Не заметил Ибн Баттута и того, что неторопливые темнокожие жители Верхнего Египта, ревностно исполняющие все заповеди пророка, с не меньшим усердием чтут обычаи и поверья языческой старины и что многие их праздники, которые по ошибке относят к мусульманской традиции, родились во времена фараонов и имеют в своей основе культ Осириса, Амона-Ра и Хатхор.

— О солнце, о солнышко! Возьми зуб осла и подари мне зуб газели! — говорят они, бросая вверх вырванный зуб. И в этом узнается древний, унаследованный от предков культ Солнца.

Исламу не удалось до конца разрубить невидимые духовные узы, связывавшие мусульман с жизнью Древнего Египта. В некоторых районах Дельты, желая убедить собеседника в чем-то, клялись солнцем; жители каирского пригорода Матария, как и их древние предки в Гелиополисе, поклонялись дереву.

В деревнях долины Нила столь же искренне, как и тысячи лет назад, верили в магию, дурной глаз, заклинания, талисманы и амулеты. Сохранялся там и женский обряд изгнания злых духов.

Многие феллахи по примеру древних египтян суеверно делили дни недели на счастливые и злосчастные; плакальщицы били себя по лицу и рвали волосы, наполняя жалобными причитаниями знойную тишину мусульманских кладбищ; мужчины по праздникам выходили в круг биться на тростниковых палках, повторяя движения, увековеченные в цветных барельефах на стенах храмов и гробниц.

Об этой преемственности Ибн Баттута не мог ничего знать. Зато подметил особую, почти суеверную любовь египтян к Нилу, даром которого, по известному выражению Геродота, была их страна. Нил — первая крупная река в жизни Ибн Баттуты — отложился в его памяти рядом с двумя другими великими реками — Волгой и Индом.

…Дорога идет вдоль Нила. В этих местах речная долина сужается: вдоль западного берега сплошным хребтом тянутся однообразные серые горы, восточный берег — узенькая полоска возделываемой земли, зажатая между водой и серебристыми дюнами. Желтые змейки песчаных оползней вклиниваются в зеленую пойму, засыпают посевы. Здесь у изножья дюн белеют глинобитные постройки феллахов: люди живут в раскаленных песках, зорко охраняя от натиска пустыни каждый клочок плодородных илистых наносов.

Солнце печет немилосердно, воздух, как раскаленная жидкая лава, обжигает ноздри и щеки, слепит слезящиеся глаза. Жара спадает лишь к ночи, но спать почти невозможно — мириады комаров слетаются от арыков, до самого рассвета с пронзительным писком кружат над головой.

Наконец остаются позади Кена, Кус, Иена, Идфу. Короткая остановка, где осликов приходится сменить на верблюдов: предстоит двухнедельный мучительный переход по каменистой пустыне. На городском рынке с утра толпятся погонщики-бедуины, сдающие внаем выносливых быстроходных верблюдов — махари, которым не страшны ни зной, ни жажда, ни раскаленные пески.

В целом мире, очевидно, нет более унылого и удручающего ландшафта, чем тот, что открывается взору путника, направляющегося к Красному морю. Узкая караванная тропа тянется в безжизненном ущелье, среди пышущих жаром обломков скал и отполированных знойными ветрами гигантских валунов, то и дело преграждающих путь. Размеренно похрустывает под верблюжьими ступнями мелкий гравий, повсюду, куда ни бросишь взгляд, бесконечные серо-черные холмы, причудливые утесы, плоские, напоминающие могильники плато. Жара и безмолвие. Никаких признаков жизни. Лишь кое-где зловеще белеют на черном песке скелеты верблюдов и ишаков, издохших, должно быть, сотни лет назад, потому что в местном сухом климате трупы сохраняются долгие годы, не подвергаясь гниению, и лишь сжимаются, усыхают, не теряя своего первоначального обличья, если только не станут добычей стервятников или гиен. Временами, пугаясь песчаного оползня или подпрыгнувшего из-под ноги камня, выскочит из-под скальных обломков, помедлит, присматриваясь холодным немигающим взглядом, серая пустынная змея и зашуршит, извиваясь гибкой лентой, снова исчезнет в камнях. Особенно опасна слепая рогатая турриша — сжавшись упругой пружиной, она прыгает прямо в лицо. Прикроется бедуин ладонью, и останется одно из двух: либо отсечь острым кинжалом укушенную кисть, либо умереть в корчах, не успев покаяться и испросить прощения грехов.

