Алпамыш: обратясь к Караджану, так ему ответил: "Знай, я был главой народу своему, Золотой джигой я украшал чалму. Летом скот водил на берегах Аму. Знай: тюря Конграта говорит с тобой! С коккамышских вод я как-то упустил Утицу одну — и крепко загрустил. Сокол я, что ищет утицу свою… Изумрудами оправлен мой кушак, Кованый булат — могучий мой кулак, Пестунец Конграта, я батыр-смельчак. Те, к кому стремят меня мои крыла, — Знай, что их коням нет счета и числа. Знай: на Алатаге некогда была Скакунами их покрыта вся яйла. Та юрта, что сорок тысяч стад пасла, Самой неимущей в их краю слыла. С теми же стадами вдаль давно ушла Та верблюдица, что страсть мою зажгла. Нар-самец, ищу верблюдицу свою… Я, по ней скорбя, тоскою захлебнусь. Полугодовым путем за ней стремлюсь. Раньше, чем весна пришла, уже ярюсь, О луку седла я головою бьюсь. Разъярен желаньем, грозно я реву, Пыткой страсти сердце на куски я рву… Осень наступила — сад веселый пуст, — Сядет и ворона на розовый куст! Смерть придет — игру затеет с кошкой мышь, Но костей мышиных скоро слышен хруст. Хоть змея лукава, хоть она скользка, — И змею ужалит смертная тоска. Знай: страна Конграт есть родина моя! При рожденье назван был Хакимом я, Прозвище дано мне позже — Алпамыш. Имя ты свое назвал мне: Караджан. Что же ты еще стоишь, как истукан?" Тяжело принял Караджан слова Алпамыша, и, решив испытать прибывшего, так он сказал: "Утица, тобой упущенная, есть: На Ай-Коле ей пришлось, бедняжке, сесть — Девяносто коршунов над ней кружат, День и ночь ее, бедняжку, сторожат, Зря сюда спешил ты, сокол, прилететь: Коршунов таких как можешь одолеть? Без толку спешил, — придется пожалеть. В коршуньих когтях не сладко умереть! Положения ты не разведал здесь, Вздорную завел со мной беседу здесь, — Гибель ждет тебя, а не победа здесь!.. По верблюдице твоя тоска-печаль, — Есть верблюдица, — твоя ли, не твоя ль? — Полуторатысячную надевает шаль, Стойбище ее найдешь в степи Чилбир. Если знаю что — поведать мне не жаль. Видел я: жива верблюдица твоя, Только знай, — мечта не сбудется твоя: Ровно без десятка сто богатырей Угрожают здесь верблюдице твоей. Слух по всей степи уже пошел о ней. Очень ты, узбек, удачлив, погляжу! Тех богатырей увидев пред собой, Должен будешь ты вступить в неравный бой: Над тобою верх из них возьмет любой. Силачей таких сразишь ли похвальбой? Правду говорю, с тобою говоря: Страстью по своей верблюдице горя, Даром ты приехал, — изведешься зря!" Услыхав эти слова от Караджана, очень опечалился Алпамыш, про себя подумав: "Он перевалил через девяносто гор, сталкивался с батырами калмыцкими, со многими несчастьями, наверно, он встречался. Правильно говорит: чем ехать туда, себя на позор обрекая, не лучше ли мне сразу обратно коня направить?" Но Караджан затем успокоил и подбодрил Алпамыша, предложив свою дружбу, повел его к себе в гости. Сидит Алпамыш в гостях у Караджана, а мать Караджана, Сурхаиль-ведьма, сыну своему говорит: "Как ты, Караджан мой, опрометчив был! Очень глупо ты, сынок мой, поступил. Силача-узбека где ты подцепил? В дружбу со своим врагом зачем вступил? Что же он, узбек, твой разум усыпил? Лучше бы дорогу к дому ты забыл! Э, Караджан-бек, сыночек, ты сглупил! Как же ты приводишь людоеда в дом? Будешь, Караджан мой, каяться потом. Как такое дело делать непутем? Сам ты пропадешь, и все мы пропадем! Мягкосерд и полон бредней ты, глупец! Меж глупцов теперь первый ты глупец! Сердце от узбека ты подальше спрячь, В проявленье дружбы с ним не будь горяч. Думаешь — с добром пришел такой силач? Гость такой, скажи, к чему тебе, сынок? Стать своим рабом заставит он тебя! Гневом распалясь, раздавит он тебя! Сурхаиль тебе родная мать, — не враг, Даром говорить она не стала б так, Э, Караджан-бек, ты все-таки дурак!.. " Услыхав слова матери своей, Караджан так ей ответил: "Этой дружбе, мать, до смерти верен я, Чести долг нарушить не намерен я. Нравом, как лоза-трава, стал смирен я. Гостя в дом привел я, дорогая мать, — Гостя ты должна, как сына, принимать. Мне твои слова в обиду могут стать. В друге дружбы жар не буду охлаждать, — Я ему, как брату, должен угождать". Остался Алпамыш гостем у Караджана, хорошо угощал его Караджан, много почестей оказывал ему. День к полдню уж приближался, — Алпамыш сказал: "Как же узнает о нас Байсары, раз мы здесь находимся? Поехал бы ты, Караджан, к дяде моему, разузнал бы обо всем, и если он не передумал отдать нам свою дочь, то окажи нам дружескую честь — будь сватом от нас. Как бы то ни было, дай ему знать о прибытии нашем". — "На каком же мне коне поехать?" — спросил Караджан. — "На каком хочешь, на том и езжай", — ответил Алпамыш. "Твой конь притомился, — говорит Караджан, — поеду-ка я на своем". — "Если на своем поедешь — не поверят тебе. Поезжай лучше на моем Байчибаре". Караджан на коне Алпамыша скачет к Барчин Сорок девушек-уточек взглянули в сторону Чилбир-чоля, — слышат — конский топот доносится. Вгляделись — всадник на Байчибаре скачет, — калмык, оказывается! Опечалились девушки, сказали Барчин: "Знай, что прибыл тот, о ком вещал твой сон! Но богатырей калмыцких встретил он. Видно, был с дороги сильно утомлен — И погиб, калмыцкою силою сражен, Не достигнув той, с которой обручен. Верный конь его добычей вражьей стал, — Знатный враг пленил его и оседлал. Плачь! День киямата страшного настал! Или Алпамыш не бек в Конграте был? Или сам коня врагам он уступил? Если бы не враг его в пути убил, — Мог ли быть оседлан калмыком Чибар? Значит, он погиб, конгратский твой шункар, Прежде чем желанья своего достиг! Что на Байчибаре скачет к нам калмык, Зоркая Суксур ведь разглядела вмиг. Видно, горд калмык захваченным конем, Если так спесиво он сидит на нем. Хлещет он коня, торопит он его, — Чую вещим сердцем вражье торжество. Наше положенье будет каково? Добрый конь конгратский, где хозяин твой? Служишь калмыку добычей боевой! Косы распусти, красавица, ой-бой, Плачь! Не став женой, осталась ты вдовой! А калмык все ближе! Как бы ни гадать, — Так иль так — добра нам от него не ждать. Он тебя своею женой принудит стать…" |
