту. Нет, чувство было давнее. Он не знал иных мест, кроме Друина, но уход ничуть не огорчал его.

Тогда откуда эта легкая неуверенность? Словно бы крохотная часть его существа желает остаться… Ничего подобного, решил Баллас. Обернувшись, он посмотрел на Гарсбраки. Огромные черные склоны, пронзающие небо.

Он боится их, понял Баллас. Горы были незнакомыми, опасными – и вот почему он хотел остаться в Друине. Баллас недовольно заворчал. Очень скоро он поднимется в эти горы. Через день или два они перестанут быть для него чужими.

Сомнения заполняли его сердце – и тогда Баллас снова вспомнил сон о Белтирране: зеленые ковры полей, скот, и крестьянские домики, и работающие в поле люди… Его сомнения рассеялись как дым.

Перескочив через перила, Баллас пошел вперед.

Баллас и Лэйк шли по лугу, направляясь к горам. Старый путешественник двигался ловко, но осторожно. В правой руке он сжимал посох, а левой держался за локоть Балласа. Временами Лэйк спотыкался, однако быстро восстанавливал равновесие.

В скором времени луг остался за спиной, и путешественники вошли на территорию каменоломни. Здесь в изобилии валялись осколки камня. Идти стало труднее. Лэйк то и дело спотыкался и бормотал проклятия. На лице его застыло выражение гнева и смущения. С трудом переводя дыхание, он ворчал:

– Пока не началась разработка, здесь было чисто. Я сделал это… Я создал эту проклятую каменоломню.

Баллас не отвечал. Ему хотелось как можно скорее покинуть каменоломню. Он боролся с желанием пуститься бегом – к склонам. Исчезнуть среди скал, где никто его не увидит. Однако он шел неторопливо и размеренно, терпеливо помогая Лэйку преодолевать шаг за шагом. Наконец выработка закончилась. Баллас увидел склон. Почти отвесная стена вздымалась футов на двадцать. Она была неровной; камень выветрился и раскрошился. Стену покрывали выбоины и впадинки.

– Что ты видишь? – спросил Лэйк. Баллас описал.

– Я не смогу забраться туда без посторонней помощи, – зал Лэйк. – Но у нас есть веревки. Ты знаешь, что делать?