— Добрая-добрая флотская пушка! И меч какой — круче некуда! Большим человеком стал наш босс!

— Ага! Теперь со мной шутки плохи!

Соратники принялись поздравлять Истмана, а тот с восторгом рассматривал подарки. В конце концов он сунул бластер под куртку, а меч, поскольку ножен не было, беззаботно заткнул за пояс. Потом помог своим людям укрепить станины и отрегулировать противооткатные механизмы. Возясь с системой управления стрельбой, он подумал: китайцы возьмут Каноя-Сити не позже, чем через неделю и тогда мы все окажемся в одном и том же дерьме. Так что плевать я хотел на последствия! А вслух сказал с восхищением:

— Ну и орел, этот Эллис Стрейкер! Настоящий мужик. Называет меня сынком. Ведь от кого другого я б такое обращение не стерпел, а на него грех обижаться. Рядом с ним я просто сопляк, обычный метракоровский мальчик на побегушках, словом — никто и звать меня никак. Клянусь, будь моим отцом он, а не…

Истман проглотил обиду, что кислотой жгла его душу. Саравакцы, конечно, не понимают, что он говорит, но рисковать нельзя. Ни в коем случае.

Неожиданно вспомнилась Аркали Хавкен, и вспышка примитивного чувства пронзила его существо. Дьявол, пси милостивое, как же она прекрасна! За одну-единственную ночь с ней он отдал бы все. Одну ночь, черт меня побери! Представить невозможно! Гладить эти волосы, снимать ее блестящие одеяния, видеть, как она томно заглядывает мне в глаза, ожидая поцелуя. С ума сойти…

С того самого дня, когда она появилась в Каное, все мужчины мечтали о ней. Красавица, самая богатая гайдзинская наследница в Ямато! Кто знает, может, теперь, когда поговаривают, что Хайден Стрейкер погиб, когда в городе творится черт знает что, найдется и для меня пусть крошечная, но надежда!

Раскатал ты губищу, Барб Истман. А знаешь, куда такие мечты заводят мужчину? Вот сохнешь ты по ней год с лишним, а приблизился ли к ней хоть на микрон? Облизнув губы, Истман ощутил на языке привкус альдегидов денатурированного плекса, пыли и солоноватого пота. Сам посуди! Подумать смешно, что Аркали Хавкен когда-нибудь полюбит такого увальня — та, которая смотрит сквозь тебя, как сквозь открытое окно. И вблизи-то увидел я ее лишь благодаря тому, что немного знаком с Хайденом Стрейкером. Всего лишь оказался с ней в одной комнате. Можно поклясться: едва ли она помнит меня.

Ну, черт побери, везет же некоторым! Одни рождаются красивыми и утонченными, а ведут себя, как настоящие аристократы. Только на таких обращают внимание девушки вроде Аркали Хавкен — а не на разных там сереньких чиновников МеТраКора. Не на таких неуклюжих пентюхов, как я. Моего брата просто не замечают, и от этого больнее всего. Хочется рвать и метать. Поэтому, стоит кому-нибудь мимоходом задеть меня, я тут же выхожу из себя.

Инспекционная группа уже двигалась обратно — тем же путем, что и пришла. Истман решительно двинулся навстречу Эллису Стрейкеру.

— Сэр! Мы засекли движение. Разрешите навести орудия на квадрат чуть выше канализационного стока, прицел 012.5, дальность 355.7; более точные данные для наводки я намереваюсь получить через метракоровскую базу данных.

— Какого черта позволять, сынок? Моего разрешения для таких действий не требуется. Ты здесь главный. Вот и делай, что считаешь нужным.

— Есть, сэр! Так точно, сэр!

Истман восторженно глядел на Эллиса, и Эллису был знаком такой взгляд. Парнишка считает меня героем, подумал Стрейкер. И он вовсе не дурак: рассуждает почти как я. Поэтому будем считать, что рассуждает верно!

— Тебя когда-нибудь оценивали, Барб Истман?

— В каком смысле, сэр?

— В смысле таланта. Пси. Ну, сам знаешь.

Истман опустил голову и уставился на носки своих ботинок.

— Нет, сэр, никогда.

— Что ж, Барб Истман, ты, наверное, прав, благодаря пси за то, что началась война, — вздохнул Эллис. — Это твой шанс. Ты тверд, ты умеешь думать. Продолжай в том же духе.

— Благодарю вас, сэр!

