Адъюнкт занимался на Камчатке не только научной работой. Именно он еще в январе 1741 года — организовал в Большерецком остроге первую на Камчатке школу, чтобы "обучать казачьих и иноземческих детей русской грамоте". И не только организовал, но и содержал на собственные средства. Некоторое время спустя вторую школу открыли в Петропавловске Беринг и Чириков.

В Большерецке учителем стал приглашенный Стеллером ссыльный Иван Гуляев, который учил детей "как читать, так и писать, и арифметике наставлял…".

Ходатайствуя перед синодом об открытии школ, Стеллер просил прислать азбуки, буквари, псалтыри, молитвенники. Не было, конечно, ни учебников, ни бумаги. "Вместо бумаги, — писал Стеллер, — научил я их пергамент из кожи тюленьей делать, дабы всегда стираемые слова писали и так бы писать училися".

По обыкновению Стеллер неустанно "воюет" с местной администрацией: "Они ничего иного не думают, разве чтоб собрать им в два года столько, сколько б им и их детям на несколько лет довольно было".

Адъюнкт конечно же и здесь нажил множество врагов. Доносы идут в Петербург один за другим.

И тут мы подходим к трагическому финалу нашего рассказа.

Еще в начале 1743 года Стеллер самовольно освободил из Большерецкой приказной избы "содержащихся под караулом по важным делам колодников". Это были 12 камчадалов, обвиненных в бунте против администрации.

Администрация отправила донос в Иркутск. Отсюда его ввиду особой важности дела переправили в Петербург.

Когда через полтора года Стеллер собрался уезжать с Камчатки, его дело все еще продолжало двигаться с нормальной "среднесибирской" скоростью. Но когда через два года Стеллер прибыл в Иркутск, здесь уже было получено распоряжение сената: "Ежели он по тому следствию явится виновен, держать в Иркутске в канцелярии под караулом".

Стеллер "дал от себя объяснение, что он велел отпустить помянутых камчадалов, потому что их в Большерецке некому было караулить и нечем кормить по недостатку тогда в рыбе".

"Притом же некоторые из тех камчадалов привезены были совсем напрасно", — утверждал Стеллер.

В Иркутске удовольствовались этим объяснением, и 24 декабря 1745 года адъюнкту было дозволено продолжать путь.

Однако только через месяц, 30 января 1746 года, Иркутская канцелярия отправила в сенат донесение: "Винности Стеллеровой не признавается". Это донесение дошло до Петербурга в середине августа — нормальная по тем временам "среднесибирская" скорость. Но до этого, в середине июля, в Петербург поступило известие, что Стеллер уже проехал Верхотурье.

— Как Верхотурье? — удивились в Петербурге. — Стеллер должен сидеть под караулом в Иркутске.

17 июля навстречу адъюнкту послан специальный курьер, чтобы заключить Стеллера под стражу и везти обратно в Иркутск "для производства о нем следствия".

Через месяц до столицы дошло наконец запоздавшее донесение о невиновности Стеллера. Вслед первому курьеру 20 августа выезжает второй: "Стеллера из караула освободить".

Первый курьер застал адъюнкта в Соликамске. Местные власти под стражей отправляют Стеллера в Иркутск.

18 августа (второй курьер еще не выехал из Петербурга) Стеллер пишет в Академию наук: "Определенный ко мне в дороге пристав не позволяет мне пространного рапорта послать; но я сей возвратный путь в Сибирь намерен в пользу употребить. И подлинно, еще много в Сибири забыл, что на сем пути паки исправить могу. Между тем от Императорской Академии наук прошу милостивого защищения. Сие есть одна подпора моего уже упавшего духа, что она также позаботится о ея малом сочлене, дабы он не пропал понапрасну".

К тому времени, когда этот рапорт был получен Академией наук, Стеллера уже не было в живых…

Что же произошло?

Теперь, когда документы Второй Камчатской экспедиции уже освоены, об обстоятельствах смерти можно говорить достаточно уверенно.

Второй курьер успел нагнать Стеллера и его конвоира в Таре. Он привез указ — освободить Стеллера, разрешить ехать в Петербург.

Стеллер возвращается в Тобольск, так как у него обнаруживаются "признаки горячки": то ли сильная простуда, то ли воспаление легких. Его уговаривают повременить с отъездом.

