– И как вы собирались распорядиться этой информацией? Как проверить ваши подозрения?

Ярроу погрозил мне пальцем.

– Не смейте меня допрашивать, Кросс. Я, черт побери, американский сенатор, а не бродяга с юго-востока Вашингтона.

– Вот именно, мистер Ярроу. Вы – американский сенатор, поэтому предполагается, что у вас должна быть совесть. Так вы скажете нам что-то или нет?

Он вытащил пачку сигарет «Мальборо» из бардачка, я заметил, что пламя его золотой зажигалки подрагивает.

После двух долгих затяжек Ярроу снова заговорил, уставившись в лобовое стекло.

– Есть человек, которым вам стоит поинтересоваться. Его зовут… Реми Уильямс. По моим догадкам, он в этом деле по уши.

– Кто он? – спросил я.

– Мне кажется, когда-то он работал в секретной службе.

Два последних слова вспыхнули в моем мозгу как фейерверк.

– Секретная служба? – повторил я. – Какое подразделение?

– Служба охраны президента США.

– В Белом доме?

Сенатор курил безостановочно, судорожно вцепившись в руль свободной рукой.

– Да, – ответил он на выдохе. – В Белом доме.

Сэмпсон смотрел на меня поверх подголовника, и я уверен, мы думали об одном и том же. Это связь с Белым домом? Уже известная нам? Или еще одно совпадение, которое затормозит расследование?

Сенатор продолжал:

– В последний раз я слышал, что Реми живет в какой-то страшной лачуге где-то на отшибе, в округе Луиза, подобно затворникам, довольствующимся бутылкой воды и ружьем.

– Как вы с ним связаны? – спросил Сэмпсон.

– Это он первый сказал мне про клуб.

– Но это не ответ на вопрос, – возразил я. – Послушайте, сенатор, я ведь ничего не записываю. Пока, во всяком случае.

Ярроу опустил стекло и, стряхнув пепел с сигареты на асфальт, сунул окурок в пепельницу. Я чувствовал, что ему снова хочется запудрить мне мозги.

– Он брат моей бывшей жены, понятно? Я не видел ублюдка больше года, но это не имеет значения. Вы могли бы сгонять туда и найти себе в субботу работу поинтереснее, чем запугивать государственных служащих.

До западной границы округа Луиза было часа два, и находилось это место примерно в часе езды от клуба Николсона. Эти два места сходились на шоссе 1-95. Именно там остановили Джонни Туччи из Филадельфии, который вез в багажнике останки моей племянницы. Возможно, мы уже приближаемся к развязке.

Из-за смутного представления сенатора о хижине мы сделали много ошибочных поворотов, пока не попали на дорогу из гравия, свернув с шоссе 33. Мы проехали несколько миль через лес и уперлись в искусственный тупик. Камни, наваленные на дороге, преграждали нам путь. Поскольку их переносили вручную, расчистить дорогу не составило труда.

Две грунтовые дороги за преградой исчезали в кустах. Мы ехали по ним с полчаса, пока не наткнулись на следы человека. Похоже, «угодья» Реми Уильямса соседствовали с озером Анна на востоке.

Подъездная дорожка, если можно так выразиться, вела к примитивному одноэтажному строению, окруженному елями. Со стороны оно выглядело недостроенным: оцинкованная поднятая крыша, стены, обшитые покоробленной фанерой.

– Очень мило, – заметил Сэмпсон.

Лачуга была больше знаменитой хижины Теда Качинского, которую я однажды посетил, но производило такое же впечатление – здесь проживает безумец.

На крыльцо фасада выходят два темных окна. Грязный двор, где могли бы стоять несколько машин, однако никаких признаков автомобиля. Казалось, вокруг нет ни души, и мне отчасти хотелось, чтобы так оно и было.

Так я думал до того, как, сделав полный круг, заметил измельчитель для древесины у стены.

– Сэмпсон?

– Вижу.

Этот старый промышленный экземпляр с двумя колесами и ржавым прицепом подпирал обгорелый пень. Краска давно облупилась. Рядом на земле лежал сложенный синий брезент, прижатый к земле канистрой с бензином на два галлона.