Эллис быстро пошел прочь, догоняя остальных членов группы. Он был доволен орудийными расчетами и своим выбором командира; причем, его даже удивила симпатия, которую он испытал к Барбу Истману.

Похоже, ты все-таки пси-чувствителен, думал он, уводя группу с укреплений. Хотя, что ни говори, все равно ты раб МеТраКора, и в мирное время рабом бы и остался. Еще два-три года, и они б выжали тебя как лимон, связали б по рукам и ногам, превратили в пучеглазого зомби. Или ты бы погиб. Да, мне много раз приходилось видеть такое, я знаю, как постоянное давление сминает дух даже самых сильных. Они постепенно спиваются или сходят с ума. Вот взять хотя бы Реда…

Что за напрасная трата самых лучших человеческих качеств! Жаль, не нашлось еще несколько таких ребят, как Истман. Жаль, что моя Реба не успела родить мне такого сына. Да, похоже, что эта война — конец для меня и для всего, что я имею. Но будь я проклят, если она не спасет для этого молодого человека.

Подсвечивая себе фонарем, Барб Истман переходил Каноя-Плаза. Мысли его всецело занимала проблема полной беззащитности северной стороны города, где под прикрытием прилегающих к городу трущоб китайцы могли скрытно установить мины или даже проникнуть в канализационные сети. Краем глаза он заметил силуэт человека, выбегающего из тенистой аллеи.

Истман посветил фонарем, чтобы получше разглядеть бегущего.

— Эй, ты! Ну-ка стой! Сатоятти!

Человек продолжал бежать. В этой, паническим бегством спасающейся от непонятной угрозы фигуре было нечто крысиное. Разве что, отчаянно размахивая руками, неизвестный бежал не от Истмана, а прямо на него. В темноте бегущий человек напоминал вечно недоедающего хини.

— Сатоятти! Да остановись ты, пси тебя возьми!

Истман положил руку на рукоять меча, но вытаскивать его не стал. Вместо этого он бросился навстречу, и беглец с размаху налетел на подставленное бедро.

— Итай! Яме насай! — крикнул Барб, хватая того за шиворот. — Куда это ты намылился? — Но, присмотревшись, он понял, что это старший сын Соломонов. Парнишка задыхался и был до смерти перепуган.

— Там солдаты!

— Солдаты? Где?

— Они сумасшедшие, сэр, пьяные, всех убивают!

Истман встряхнул мальчишку.

— Китайцы прорвались, что ли? Ты об этом?

— Нет, сэр! Это метракоровские охранники… Они хотят убить мою ма… Ее и всех остальных!

Истман ошалело уставился на ребенка.

— Где?

— В бункере! В бункере!

— Ты уверен? Ну-ка показывай. — Он побежал за мальчиком, на бегу осмысливая услышанное.

Повернув за угол, Истман наткнулся на два лежащих посреди улицы тела. Попытался поставить одного из лежащих на ноги, но тот снова повалился на землю. По знакам различия на куртках он понял, что это калифорнийцы, которых послали патрулировать канализационные стоки в северной части города. Барб поднял пустую бутылку из-под виски и тупо на нее уставился. Оба солдата мертвецки пьяны!

— Вот шкуры, будь они прокляты!

Мальчишка снова настойчиво потянул его за собой. Завернув за следующее здание, Истман увидел, как из развороченной прямым попаданием газовой трубы в ночное небо с ревом бьет двадцатифутовый фонтан пламени. Освещающий вход в подземный бункер. Тут он услышал крики.

Истман гаркнул мальчишке:

— Марш за подмогой!

— Я хочу…

— Сказано тебе, за подмогой!

— Но…

— Марш!

Лицо мальчика искривилось, будто он собирался заплакать, но, будучи воспитан в строгости, старшенький Соломон нашел в себе силы сдержаться и послушаться.

Когда Истман наконец осознал происходящее, его охватил ужас. Пьяные дезертиры напали на женщин, подумал он, а ведь там Аркали Хавкен! Клянусь пси, если они тронули хоть один волосок на ее голове, им придется десять тысяч раз заплатить за это! Барб отдал фонарь мальчику, а сам вытащил бластер и меч, справедливо предположив, что, возможно, действовать надо бесшумно. Крики ужаса ножом резали его сердце. Он оставил мальчика, строго-настрого наказав тому позвать кого-нибудь на помощь, и двинулся вперед. Пробравшись сквозь завалы перевернутой мебели, Истман спустился по ступенькам вниз, ко входу в бункер. Он знал: придется убивать.