– Тогда какая, по-вашему, начальная сумма была бы реальна? – поинтересовался он, наливая вино.

Она вздохнула.

– Кто знает? Мода – это отвратительный, грязный, непостоянный бизнес, и предсказывать в нем – все равно, что предсказывать, когда наступит конец света. Во-первых, нам предстоит борьба, чтобы поставить бутики в магазины. Места для розничной продажи мало, им дорожат, а цены – где-то под облаками. Не ожидайте ничего получить даром, особенно в престижных местах. Возможно, нам придется платить бешеные деньги за такую привилегию.

– О'кей.

– Во-вторых, магазины скорее всего потребуют условия консигнации[10] вместо того, чтобы покупать товар не зарекомендовавшей себя фирмы. Может пройти вечность, прежде чем начнут поступать деньги, если вообще начнут. – Она сделала паузу.

– Я все еще „за".

– В-третьих: вероятнее всего, рекламу и предпродажное создание благоприятных условий на рынке также придется делать нам.

– Продолжайте.

– И, в-четвертых, самая большая проблема. Магазины могут захотеть… – и она тихо засмеялась, – нет, опять-таки потребовать возмутительно большую скидку на все наши вещи, которые они реально продают. Но это не учитывает „в-пятых": какого-нибудь подонка – что отнюдь не редкость, – который может потребовать взятку. – И она откинулась на спинку, чтобы перевести дух.

Но Лео не выглядел обескураженным.

– Вы закончили?

– Пока – да, но только пока.

– Меня это устраивает. Понимаете, Эдс, несмотря на все, что вы только что рассказали мне, несмотря на все ваши старания разубедить меня и спасти от почти неминуемого краха… вы не поверите, но мне хочется начать это еще больше, чем когда бы то ни было. – Его глаза сияли.

– Правда?

– О, больше, чем когда бы то ни было! Во-первых, не могу устоять и не принять вызов. И, во-вторых, я искренне уверен, что, когда мы пройдем первую начальную стадию, мы уже сами сможем задавать тон. И вот тогда-то и потекут большие деньги.

Она пристально взглянула на него.

– Мне нужна компания „Эдвина Джи".

– Хм-м. – Он подумал, легонько постукивая по губам пальцем. – Звучит неплохо. Мне нравится.

– А мне нравится, как звучит вот это: ежегодно я хочу получать триста тысяч долларов с еженедельной выплатой.

– Согласен.

– Половина из которой должна автоматически вычитаться на выкуп тридцатипроцентного долевого участия в компании с правом голоса, – добавила она.

Он выглядел довольным.

– Что еще?

– Полная оплата медицинского обслуживания и зубоврачебных услуг, страховка и отчисления на пенсию.

– Прекрасно.

– И еще небольшое уточнение относительно распределения прибыли. Поскольку это новая компания, которая может обанкротиться, я хочу пять процентов от прибыли.

– Может, мне купить вам место в универмаге? На это она не обратила внимания.

– От общей, не от чистой.

– Общей… общей… – Казалось, его хватит удар.

– Общей, – сказала она прямо.

– А почему вы так уверены, что стоите всего этого?

– Потому что я нужна вам. Сами вы никогда не сможете начать все это и добиться успеха.

– А ведь вы действительно уверены в себе.

– Я также, – продолжала она спокойно, – хочу называться президентом корпорации и иметь письменное подтверждение, что все окончательные решения остаются за мной. Это включает прием и увольнение с работы, модели, производство, предпродажное создание благоприятных условий и взаимодействие с магазинами. И последнее, хотя и это еще не все: для того, чтобы выстоять в борьбе на том рынке, который мы хотим завоевать, вы должны увеличить первоначальную сумму с трех миллионов до – по крайней мере – пяти. Это относится только к первому году.

– А если я не соглашусь со всеми этими требованиями?

– Тогда я ухожу прямо сейчас, – ответила она коротко.

– Вы блефуете.

Эдвина пристально посмотрела на него.

Лео опустил глаза и несколько минут разглядывал свой нетронутый пирог с ревенем, затем, подняв взгляд, кивнул.

