Опускаю взгляд с трубы-лифта на людей, которые начали вокруг меня собираться. Их около десятка. Бросаю взгляд на трейлеры. На улицах импровизированного города — еще как минимум пара сотен людей. Мда, численное превосходство на их стороне.

Они все ненамного старше меня — должно быть, это поколение двадцатилетних. У них темная кожа, темные глаза, темные волосы. И все пялятся. Я поднимаю руку к мокрым от пота рыжим волосам, ярко горящим в лучах фальшивого солнца. Смотрю на нее: бледная кожа кажется ослепительно белой. Я совсем на них не похожа. Я ниже, моложе, светлее, ярче. Я из другого мира.

Даже на расстоянии я вижу, что первая их реакция — та же настороженность. Но их много, а я одна. Мне хочется заговорить, но никто мне даже не улыбается: они просто смотрят в жутком молчании.

Сердце сковывает отчаянный, первобытный ужас.

— Привет, — начинаю я, ругая себя за дрожь в голосе.

— Что ты? — спрашивает один из них. Не «кто». «Что».

— Я… я — Эми. Я теперь тут живу. В смысле, не тут, а в Больнице, — указываю на белое здание позади, хотя поворачиваться к ним спиной очень неуютно.

— Что с тобой случилось? — спрашивает он. Некоторые из толпы кивают, поощряя вопрос, который возник и у них.

Кожа под холодным потом покрывается мурашками. Я гляжу на них. Они — на меня. Никогда еще я не чувствовала себя настолько другой, настолько странной, настолько одинокой, как сейчас. Кусаю губу. Все эти люди так непохожи на Старшего. Он, может, и пялился на мою кожу и волосы, но не с ужасом. Он не смотрел на меня так, будто я недочеловек.

— Что это тут творится? — звучит вдруг хрипловатый женский голос. Из полей в сторону города идет пожилая женщина. Она обводит взглядом толпу, задерживается на мне. Она старше их всех, даже доктора в больнице, но есть в ней что-то такое, чего им всем не хватает

На руке у нее покачивается корзина. Она доверху наполнена брокколи размером с дыню.

В нескольких футах от меня старушка останавливается. Окидывает меня быстрым взглядом с ног до головы, а потом поворачивается к тому, кто со мной заговорил.

— Ладно, — говорит она мягко, чуть растягивая слова. — Нечего тут смотреть. Идите, возвращайтесь к работе.

И они слушаются.

Не возражают. Не спорят. Просто подчиняются ее словам и уходят. Они даже не переговариваются по дороге. Просто поворачиваются и бредут прочь.

— Так, — старушка поворачивается ко мне. — Ты в Больнице живешь, верно?

Я киваю.

— Да, то есть… я… — Я запинаюсь и умолкаю. Мир сошел с ума. Сначала на меня хотел напасть человек с садовым совком. А теперь маленькая пожилая женщина в одиночку разогнала толпу людей, которые, судя по виду, готовы были взять вилы и напасть на меня, как толпа средневековых крестьян на ведьму.

Она поднимает руку, останавливая меня.

— Я — Стила, — говорит она. — Не знаю, кто ты и откуда взялась. Но сдается мне, что это все проделки Старейшины. Если у нас начинает твориться что-нибудь странное, это значит, что кашу заварили на уровне хранителей.

Ей… ей что, тоже не нравится Старейшина?

— Я в это дело вмешиваться не хочу. Довольно я натерпелась от Старейшины, когда в Палате жила. Тридцать лет отпахала главным агрономом. — И все же в голосе Стилы звучит нотка гордости. Она замолкает, изучающе глядя на меня. — Ты не выглядишь дурочкой.

— Я… простите?

— Ты странная, — говорит она прямо, и я вздрагиваю. — В Больнице-то с тобой все будет в порядке. В Палате к странным привыкли. Но тут будь поосторожнее. Всего чаще фермеры не знают, как на такое реагировать.

— Но вы… вы просто приказали им уйти, и они ушли.

Стила перевешивает корзину с брокколи с одной руки на другую.

— Так это потому, — говорит она, — что я такая же, как они. А ты — нет.

— И что?

Стила смотрит в спины людям, которые окружали меня, а теперь исчезают на улицах города.