Оставив мотор включенным, я вытащил «глок». Мы вылезли из машины.

– Кто-нибудь дома? – крикнул я.

Ответа не последовало. Я слышал только вой ветра, чириканье птиц в кронах деревьев и работающий мотор моей машины.

Мы с Сэмпсоном вбежали на крыльцо с разных сторон, чтобы проверить окна, затем подошли к двери.

Я заглянул в окно, и когда мои глаза привыкли к темноте, увидел мужчину. Он сидел на стуле у дальней стены. В такой темноте я не мог разобрать детали. Даже не знал, жив он или мертв.

– Черт возьми! – воскликнул Сэмпсон.

Точно. Мои мысли.

В двери лачуги не было даже замка, только защелка. И когда я распахнул ее, нам в лицо ударила вонь.

Пахло смесью чего-то сладкого и гнили, легко определимой и совершенно непереносимой. Как будто мясо и фрукты долго лежали в одной бочке.

В помещении было лишь несколько предметов мебели – железная койка, дровяная печка и длинный крестьянский стол.

На единственном кресле в комнате сидел Реми Уильямс; видимо, в нем он и умер. Челюсть его отвисла, часть лица снесена выстрелом. «Ремингтон» все еще удерживала его левая рука, дуло направлено в сосновый пол.

Вторая рука повисла вдоль тела, и казалось, на ней что-то написано. Написано? Но что?

– Какого черта? – Сэмпсон прикрыл нос и рот рукавом и наклонился рассмотреть. – Нет, быть не может!

Когда я осветил руку фонарем, выяснилось, что слово на ней не написано – вырезано.

У ног Уильямса лежал охотничий нож длиной в шесть дюймов, покрытый чем-то таким же красно-коричневым, как и его кожа. Буквы можно было легко разобрать:

«Простите».

Много всего произошло после того, как мы нашли Реми Уильямса. Через несколько часов мы располагали версиями всех старых игроков в этой игре – полиции Виргинии, прибывшей из Ричмонда, бригады ФБР из Шарлоттсвилла. Знакомых мне людей среди них не было, а уж хороший ли это знак, я выясню незамедлительно.

Команда Бюро, занимающаяся уликами, состояла из серьезных с виду людей, специалистов по серологии, анализу следов, оружию, фотографии и отпечаткам пальцев. Они поставили палатку и расстелили длинные простыни бумаги на столах из фанеры, положенной на козлы для рубки дров.

Землю вокруг измельчителя разделили на квадраты в восемь дюймов, эксперты методично осматривали их – один за другим, отделяя грязь и мусор от возможных улик.

Сам измельчитель разберут в лаборатории в Ричмонде, но с помощью реагентов уже обнаружили следы крови. На лопастях механизма также были кусочки костей.

Все тщательно сфотографировали, запротоколировали и отложили для просушки или поместили в конверты для дальнейшей транспортировки.

Поиски в лесу очень быстро принесли результаты. Подполковник полиции штата вызвал две бригады К-9, и уже в первые часы они нашли свежевскопанные участки земли в полумиле на восток от лачуги.

Осторожные раскопки позволили обнаружить два пластиковых пакета с «останками», закопанных примерно на глубину пять футов. Все на участке ходили с выражением висельников. Никто не был подготовлен к такого рода месту преступления.

То, что обнаружили, ничем не отличалось с виду от останков Каролин, поэтому сошлись на том, что вряд ли они провели в земле больше трех дней. Я сразу подумал о Тони Николсоне и Маре Келли, которые все еще числились в пропавших.

– Все сходится, на бумаге по крайней мере, – сказал я Сэмпсону. – Вытащили их из тюрьмы и устроили им исчезновение навечно. А мы должны были думать, что они покинули страну.

– Хороший способ заметать следы, – заметил Сэмпсон. – Эффективный.

Около часа ночи мы сидели на веранде и смотрели, как эксперт привязывает бирки к тому, что осталось от усопших, прежде чем положить материал в мешки для трупов. Джон не мог оторвать глаз от всего этого, но я пресытился. Меня убивало сознание того, что убийство моей племянницы превращается в самое грязное дело, какое мне только приходилось расследовать.