Старший скрипуче засмеялся и покрутил пальцем возле виска.

— Ну и дурак же ты у меня, напарничек, — проговорил он.

— А чего я такого сказал? — обиделся Пиноккио.

Старший не ответил, взял у него из рук лопату, пристроил ее в багажнике. Оттуда же он достал маленькую метелку, сунул ее вместе с фонариком Пиноккио, а сам сел за руль. Младший дождался, пока «Волга» выедет обратно на пустынное темное шоссе, и быстро замел все следы протектора, подсвечивая самому себе фонариком. После чего выбрался на дорогу, положил метелку обратно, отряхнул плащ и уселся на переднее сиденье рядом с водителем.

— Так почему это, интересно, я дурак? — с досадой поинтересовался он у напарника.

— Потому, — отрезал старший. — Ты, выходит, самого главного в нашей работе не понял. Поисков никаких не будет, потому что друга этого никто не хватится. Никто и никогда. Усек, сержант?

Мой дом — моя крепость. А также офис, командный пункт, спальня и столовая. Все вместе в двух комнатах, очень удобно. На Западе мои коллеги имеют офис отдельно, дом-крепость отдельно, а питаются в ресторанах. Мы же по своей бедности предпочитаем совмещать. И если на бронированной табличке, укрепленной на моей бронированной двери, написано «Яков Семенович Штерн. Частный детектив» — то можете быть уверены, что за дверью вас встретит именно Штерн, а не его помощник, секретарь и референт, которых вообще в природе не имеется. Я все делаю сам. Сам принимаю заказы, сам беседую с клиентами. Отвечает на телефонные звонки, правда, мой близкий и единственный друг. Автоответчик.

Каждое утро начинается для меня с двух одинаково неприятных дел. Я варю кашу и слушаю телефонные записи, которые с вечера сделал мой друг. Сам я вечерами и тем более ночами трубку предпочитаю не поднимать. Наслушаешься гадостей на сон грядущий, а потом всю ночь будут сниться мальчики кровавые и неоплаченные счета.

Сегодняшнее утро ничем не отличалось от предыдущих. Я мрачно перемотал пленку, включил звук и полез на антресоль за очередным брикетом каши. Как всегда, табурет угрожающе заскрипел, и я который раз твердо дал себе обещание выбросить эту антикварную рухлядь и купить себе для кухни обыкновенный стул. Изделие со спинкой и на четырех ножках. Верного четвероногого приятеля.

Голос из динамика вкрадчиво сказал:

— Яков Семенович, можете мне не отвечать Мы ведь знаем, что вы дома. У вас есть еще время подумать до завтрашнего утра…

«А потом мы примем меры…» — мысленно продолжил я, элегантно соскакивая с табурета на пол. Брикет с кашей я грациозно держал в правой руке. В каждом, даже рутинном деле должно быть свое изящество Иначе можно просто свихнуться.

— …А потом мы примем меры, — послушно сказал вкрадчивый голос. — Поверьте, мы не желаем вам зла. Но поставьте себя на наше место…

Обладатель вкрадчивого голоса представлял интересы фирмы «Папирус Лтд». Скромненькая организация. У филиала «Папируса», которым последнее время занимался я, был десятимиллиардный годовой оборот. Магазин на Сретенке. Магазин в Трубниковском. Склады, склады, склады. Маленькое валютное кафе на Ростовской набережной. И кое-что еще по мелочи в разных районах Москвы. Я поставил себя на место господина Лебедева, президента «Папируса». Потом я представил господина Лебедева на своем месте, в маленькой кухне, с брикетом пшеничной каши в руке, и невольно хмыкнул.

— …Нам ничего не остается, как сделать ответный шаг.

Гудки. «Папирус» сказал свое последнее слово и отключился.

Я сорвал с брикета обертку, стараясь не глядеть на надпись «Годен до…» и на цену — тринадцать копеек. Собственно, ежеутренне питаться дурацкой кашей меня никто не заставлял. Здоровье позволяло мне кушать на завтрак горячие тосты с повидлом, столовую ветчину, сыр бри и земляничный йогурт. Самое смешное, что в последнее время и мои финансы позволяли мне такое меню. И если бы не моя проклятая лень и обращение к супермаркетам, я вполне мог бы заколотить гвоздями проклятую антресоль с бабушкиными припасами и питаться, как все тот же господин Лебедев. Он-то наверняка начинает свое утро с порции йогурта…

Я положил каменный брикет в жестяную миску, специально предназначенную для таких экзекуций, и ударил своей железякой по серо-желтому кирпичику, сделанному из будущей каши.