– Хорошо, договорились, – и, не отводя глаз, сказал: – Мои юристы сразу же начнут готовить все необходимые документы.

Эдвина улыбнулась такой ослепительной улыбкой, что перед ней не смог бы устоять даже сам дядюшка Скрудж.

– Тогда я бы сказала, что мы уже начали. Ну, чего же вы ждете, компаньон? Открывайте шампанское!

Сначала демонстрация проходила спокойно. Вот уже почти два часа протестующие, – а их было около пятидесяти человек, не спеша ходили по кругу перед домом 550 по 7-й авеню. Но их словно подменили, как только подъехал лимузин и из него вышел Антонио де Рискаль, ни сном ни духом не ведавший, что они ждут именно его. В толпе раздался крик, люди бросились ему навстречу, и, не успев сообразить, что происходит, законодатель моды вдруг очутился перед разгневанной человеческой стеной.

– Извините, – пробормотал Антонио, пытаясь пройти.

Стена не шелохнулась. Он сделал еще одну попытку, но люди лишь сдвинулись плотнее.

От бессилия его лицо налилось кровью, а костяшки невольно сжавшихся в кулаки пальцев побелели. Некоторые размахивали плакатами с вызывающими негодование фотографиями агонизирующих животных, другие несли таблички с надписями: „МЕХ – ЭТО СМЕРТЬ" и „АНТОНИО ДЕ РИСКАЛЬ ТОРГУЕТ СМЕРТЬЮ". У многих в руках были стальные капканы, они трясли ими, производя неимоверный грохот. Несколько человек раздавали остановившимся поглазеть прохожим какие-то листки. Затем один из демонстрантов закричал: „У-бий-ца! У-бий-ца!", и остальные, подхватив, принялись скандировать: „У-бий-ца! У-бий-ца!".

– Антонио де Рискаль только что приехал на 7-ю авеню, 550, где проходит одна из многочисленных демонстраций протеста против использования мехов в одежде, – возбужденно говорила в микрофон женщина-телерепортер, заранее предупрежденная о его приезде. – Мистер де Рискаль, как по-вашему, отразятся ли выступления подобного рода на судьбе вашей будущей коллекции? Повлияет ли происходящее на ваши взгляды, и намерены ли вы и дальше создавать коллекции меховых пальто? – И она тут же сунула микрофон к его лицу.

Антонио отпрянул и увидел, что смотрит прямо в объектив видеокамеры. Поняв, что идет запись, он мгновенно придал лицу бесстрастное выражение.

– Фирма Антонио де Рискаля не покупает мехов, не выращивает животных, не продает их, – отрубил он. – Мы просто поставляем обладателям лицензий наши модели.

– А не могли бы вы назвать этих обладателей?

– Я… э-э-э… должен взглянуть в наши записи. Дело в том, что сейчас у нас более шестидесяти партнеров, а с таким их количеством трудновато упомнить, у кого… э-э-э… какая лицензия и на продажу какой именно коллекции, – и он обратил на репортера подобие холодной улыбки.

– Тогда, насколько я понимаю, такое название, как „Меховой салон", ничего не говорит вам? – настаивала та.

– Это название известно всем. – Антонио уже начинал терять терпение. – Как я уже сказал, мне надо свериться с записями.

– Ну а если „Меховой салон" все-таки является обладателем вашей лицензии? Вы будете или нет продолжать сотрудничество с ним?

– Я не могу сейчас думать над этим.

– Означает ли это, будто вы не знали, что группы, выступающие против использования меха, постоянно обвиняют „Меховой салон" в особой жестокости, какой подвергаются животные на принадлежащих ему зверофермах?

– Мне ничего не известно о подобных заявлениях, но я обязательно займусь этим.

– Сейчас, когда по всей стране ширится и набирает силу движение протеста против использования натурального меха, не заставляет ли вас данная демонстрация задуматься над тем, стоит ли продолжать деловые контакты с подобными партнерами?

– Извините, но я сейчас не готов ответить и на этот вопрос. А теперь…

– Еще один вопрос, мистер…

Но Антонио уже отвернулся от микрофона. Протестующие вовсе и не подумали расступиться, и ему пришлось расталкивать их, чтобы пройти в здание.