На одном из ночных привалов путникам пришлось отбивать нападение гиен.

«Одна из гиен, — вспоминает Ибн Баттута, — вцепилась в мое седло и, разорвав привязанный к нему вьюк, утащила мешок с финиками. Лишь наутро мы обнаружили пропажу. Мешок был разодран в клочья, и большая часть содержимого съедена…»

Утром пятнадцатого дня с востока задул солоноватый свежий морской ветер. Ущелье стало раздвигаться, и к полудню в далекой сизой дымке возникла крошечная игла минарета.

Это был Айдаб, знаменитая гавань, главный пункт морской торговли с Йеменом и Индией. Персидский путешественник Насир-и-Хусрау, побывавший в Айдабе в XI веке, оставил красочное описание этого красномор-ского городка:

«Город Айдаб лежит на берегу моря, там есть мечеть, жителей там около пятисот человек. Он подчинен египетскому султану. Там находится таможня, так как туда прибывают суда из Абиссинии, Занзибара и Йемена, откуда товары везут по той пустыне, по которой ехали мы, До Асуана, а из Асуана на судах по реке Нилу доставляют в Миср,

По правую руку от этого города, если обратиться в сторону Киблы, есть гора, а за горой этой — огромная равнина с обильными пастбищами. Там живет большое племя, называемое беджа; это люди, у которых нет ни веры, ни религии, они не следуют никакому пророку, так как живут слишком далеко от заселенных мест. Равнина их в длину больше тысячи фарсахов, а в ширину более трехсот, и на всей этой равнине есть только два маленьких городка: один называется Бахр ан-Наам, а другой Айдаб… Беджа эти живут на той равнине; они не злые люди, не воруют и не совершают набегов и заняты только своим скотом. Мусульмане и другие люди крадут у них детей, возят в города Ислама и продают…

В городке Айдаба нет ни колодезной, ни ключевой воды; пользуются там только дождевой водою, а когда случается, что долгое время нет дождей, воду привозят Беджа и продают. За те три месяца, что мы там пробыли, мы платили за мех воды дирхем и даже два…»

Однако Ибн Баттуте Айдаб понравился. Он отметил, что в городе много рыбы, молока и фиников, и дал живое описание обитавшего там племени беджа.

«Жители Айдаба чернокожие, они питаются верблюжьим молоком, закутываются в желтые покрывала, на головах у них повязки толщиной с палец».

Ибн Баттута прибыл в Айдаб в неподходящее время. Кровавый конфликт между правителем беджа Хадраби и наместником египетского султана был в самом разгаре. Египтяне все еще удерживали в своих руках треть города, но все их корабли были сожжены и потоплены кочевниками, а поэтому рассчитывать на морское путешествие в Джидду не приходилось.

Продав свой провиант, который был запасен до самой Мекки, Ибн Баттута расплатился с погонщиками и, не теряя времени, пустился в обратный путь, в Каир.

«Если нет того, чего желаешь, желай того, что есть». Эта арабская поговорка довольно точно отражала настроение Ибн Баттуты, возвращавшегося в Каир из своей неудачной поездки в глубь Верхнего Египта.

Паломники, возглавляемые Аргуном Давадаром, уже вышли в путь, и вся надежда Ибн Баттуты была на то, что в Дамаске он успеет присоединиться к сирийскому каравану, отправление которого было назначено на начало шавваля.

Ибн Баттута спешил. В Каир он прибыл затемно, а утром следующего дня уже покачивался в седле своего ослика на пути в Шам.

В то время Сирия входила в состав мамлюкского государства султана Насира, его наместники сидели в Халебе, Хомсе и Дамаске, но времена были неспокойные, и на границе с Палестиной египтяне предпочитали иметь мощные защитные кордоны. Опасались главным образом лазутчиков хулагуидского хана Абу Сайда, с которым у Египта сложились напряженные, недружественные отношения. С другой стороны, пограничные пункты использовались для взимания таможенных пошлин с купцов, сновавших по бойкому торговому тракту между Каиром и Дамаском.