Из динамика послышался шепот:

— Яшка, мразь! Мы до тебя доберемся, падла! Мы тебя…

Я невольно поморщился, слушая рассказ о том, что со мной собираются сделать. Самым мягким было обещание намотать мои кишки на ограду моей же могилы. Чисто технически задача представлялась мне довольно сложной — если, конечно, не предположить, будто я уже заготовил впрок себе местечко на кладбище и обнес его соответствующей оградой. Размышляя о преимуществах покупки впрок места для собственного погребения, я отвлекся и чуть было не нанес себе удар по пальцу. К счастью, в последний момент я успел отдернуть руку и отделаться легким испугом.

Ударным инструментом для разбивания брикета служил мне тяжелый стальной кастет с имперским орлом и свастикой. Когда-то эта вещь принадлежала какому-то эстету-нибелунгу из СС. Позднее — гвардии рядовому Петухову, который подстрелил нибелунга на окраинах Вены. Еще позднее вещица попала в руки Петухову-правнуку, который стал шляться вечерами с дедулиным трофеем в кармане. Эта милая штучка должна была раскроить мне череп лет шесть назад, когда Петухов-правнук, семнадцатилетний обалдуй, решил поправить свои финансовые дела за счет случайных прохожих. На его счастье, первым таким прохожим случайно оказался следователь МУРа старший лейтенант Яков Семенович Штерн собственной персоной. Я хорошенько объяснил правнуку гвардии рядового Петухова смысл заповедей не убий и не укради — после чего юноша прекрасно все осознал. Раскаяние было столь глубоким, что я в тот вечер отказался от намерения свести начинающего бандита в отделение и просто дал ему испытательный срок, пообещав приглядывать за ним. Правнук слово свое сдержал. Сейчас он то ли брокер, то ли дилер, а может быть, официальный дистрибьютор. Ездит на новеньком «мерседесе», вечерами интеллигентно выгуливает черного ротвейлера. Жена у него тоже где-то в структурах. При встрече с правнуком мы раскланиваемся, и он всякий раз зовет меня работать в свою контору. Я вежливо отказываюсь, хотя деньги неплохие. Не терплю над собой никакого начальства, даже доброжелательного. Поэтому, кстати, и ушел из МУРа, как только представилась возможность.

— …И не рад будешь, что на свет родился!

Финальный мат. Отбой.

К тому моменту, когда голос из динамика закончил перечисление всех мыслимых и немыслимых казней, включающих разрывную пулю в живот, удушение с помощью капроновой лески N 3 и пропускание гениталий через мясорубку, я успел благополучно справиться со своей задачей: превратил каменный брусок пшеничной крупы в маленькую серо-желтую горку. Я зажег газ, поставил на огонь кастрюльку с водой и осторожно высыпал в воду результат своей работы кастетом. Крупа после недолгих раздумий затонула. Осталось только помешивать мое варево.

Угрозы, которых я только что наслушался в избытке, исходили от Лехи Быкова, владельца компании «Сюзанна». Не от самого, конечно, Быкова — говорил какой-то нанятый им шестерка. Сам Леха не таков, чтобы оставлять следы на магнитофонной ленте. Фирма «Сюзанна» победнее, чем «Папирус» господина Лебедева. Иной уровень крутизны. Оборот поменьше, подходы попроще. И «Сюзанна», и «Папирус» одинаково нарушают закон, просто на разных стадиях. Интеллигентный Лебедев ворует чужие копирайты, ребятишки Лехи Быкова специализируются на умыкании из типографий готовых пленок. Лебедев работает тонко, и его трудно поймать за руку. Быков действует нагло, и с ним не все рискуют связываться. Я умудрился доставить крупные неприятности и тому, и другому. По моей бескорыстной наводке в «Сюзанне» уже было два обыска. Очень результативных, потому что неожиданных. «Сюзанна», «Сюзанна», мон амур!…