Без малого девять лет назад уехал он из Петербурга. Конечно, после только что пережитых потрясений, после стольких лет разлуки с любимой Бригиттой он не хочет задерживаться в Сибири.

Через два века в архиве будет найдено прошение Бригитты. Она вновь вышла замуж, стала госпожой Фрейзлейбен, но вознамерилась получить причитающиеся Стеллеру "провиантские деньги" за время зимовки на острове Беринга. И в подтверждение своих законных прав на 109 провиантских рублей и 17 копеек она приложила к своему прошению завещание адъюнкта:

"Понеже я ныне весьма болен и не чаю живым быть, то прикажу по смерти моей все мои пожитки отдать жене и дочери моей. И сие есть моя последняя воля. Георг Вильгельм Стеллер".

Уже тяжело больной, за четыре дня до смерти, писал он это завещание. Он знал, что умирает. Он скончался 12 ноября 1746 года в Тюмени, на руках у врачей.

Через тридцать лет академик Паллас "видел место его погребения, очень еще известное тамошним старожилам".

При жизни у Стеллера было много врагов. Потом, после смерти, его достоинства и заслуги чуть было не заслонили необъективные суждения.

Со временем затерялась могила. Но труды его использовали и продолжают использовать тысячи ученых. Труды адъюнкта Российской Академии Георга Вильгельма Стеллера.

Неуживчивого, скромного, страстного…

Имя человека, открывшего остров, навсегда остается в географической летописи. Что же тогда говорить о Куке, который открыл даже не десятки, а сотни островов!

Трижды корабли под его командованием обогнули земной шар, шесть раз переходили экватор. Кук впервые в истории пересек Южный полярный круг, Кук стал первым человеком, побывавшим и в Арктике, и в Антарктике, он воистину "избороздил" весь мир.

Наверное, просто невозможно составить полный список географических открытий капитана Кука. Он нанес на карты все восточное побережье Австралии и Новую Каледонию, Гавайские острова и Южную Георгию, Новую Зеландию, острова Общества, архипелаг Тонга, Маркизские острова, Новые Гебриды, архипелаг Туамоту, северо-западное побережье Северной Америки…

Джеймс Кук известен нам как величайший мореплаватель, но… Но как человек он нам почти неизвестен. Его английский биограф пишет: "Мы знаем о Куке все и в то же время ничего".

Двадцать три года, почти половину жизни, Кук день за днем методично вел подробнейший дневник. Он описывал погоду и корабельные работы, отмечал смены вахт. Дневник дает исчерпывающее представление о том, что делал Кук, но не о том, что он думал, каким он был.

Шестнадцать лет он состоял в браке с Елизабет Беттс. Но в дневниках ее имя не упоминается ни разу, а в известной биографам личной переписке лишь дважды, да и то вскользь. Имена шести детей ни в дневниках, ни в письмах не упомянуты ни разу. Известно только, что трое из них умерли в младенчестве, трое — в детстве.

Английский биограф Элистер Маклин пишет: "Уберечь от чужих глаз свою личную жизнь — для этого требуется немалое искусство. Однако Кук преуспел в этом".

О его родителях мы знаем только, что оба они были батраками-поденщиками на ферме в Йоркшире. Лет с шести батрачил и Джеймс.

В 1745 году (было ему неполных семнадцать) Кук перебрался в соседний городок, стал учеником бакалейщика. Лавка стояла на самом берегу моря, в шторм волны лизали ее порог.

Хотелось бы сказать, что море манило Кука. Но, возможно, дело обстояло проще: море сулило более обеспеченную жизнь.

Осенью 1746 года он поступил юнгой на кэт — судно, которое перевозило уголь. Кук побывал в Норвегии, Голландии, в портах Балтики, в частности в Санкт-Петербурге. В промежутках между рейсами юный Джеймс — это можно утверждать достоверно — целиком поглощен чтением и самообразованием. Он занимается штурманским делом, математикой и астрономией. Через девять лет судовладельцы предлагают ему должность шкипера на кэте. О чем еще может мечтать сын батрака? Но Кук по не известным нам причинам отказывается. В двадцать семь лет он добровольно поступает матросом на военный корабль. Почему? Здесь можно строить любые предположения.