«Надо, чтобы он (посол. — И.Т.) был смел в беседе, но не многоречив, совершал бы много путешествий, знал бы что-нибудь во всякой науке, был бы понятлив, предусмотрителен, обладал бы степенностью и, хорошим внешним видом. Если к тому же он учен и почтенного возраста — тем лучше».

Начались сборы в дорогу. 22 июля 1342 года посольский караван вышел на почтовый тракт. Впереди была Южная Индия, длительный морской переход к берегам страны Син.

Вряд ли Ибн Баттута мог. предположить, что с Дели он прощается навсегда.

«Оковы и золотые тяжелы». Надо думать, что Ибн Баттута в полной мере оценил смысл этой индийской поговорки за те годы, что от провел при дворе делийского султана. Высокое положение тешило его самолюбие, но оседлая жизнь была ему не по нраву. Привыкший не засиживаться подолгу на одном месте, он тосковал по простору, и поэтому повеление султана отправиться с посольством в Китай воспринял восторженно, как счастливую возможность освободиться из золотой клетки.

Караван медленно двигался на юг; один за другим проплывали, растворяясь за спиной, поставленные обочь дороги каменные путевые столбы; июльские муссонные дожди лили почти беспрерывно, приходилось то и дело останавливаться, поджидая увязающий в рыхлом красноземе обоз.

Наступил последний этап путешествий Ибн Баттуты.

Отныне дорога не будет столь укатанной и безбедной. То, что не довелось пережить мальчику, выпадет на долю мужа. Не раз придется ему проявить характер в навороте испытаний, что будут идти полосами, бросая его от благополучия к нищете, от надежды к безысходности, чтобы в результате снова вывести на гребень удачи.

Приключения начались уже в первые дни путешествия. Во время одной из стоянок Ибн Баттута и несколько его спутников отправились на прогулку, нашли фруктовый сад и, расседлав лошадей, устроились отдыхать в тени развесистых деревьев. Здесь их подстерегли разбойники, которые не могли отказать себе в удовольствии врасплох напасть на зазевавшихся мусульман. Ибн Баттута вскочил на коня и пытался спастись бегством, но ему не повезло: его конь споткнулся о камень, и разбойники окружили его со всех сторон.

«Навстречу мне выскочили около сорока неверных с луками, — вспоминал Ибн Баттута. — Я испугался, что они выстрелят в меня, если я побегу, а я был без кольчуги. Поэтому я бросился на землю и сдался в плен, зная, что они не убивают пленных. Они ограбили меня, отобрали все, кроме джуббы, нательной рубашки и штанов, и отвезли меня в лес, к своему стойбищу. Там мне Дали хлеб, и я съел его, попил воды. С неверными были двое мусульман, которые заговорили со мной по-персидски, спрашивая, кто я такой. Кое-что я рассказал, но умолчал о том, что являюсь посланником султана.

— Эти люди убьют тебя, — сказали они. — Гляди, вон там их главарь.

И они показали мне его. Я поговорил с ним через переводчиков и, по-видимому, понравился ему. Он приставил ко мне троих своих людей: старика с сыном и еще одного, чернявого, с отвратительной наружностью. Они заговорили со мной, и я догадался, что им приказано убить меня».

Ион Баттута был недалек от истины. В то время на дорогах Индии было неспокойно. Тысячи крестьян, спасаясь от жестокого гнета иноземных феодалов, бежали в джунгли, где объединялись в шайки, промышлявшие разбоем. Их протест имел ярко выраженный социальный характер, но проявлялся в форме религиозной нетерпимости, и мусульманин, попавший в руки мятежников-буддистов, вряд ли мог рассчитывать на счастливый исход.

Тем не менее Ибн Баттута, по-видимому, родился в рубашке. Иначе как везением не объяснишь того, что, нагнав страху на своего пленника, разбойники не стали убивать его, а попросту отпустили на все четыре стороны. Боясь, что они могут передумать, Ибн Баттута опрометью кинулся в заросли камыша и скрывался там до наступления темноты. Так он провел несколько дней, отсиживаясь от рассвета до заката в укромных местах и лишь ночью осмеливаясь покинуть свое убежище, чтобы напиться воды и подкрепиться плодами дикой ююбы и горчичными побегами. Несколько раз он наталкивался на вооруженных всадников; крестьянский бунт, очевидно, охватил всю округу, и Ибн Баттута чувствовал, что положение его почти безнадежно.

