Как и любая другая «среда», плутовской мир владел своим особым языком, «жаргоном братьев» ( jerga de germania), использование которого служило знаком признания среди обитателей социального дна, поскольку, как отмечал прокурор Шав в своем описании севильской тюрьмы, «среди них считалось зазорным называть вещи своими обычными именами». Жаргон отличался любовью к антифразам (таверна становилась «эрмитажем») и метафорам, которые маскировали страшные реалии жизни и смерти: скамья для пыток называлась «исповедальней», где рекомендовалось не «петь», даже если молчание грозило вам «женитьбой на вдове» (казнью через повешение) и вело вас к finibus terrae(земному концу).

Плутовской мир имел также собственную географию, и настоящим плутом считался тот, кто прошел различные этапы, чтобы достичь «высокого положения», и слава об этих людях распространялась, вероятно, большей частью благодаря литературным произведениям по всей Испании. В Мадриде площадь Кузнецов ( Herradores) и Пуэрто дель Соль были главными местами встреч воровского мира. В Сеговии воры собирались в тени римских акведуков на небольшой площади Азогуэхо. Толедо был знаменит своим бывшим арабским рынком ( Zocodover), Севилья — Ареналом — песчаным берегом, спускавшимся к Гвадалквивиру. Но его славу затмевала площадь Potro(«жеребенок») в Кордове: там собирался цвет плутовского мира; родиться там было равносильно получению грамоты о пожаловании дворянства, и именно туда Эстебанильо Гонсалес отправился, чтобы добиваться признания своих заслуг, поскольку «мне, побывавшему в своей жизни студентом, пажом и солдатом, не хватает только этой степени, чтобы прослыть доктором того права, которое я исповедую…». Но самым священным местом была Сахара, маленький порт в Андалусии, славившийся своими уловами тунца — это была Мекка плутовского мира, если верить Сервантесу, проследившему в своем « Прославленном слуге» карьеру и продвижение по социальной лестнице Диего де Карриазо:

Принимая в расчет «эстетическое снисхождение», вдохновившее автора « Дон Кихота» на это эмоциональное описание, нельзя рассматривать его изолированно от других экзальтированных пассажей, повествующих о плутовской жизни, которые мы находим в литературе того времени и которые свидетельствуют о притягательности вольной жизни picaroдля многих людей. Это стало одной из тем, постоянно возникающих в « Гусмане де Альфараче», «сумме философии плутовской жизни», произведении, автор которого, не будем забывать об этом, познал и нищету, и радости подобного способа существования: «О дважды, трижды, четырежды счастливейший ты, встающий по утрам, когда захочешь, не заботящийся ни о том, чтобы служить, ни о том, чтобы служили тебе, не имеющий нужды охранять свое имущество и не боящийся потерять его… На площадях в праздники твое самое любимое место; зимой на солнышке, летом в тени. Ты накрываешь свой стол, стелишь свою постель так, как считаешь нужным, ни за что не платишь, никто тебе не мешает и ты не должен ни с кем препираться…»

Но тем не менее не всё в этой жизни сплошные удовольствия; в ней есть и голод, и жажда, летний палящий зной и зимняя стужа без крыши над головой, а иногда и последняя на этом свете прогулка — путь на эшафот. Но что все это значит по сравнению со свободой! Когда Диего де Карриазо, сын, как утверждает Сервантес, знатной семьи из Бургоса, убежал из дома, чтобы странствовать по миру, «он был так счастлив от этой свободной жизни, что среди сопутствующих ей непокоя и нищеты вовсе не сожалел об изобилии, которое оставил в родительском доме, не чувствовал усталости от пеших переходов и не жаловался ни на жару, ни на холод; для него все времена года были приятны, как цветущая весна; ему так же уютно спалось на сене, как и в постели с дорогим бельем; ему так же хорошо отдыхалось на соломе, как и на простынях из тончайшего голландского полотна…».

Философия плутовской жизни представляет собой нечто большее, чем просто отказ от удобств, даруемых конформистской жизнью, или равнодушие к ним — она выражает презрение к ним. Что дает право исповедующим эту философию называться гордым именем picaros? Нравственные добродетели? «Все воруют, все лгут, все обманывают, и хуже всех тот, кто стяжал себе этим славу», — замечает Гусман. Не из-за этой ли столь превозносимой чести? Хорошая отговорка для богатых, поскольку «никогда голод и стыд не ладят друг с другом». И чего стоят социальные различия, коими так дорожат люди? Богатые и бедные, дворяне и нищие, разве не родились все на одной земле — или даже в одной грязи?

Через иронию и сарказм, адресованные к проявлениям ложного величия в этом мире, выражалось сакраментальное Vanitas vanitatum(«суета сует»), в котором словно бы отразилась эволюция Испании от эпохи Филиппа II до времени его двух преемников, между Лепанто и Рокруа. Вспоминая свои молодые годы, Гусман говорит, что тогда picarosбыло меньше; сегодня же «нет профессии более распространенной, и все ею гордятся…». ^{257} Действительно, пикаризацияпроявлялась одновременно в социальной реальности, где она охватывала практически все слои общества, и в умах людей; в последнем аспекте она находила выражение в разочаровании и безразличии, усталости от героизма, чести и великих предприятий, коими была одержима испанская душа. «Оставьте, оставьте этих кичливых гигантов!» — восклицает Матео Алеман за пятнадцать лет до того, как Сервантес бросит своего Дон Кихота на приступ ветряных мельниц… ^{258}

Итак, если плутовской роман и был всего лишь кривым зеркалом, отражавшим жизнь испанского общества в эпоху золотого века, он все-таки был выражением Испании, которая, сопоставляя безмерность собственных усилий и суетность достигнутых результатов, размышляла о себе и своей судьбе.

Из огромной библиографии на испанском языке по нашей теме (в которую следует включить всю драматургию и романическую литературу эпохи) мы можем привести лишь малую часть. Отсылая по частным аспектам к указаниям, фигурирующим в начале каждой главы, и примечаниям, мы ограничимся упоминанием здесь нескольких общих работ, относящихся к жизни общества и ее отражению в литературе. Особенно мы должны отметить серию исследований Хосе Делеито Пиньюэля (José Deleito Piñuela), где ученый рисует широкую панораму Испании при Филиппе IV, и отдельные работы которой мы упоминаем в соответствующих главах. В примечаниях мы отдадим должное всему, чем мы обязаны этому историку.

Altamira (Rafael): Historia de España у de la civilización española, 3 ^eéd., t. III, 1913.

Vicens Vives (José): Historia económica у social de España, dir. par. t. III; Imperio, Aristocracia, Absolutismo, I ^repartie par J. Regla.