2. ЗАСТОЛЬНАЯ Под узорной скатертью Не видать стола. Я стихам не матерью — Мачехой была. Эх, бумага белая, Строчек ровный ряд. Сколько раз глядела я, Как они горят. Сплетней изувечены, Биты кистенем, Мечены, мечены Каторжным клеймом. 1955 3. ЛЮБОВНАЯ А ведь мы с тобой Не любилися, Только всем тогда Поделилися. Тебе – белый свет, Пути вольные, Тебе зорюшки Колокольные. А мне ватничек И ушаночку. Не жалей меня, Каторжаночку. 1955 4. ЛИШНЯЯ Тешил – ужас. Грела – вьюга, Вел вдоль смерти – мрак. Отняты мы друг у друга… Разве можно так? Если хочешь – расколдую, Доброй быть позволь. Выбирай себе любую, Но не эту боль. Июль 1959 Комарово 5. ПРОЩАЛЬНАЯ Не смеялась и не пела, Целый день молчала, А всего с тобой хотела С самого начала: Беззаботной первой ссоры, Полной светлых бредней, И безмолвной, черствой, скорой Трапезы последней. 1959 6. ПОСЛЕДНЯЯ Услаждала бредами, Пением могил. Наделяла бедами Свыше всяких сил. Занавес неподнятый, Хоровод теней, — Оттого и отнятый Был мне всех родней. Это все поведано Самой глуби роз. Но забыть мне не дано Вкус вчерашних слез. 24 января 1964 Из цикла Ташкентские страницы В ту ночь мы сошли друг от друга с ума, Светила нам только зловещая тьма, Свое бормотали арыки, И Азией пахли гвоздики. И мы проходили сквозь город чужой, Сквозь дымную песнь и полуночный зной, — Одни под созвездием Змея, Взглянуть друг на друга не смея. То мог быть Стамбул или даже Багдад, Но, увы! не Варшава, не Ленинград, — И горькое это несходство Душило, как воздух сиротства. И чудилось: рядом шагают века, И в бубен незримая била рука, И звуки, как тайные знаки, Пред нами кружились во мраке. Мы были с тобою в таинственной мгле, Как будто бы шли по ничейной земле, Но месяц алмазной фелукой Вдруг выплыл над встречей-разлукой… И если вернется та ночь и к тебе В твоей для меня непонятной судьбе, Ты знай, что приснилась кому-то Священная эта минута. 1959 Мартовская элегия Прошлогодних сокровищ моих Мне надолго, к несчастию, хватит. Знаешь сам, половины из них Злая память никак не истратит: Набок сбившийся куполок. Грай вороний, и вопль паровоза, И как будто отбывшая срок Ковылявшая в поле береза, И огромных библейских дубов Полуночная тайная сходка, И из чьих-то приплывшая снов И почти затонувшая лодка… Побелив эти пашни чуть-чуть, Там предзимье уже побродило, Дали все в непроглядную муть Ненароком оно превратило, И казалось, что после конца Никогда ничего не бывает… Кто же бродит опять у крыльца И по имени нас окликает? Кто приник к ледяному стеклу И рукою, как веткою, машет?.. А в ответ в паутинном углу Зайчик солнечный в зеркале пляшет (1960) * * * Рисунок на книге стихов Он не траурный, он не мрачный, Он почти как сквозной дымок, Полуброшенной новобрачной Черно-белый легкий венок. А под ним тот профиль горбатый, И парижской челки атлас, И зеленый, продолговатый, Очень зорко видящий глаз. (1958) Эхо В прошлое давно пути закрыты, И на что мне прошлое теперь? Что там? – окровавленные плиты, Или замурованная дверь, Или эхо, что еще не может Замолчать, хотя я так прошу… С этим эхом приключилось то же, Что и с тем, что в сердце я ношу. (1960) Три стихотворения 1 Пора забыть верблюжий этот гам И белый дом на улице Жуковской. Пора, пора к березам и грибам, К широкой осени московской. Там все теперь сияет, все в росе, И небо забирается высоко, И помнит Рогачевское шоссе Разбойный посвист молодого Блока… 2 И в памяти черной пошарив, найдешь До самого локтя перчатки, И ночь Петербурга. И в сумраке лож Тот запах и душный и сладкий. И ветер с залива. А там, между строк, Минуя и ахи и охи, Тебе улыбнется презрительно Блок — Трагические тенор эпохи. |