Но чудеса на то и зовутся чудесами, что происходят тогда, когда без них никак не обойтись. На восьмой день скитаний обессилевший от голода и жажды Ибн Баттута вышел к колодцу и, не найдя ведра, остановился, раздумывая, чем бы ему зачерпнуть воды. Погруженный, в свои невеселые мысли, он не заметил, как сзади к нему бесшумно подошел смуглый человек с посохом из кизилового дерева и бурдюком на плече.

— Кто ты, сын мой? — спросил он Ион Баттуту по-персидски.

— Я потерял дорогу, — ответил Ибн Баттута, неизвестно отчего проникаясь доверием к незнакомцу, который, как ему показалось, был мусульманином. — Мое имя Мухаммед. А твое?

— Я зовусь Веселым Сердцем, — сказал незнакомец, доставая из холщовой сумы пригоршню риса с горохом. — Подкрепись, да побыстрее, потому что нам негоже задерживаться тут.

По пути Ибн Баттута почувствовал, что силы покидают его, и незнакомец взвалил его на спину. Охватив его шею руками, Ибн Баттута погрузился в забытье, а когда очнулся, увидел, что находится на земле, в окружении незнакомых людей. Староста деревни, мусульманин по имени Хаким, велел перенести его в дом, где его накормили горячей едой. Еще не вполне веря в свое чудесное спасение, Ибн Баттута сбивчиво рассказал Хакиму о своих злоключениях.

— Тебя ищут уже несколько дней, — ответил Хаким. — Я дам тебе джуббу и тюрбан и помогу добраться до Куля, где остановились твои спутники.

По пути в Куль Ибн Баттуту вдруг пронзила неожиданная догадка. От возбуждения он даже привстал в стременах. Да, сомнений не могло быть. Семнадцать лет назад, когда Ибн Баттута останавливался на ночлег в завии египетского суфия аль-Муршиди, святой старец как бы невзначай сказал ему:

— Ты будешь в земле индийской и там встретишь моего брата, который выручит тебя из беды. Его зовут Веселым Сердцем.

«Так состоялась предсказанная встреча», — пишет Ибн Баттута. Чудеса? Или случайное совпадение? Или, может быть, Ибн Баттута попросту придумал историю своего спасения, стремясь придать ей мистический колорит? Сегодня вряд ли можно дать на эти вопросы определенный ответ. Достаточно того, что наш путешественник счастливо выкрутился из беды, а поэтому, не обременяя себя досужими домыслами, присоединимся к каравану и дадим возможность спутникам удачливого путешественника порадоваться его возвращению.

После короткой остановки в Даулатабаде, где Ибн Баттуту поразили единственные в своем роде рынки певцов и певиц, посольский поезд продолжил свой путь, на юг и в самый разгар влажного сезона вышел к берегу моря.

С глубокой древности Южной Индии принадлежала важнейшая роль в оживленной морской торговле со странами бассейна Индийского океана. Тамилы и другие индийские переселенцы основывали торговые фактории в государствах Юго-Восточной Азии и на восточном побережье Африки. Греческие, римские, китайские купцы имели свои кварталы в морских портах Южной Индии и Цейлона. В городах Малабара уже в первые века нашей эры существовали поселения евреев, на Коромандельском побережье — колонии армянских купцов. С VII–VIII века монополия в посреднической торговле между Индией и Европой перешла в руки арабов, которые коммерческую деятельность успешно сочетали с миссионерской, распространяя исламское вероучение среди низших каст народа малаяли. Именно тогда возникли первые общины керальских мусульман, которых называют маппила или мопла. Долгое время Южная Индия оставалась недоступной для христианских путешественников и миссионеров. Те немногие, кому удавалось проникнуть в Индию, поражались богатству ее рынков, интенсивности и размаху торговых операций. Среди них был русский купец Афанасий Никитин, совершивший в 1466–1472 годах путешествие по странам Востока. Предприимчивый русич исходил всю Южную Индию, некоторое время даже жил в столице султаната Бидар. В его путевых записках «Хождение за три моря» содержится много ценных сведений о жизни и быте южноиндийских городов во второй половине XV века.