Баду По широкому Дунаю, Позолотою сверкая, Расписной каик летит, Дорогим сукном обит. А кто в каике сидит? В нем сидит главарь Панделе, Думает о черном деле. Сорок пять с ним лютых Турок-арнаутов. Против дома Баду К берегу пристали, Каик привязали, Расспрашивать стали: "Эй, хозяйка дорогая, Красавица молодая! Где твой Баду? Мы бы рады Его повидать, С ним попировать Да потолковать! Коль ушел на виноградник, Ты покличь его обратно. Если на базар Он повез товар, Ты уж для гостей — Для его друзей — Шли за ним людей, Вороти скорей!" А жена беды не чает, Арнаутам отвечает: "Незачем его мне звать, Незачем людей гонять. Спит он в этой боковушке, — Головушка на подушке, — На мягкой на постели, А в руках пистоли… Будить его, что ли?" Турки услыхали, На Баду напали, Спящего связали. Так его скрутили, Что врезался в тело Шелковый гайтан До самых костей. От таких гостей, От такой обиды — Тошно стало Баду. Те его терзают, Здоровья лишают. Тут очнулся ото сна, Молвил Баду: "Эй жена! Приоденься, встань, Лицо нарумянь; Поглядывай зорко — Чистых два ведерка На плечико вздень, Косынку накинь, Беги по заулкам К старому Некулче, Брату моему, Ты скажи ему, Что — беда в дому!" "О-ле-леу, невестка, Ты с какою вестью? Что с тобою приключилось? Платье, что ли, износилось Или денег не осталось?" "Деньги есть, и платье цело, У меня другое дело, Деверь дорогой: Я к тебе — с нуждой, С большою бедой! Турки Баду истязают, Вовсе насмерть убивают!" "Ну, невестка дорогая, Коль у вас беда такая — Поспешай домой, А я — за тобой!" Тут Некулче старый Приказал корчмарке Выкатить бочонок Иззелена-черный, Девятиведерный. Выбил днище, бочку разом Выпил, не моргнувши глазом. "Эй, невестка дорогая, Красивая, молодая! Если спросят Ваши гости, Кто-де я такой, Говори: "Чужой: Стал к нам на постой, К нам он наезжает Да волов скупает". А Некулче, как добрался Да как он за саблю взялся — Турок лютых всех Как траву посек. Сам один остался, Мир самим собой заполнил Один человек. И спросил Некулче брата: "Расскажи мне, витязь Баду" Как тебя такие бабы По рукам-ногам вязали, Как старухи истязали?" "Ой, мой милый брат! — Баду отвечал, — Так я крепко спал, Что и не слыхал, Как враги напали, Как меня вязали… Так меня скрутили, Что врезался в тело Шелковый аркан До самых костей!" Храбрый Георге Над Нестру-рекою Ехал верхоконный, В стеганых мешинах, В кожушке дубленом; Кушма серой смушки На его макушке, — Вешний лепесточек, Зеленый листочек! В кодру он въезжает, Тяжело вздыхает, Чащу вопрошает: "Брат мой кодру, что с тобою? Почему листва густая Пожелтела, облетела? Кто тут поросль молодую Обломал — измял, Напролом шагал?" Молвил Кодру: "Мэй, Георге! Зря пытаешь Иль не знаешь? Видел — то ль вчера я, То ль позавчера я, — Здесь прошел, ломая Молодые дубы, Чернокожий, грубый, Арап толстогубый, Покрытый стальной Чешуей-броней. За собой тащил он Длинных три синджира Невольников сирых. В переднем синджире Парни молодые, Братцы их родные, Матери седые, А в среднем синджире Женки молодые; Оторвали их От мужей живых, От детей грудных. Из грудей у них Молоко течет, Солнце их печет. В последнем синджире — Девки молодые, А головушки у них Все в монистах золотых: Для забавы взял он их… " Тот рассказ услышал горький Удалой войник Георге. Поразился, изумился Храбрым сердцем огорчился, К уху конскому склонился. Со своим гнедым Так он говорил: "Дорогой ты мой, Гнеденький-Гнедой! Не год, не другой Ездим мы с тобой. Вымчишь ли меня — Не кормлен три дня, Не поен три дня? Можешь ли скакать — Врага догонять?" Отвечал гнедой: "Эй, хозяин мой! Или ты не знаешь, Или зря пытаешь, Иль не вспоминаешь? Твоему отцу служил, В дни когда я молод был. Мало было сил В тонких струнах жил. В тех походах прежних Телом был я нежен, Словно земляника. А теперь, гляди-ка — Я, хотя и стар, Как железный стал, Жилы словно сталь! Горькое сказал ты слово, Что не вымчу я такого Тоненького верхового! Ну-ка заново давай В дальний путь меня седлай, Три ремня подпружных Затяни потуже; На меня садись верхом; Завяжи глаза платком. А не то — сорвешься, Насмерть разобьешься". Что Георге делать стал? На коня седелко клал, Три подпруги затянул, Сел и поскакал, Кодру миновал. А у озерка, А у бережка В чаще тростника Проклятый арап Вставал на привал, Сидел, пировал. Как Георге увидал, Он от радости заржал И, расправя плечи, Выехал навстречу, Сверкая доспехом: Говорил со смехом: "Умник! Сам приехал! Жил ты вольно, Да и полно. У меня синджир неполный, Экий парень ловкий!.. Я к концу веревки Тебя привяжу, Ничком уложу". Отвечал Георге: "Ну что ж, чернокожий, Губастая рожа, Вяжи — если можешь! Да подпруги нам с тобою Подтянуть бы перед боем. Как мы выйдем друг на друга, Коль распущена подпруга Коня твоего? Глянь-ка на него!" Тут арап не поленился, Спешась, под конем склонился, За подпругу ухватился. А Георге мой, Войник удалой, Палашом взмахнул, Врага рубанул По широкой шее. Насмерть он злодея С маху поразил; Всех освободил, Домой воротил. Хоровод за хороводом Затевали всем народом, Ликовали, пировали, А Георге прославляли. |
