Это все, что было тогда опубликовано в Советском Союзе по поводу инцидента с У-137 — инцидента, серьезно и надолго испортившего отношения между обеими странами. Потом, в годы перестройки, появлялись отдельные отклики в газетах и журналах, но подробного отчета об этих событиях в нашей стране до сих пор не появилось. И это понятно. Зачем ворошить страницы истории, в общем-то не делающие чести ни стране, ни флоту?

С точки зрения шведов, тайна подводной лодки У-137 так и не была раскрыта. А была ли эта тайна? В упомянутых советско-российских откликах неизменно подтверждалась официальная версия 1981 года. Так, например, начальник особого отдела КГБ по соединению подводных лодок Балтийского флота капитан 2-го ранга А. Булахтин в интервью «Известиям» 20.12.1991 г. заявлял, что У-137, находясь в надводном положении, стала маневрировать, избегая темных (нефтяных?) пятен до тех пор, пока не наткнулась на скалы в шведском фьорде. То же самое наше правительство и наши адмиралы неоднократно заявляли шведам, но «имеющий уши>» не слышит.

В последние годы в дело о таинственных подводных лодках в шведских водах с большим запозданием вмешалась общественность. Была создана специальная Гражданская группа, досконально исследовавшая этот вопрос со всех сторон. Она пришла к выводу, что заход У-137 в Карлскруну был вынужденным, потому что были повреждены навигационные приборы. Что же касается других случаев нарушения шведских морских границ чужестранными подлодками, то Группа никаких достоверных сведений на этот счет не собрала.

Тем не менее шведские военные стоят на своем: лодки были, и во всем виноваты русские!

Десять лет спустя после событий в Карлскруне побывал бывший замполит подлодки В. Беседин. Находясь в качестве туриста в Швеции, он дал интервью местному журналисту, в котором утверждал, что у них тогда был приказ защищать лодку до последнего, а если отстоять ее не удастся, то взорвать вместе с экипажем. По поводу этой чепухи можно только сказать, что она полностью остается на совести произнесшего ее. Вернулся Беседин из своей туристской поездки в шведское королевство с новенькой «Вольво», которую ему подарили благодарные местные военморы.

Ну да Бог с ним, с Бесединым — он и сам не знает, что творит. Как ив 1981 году не знал, стоя на вахте, куда привел лодку. Зато в ВМС Швеции отлично представляли, что им было нужно.

Эпизод в Карлскруне послужил для них и некоторых политических кругов Швеции отправным моментом для «раскручивания>» общественного мнения. С этого времени перископная болезнь захватывает не только военных»^ политиков, но и журналистов и самые широкие слои населения. На протяжении почти двадцати лет в Швеции царит настоящая антисоветская и антирусская истерия. Здравый смысл покидает шведов, факты игнорируются, и ничто не помогает им выйти из этого «подлодочного» синдрома.

Впрочем, попыток для того, чтобы излечиться, не делается вовсе. Вся страна попала под влияние какого-то злого духа и не устает твердить о нашествии русских подводных лодок на Швецию. Средства массовой информации, без всякой проверки фактов, без оглядки включаются в эту кампанию и раздувают ее до невиданных размеров, доводят до абсурда. Любой трезвый голос тонет в хоре осуждения, любой честный человек, пытающийся разобраться в произошедшем, обвиняется в предательстве, подвергается остракизму.

А теперь вопрос на засыпку тем из наших доморощенных демократов, которые Швецию всегда ставят в пример:

Как так получилось, что демократическое государство фактически превратилось в тоталитарное, и никто этого ни на Западе, ни у нас в России не заметил? Где же знаменитые и неподкупные шведские газеты, радио и телевидение? Где самостоятельные шведские партии и профсоюзы? Суды, общественность, интеллигенция, рабочий класс и прогрессивное фермерство? Где все те противовесы демократии, призванные противодействовать всякой узурпации власти и свободы слова?

Вопросы, вопросы…

Современный читатель много наслышан относительно того, что советские или русские граждане по тем или иным причинам предпочитают поменять местожительство и переселиться в другие страны. Если верить газетам и мемуарной литературе, то иммиграционные потоки шли всегда в одном направлении: на Запад.

Это верно в смысле слова «потоки» и не верно в смысле «на Запад». Потому что на Восток тоже текли, если не потоки, то струйки, и желающих попасть к нам, в первую в мире страну рабочих и крестьян, тоже было достаточно, особенно в период, предшествующий разоблачениям издержек сталинизма.

В период «зрелого социализма» также находились люди, которые в основном по патриотическим или идейным соображениям обращались в наши консульские учреждения за границей и подавали ходатайства о въезде в СССР на постоянное жительство. Мои наблюдения по отношению к этой категории лиц сводятся к тому, что таких желающих было бы значительно больше, если бы в качестве непременного условия для постоянного проживания иностранца в Союзе не выставлялось требование о приеме в советское гражданство. Иначе говоря, нашей правовой и политической системой не предусматривалась юридическая процедура приема иностанцев в страну.

Хочешь жить в Советском Союзе? Отказывайся от своего гражданства (подданства), принимай гражданство СССР, вот тогда, может быть, мы тебя и пустим в страну. На практике получалось, что наличие у лица советского гражданства не гарантировало автоматического допуска в страну этого гражданства в качестве постоянного жителя. Причем это касалось и иностранцев и коренных жителей Советского Союза, проживших длительное время за границей с «молоткастым и серпастым» документом на руках. Советский гражданин, выехавший на постоянное жительство за границу, не мог вернуться обратно на свою родину, не получив на это предварительного разрешения ОВИР.

Между тем при умной и более-менее гибкой иммиграционной политике (которой у нас до сих пор нет) можно бы было извлекать большую пользу для государства. [65]

Вспоминаю, что в ходе консульского приема довольно часто ко мне обращались посетители с вопросами: «А можно поехать поработать в Советский Союз?» — «Хочу въехать в Советский Союз на постоянное жительство. Что для этого требуется?» — «Хочу вернуться в Советский Союз, но я давно уже не продлевал советского паспорта». — «Как получить советское гражданство?» и т. п. При наличии на Западе хронической безработицы контингент таких посетителей был довольно стабильным, но, получив от меня соответствующие разъяснения, часть их отсеивалась и больше не появлялась.

Среди них были люди с серьезными намерениями. О двух таких небезынтересных, на мой взгляд, случаях хочу рассказать в данной главе.

С Кларой Давидовной и Михаилом Александровичем я познакомился на одном из приемов, устроенном нашим культурным атташе Алексеем Трески-ным. На приеме присутствовали в основном активисты общества дружбы «Швеция-СССР».

Михаилу Александровичу было уже под восемьдесят, а может быть, и восемьдесят с хвостиком, а его жена Клара Давидовна была лет на тринадцать-пятнадцать моложе его. За плечами у обоих супругов была не простая, наполненная тревогой и постоянными переживаниями за свое будущее жизнь.

Михаил Александрович был юношей, когда в России началась гражданская война. Члены его семьи, проживавшей в Сибири, частью погибли, а частью были рассеяны в перепитиях красно-белого противостояния, так что к концу войны он один из всех оказался в «обозе» отступающих на восток колчаковских войск. Когда на Дальний Восток пришла советская власть, он вместе с американскими интервентами ушел в Америку и поселился в Калифорнии.