— Ты пойми. Фермеры — люди очень простые. Если будешь создавать им сложности, они просто от тебя избавятся, и проблемы не будет. Почему еще, как ты думаешь, они каждого, у кого есть хоть проблеск фантазии, выгоняют и запирают на другом конце корабля?

Сначала я порываюсь возразить, но потом вспоминаю мужчину с поля. То, как он стискивал совок, выставив его лезвием ко мне.

— Ты лучше иди, откуда пришла, — говорит Стила и, не глядя на меня, направляется в сторону города. Идет она быстро и скоро опережает того человека, который со мной заговорил. Когда она проходит мимо, он оборачивается и встречается со мной взглядом.

А потом идет в мою сторону.

Я делаю три шага назад, чуть не падаю, поворачиваюсь и бросаюсь бежать так, как еще никогда не бегала. Не так, как раньше, не размеренно. Я не слежу за темпом, не считаю вдохи и выдохи, не контролирую шаги. Я лечу так, словно за мной гонится чудовище, так, словно меня преследует толпа. Все быстрее и быстрее. Лечу по высокой траве, и травинки оставляют на коже мелкие, как от бумаги, порезы. Ломаю стебли кукурузы, стрелой проносясь через поля.

Я бегу, и бегу, и бегу.

Мимо Больницы, через сад, мимо пруда.

К холодной металлической стене.

Останавливаюсь, глотая воздух, удары сердца грохотом отдаются в ушах. Протягиваю руку и касаюсь стены. Пальцы сжимаются в кулак, но он бессильно опускается вниз.

И я осознаю самую главную истину об этом корабле.

Здесь некуда бежать.

Дверь шлюза захлопывается. За спиной у меня тихо, лихорадочно перешептываются Док со Старейшиной.

— Думаешь, это…?

— Невозможно.

— Он знает?

Пауза.

— Естественно, нет.

— Ты…?

— Естественно, нет.

Но я не в силах думать ни о чем, кроме звезд. Словно я когда-то потерял часть души, и там была пустота, а сейчас она заполнилась светом миллиона звезд.

Всю жизнь я грезил только ими; и все же не ожидал того, что увижу.

Как я вообще мог хоть на секунду подумать, что лампочки в Большом зале — звезды?

Я изменился, изменился навсегда.

Я видел звезды.

Настоящие звезды.

Прижимаюсь лицом к металлической поверхности, вдыхая пыль, которая осела на рядах заклепок вдоль вогнутой стены. В глазах жжет, я ничего не вижу, кроме серости стального мира вокруг.

Что-то внутри меня ломается.

Я. Не могу. Этого выдержать. Не могу. Это слишком. Все… все это… существование… я не могу. Просто не могу. Пожертвовать всем и получить взамен один только холодный металл…

Сползаю вниз по чуть вогнутой стене, оставляя на ней след из пота, слез и соплей, но мне все равно. Влажная земля тут же отпечатывает на коленях брюк влажные круги. Сжимаю горсти в кулаках. Чувствую кожей — это земля, реальная, настоящая земля.

Но это фальшивка.

— С тобой все нормально?

На тропе, соединяющей Больницу с большим кирпичным зданием дальше по улице, стоит человек.

Когда я поднимаю измазанные руки, с них комьями падает грязь. Пытаюсь вытереть с лица слезы и сопли, но, скорее всего, бесполезно — становится только хуже.

Чтобы встать, приходится опереться о стену.

— Вы, наверно, думаете, что я спятила, — всхлипываю я, пытаясь выдавить подобие смешка.

— Я думаю, ты очень расстроилась, — отвечает он, помогая мне подняться, — но не спятила. Что-то не так?

— Все, — фыркаю я.

— Не может же все быть так плохо.

— Поверьте мне, может.

Он словно не замечает, что я совсем измазала ему рукав грязью.

— Кстати, я Эми.

— Орион.

— Очень приятно, — произнося это, я вдруг понимаю, что не кривлю душой. Это первый человек на корабле, который меня не пугает, не угрожает убить или то и другое сразу. Он намного старше, почти ровесник папы, и, хоть эта мысль и впивается мне в сердце занозой, все же она и успокаивает немного.

Орион ведет меня в сторону кирпичного здания, прочь от Больницы.