Одна из коров мычит, но очень странно — мычание заканчивается почти что поросячьим визгом. «Му-у-ииии!»

Я отшатываюсь.

Странные коровосвиньи следят взглядом за тем, как я удаляюсь, в их больших карих глазах мне чудится что-то зловещее.

Дальше мне попадается на пути поле размером раза в два больше, чем те, что я пробегала до этого — кукурузные, пшеничные и бобовые. Вдаль уходят аккуратные, ровные ряды, и ряды, и еще ряды какого-то зеленого растения. Наклонившись, срываю круглый лист, нежный и покрытый легким пушком, но на вкус он оказывается горьким. Стебель толстый и жесткий; Наверное, это что-то вроде моркови или картофеля — то, что едят, скрыто под землей.

И тут я что-то слышу.

Бип!

— Номер пятьсот семнадцать привит. — Затем что-то вроде стука пластмассы и топот.

Поле у меня за спиной огорожено низким забором из проволочной сетки. На самом краю, присев на корточки и наклонившись так низко, что я сначала даже не заметила, сидит девушка чуть старше меня, примерно возраста Харли. Она только что выпустила из рук огромного, толстого, коротконогого кролика, и теперь он улепетывает прочь, то и дело подергивая левой задней лапкой. Только пушистый белый хвостик мелькает в траве да слышен недовольный скрежет зубов.

Я пытаюсь что-нибудь сказать, но девушка вдруг выпрямляется, все еще стоя на коленях. В паре футов от нее лакомится клевером еще один кролик. Без единого звука она делает выпад, хватает кролика за задние ноги и прижимает к земле так быстро, что он не успевает даже дернуться. Обернувшись, девушка поднимает с травы пластиковую панель — такой же компьютер, как у Старшего — и проводит над ушами кролика, словно кассир в магазине. Компьютер пищит, она глядит на экран и снова бросает его в траву рядом.

— Привет, — говорю я.

Кажется, девушка должна бы удивиться — она ничем не показала, что заметила меня — но она просто поднимает взгляд и отвечает:

— Привет.

Потом, уже отведя глаза, все же поворачивается и оглядывает меня еще раз. В голове всплывают все разговоры о том, что меня невозможно ни с кем спутать. Волосы промокли от пота и прилипли к коже, из наскоро заплетенной косы выбиваются пряди. Провожу по ним ладонями, хоть это и бесполезно — на этом корабле мне ни от кого не скрыть, кто я.

— Ты — результат генетического эксперимента, — констатирует девушка. Я киваю. — Старейшина сказал, нам не обязательно с тобой разговаривать.

— Не обязательно, — мне не удается сдержать ворчливые нотки в голосе. — Но хотя бы из вежливости можно.

Девушка задумчиво склоняет голову. Потом, протянув руку, берет корзинку, полную шприцев для подкожных инъекций. Около половины из них — пустые, в остальных — золотисто-желтая жидкость, похожая на смесь меда с маслом.

— Что это? — спрашиваю я.

— Вакцина, — отвечает девушка, принимаясь за кролика, которого все еще прижимает к земле. Кролик, кажется, вообще не сопротивляется. Он изредка дергает массивными задними ногами, но никаких серьезных попыток высвободиться не предпринимает.

— Это твои домашние кролики?

Она смотрит на меня, очевидно, вспоминая слова Старейшины о том, что я туповата.

— Нет, это еда.

Дурацкий вопрос. Поле довольно большее, и только поблизости виднеется штук двадцать кроликов, а дальше — еще несколько десятков. У другого края стоит домик — ее дом, скорее всего — а вокруг него множество проволочных клеток для кроликов. На «Годспиде», наверно, живут сотни людей; понятно, что им нужен самый быстровоспроизводящийся источник белка — такой, как кролики.

— Я видела, как ты бежала, — говорит она, не отвлекаясь от кролика. — От чего ты бежала?

— Просто так, — отвечаю я. Она изучает меня взглядом, молча и пристально, как кошка.

— Почему?

— А почему нет? — пожимаю я плечами.

— Это непродуктивно, — она произносит это так, словно Продуктивность — это что-то священное и единственно значимое.

— И что?

Не ответив, девушка поворачивается влево, в сторону от меня. Взяв из корзинки полный шприц, она вкалывает его кролику в заднюю ногу, а потом отпускает зверька на волю.

— Номер шестьсот двадцать три привит.

На компьютере мерцает волнистая линия и зеленый огонек, а ее слова появляются в таблице на экране.

— От чего ты их прививаешь? — спрашиваю я. Какими болезнями может заразиться кролик в замкнутом пространстве корабля?

— Чтобы они были сильнее. Здоровее. И мясо лучше. — Она откидывается на пятки и смотрит на меня. — Ты ведь живешь в Больнице?

Киваю.

— Моего дедушку отправили в Больницу, — говорит она.

— Ему лучше?

— Его больше нет.

Голос ее звучит сухо и безразлично, но глаза увлажняются.

— Соболезную.

— Чему? — простодушно спрашивает она. — Его время пришло.

— Ты плачешь.

Девушка вытирает глаз измазанным в земле пальцем, оставляя на щеке грязно-травяное пятно. Потом, изумляясь просочившимся из глаз эмоциям, разглядывает оставшуюся на пальце слезу.

— У меня нет причин расстраиваться, — говорит она стекающему с кончика пальца доказательству. Голос все такой же ровный и монотонный, и я вижу, она искренне верит, что ей не грустно, хотя даже само тело силится убедить ее в обратном.

Девушка поднимает корзину и тянется к странному пластиковому компьютеру. Он оказывается чуть дальше, чем она рассчитывала, и, выскользнув из ее пальцев, проезжает по траве в мою сторону. В глаза мне бросаются слова «Генетическое модифицирование» вверху экрана.

— Что там написано? — спрашиваю я, указывая пальцем на компьютер.

Удивительно, но девушка послушно отвечает.

— Генетическое модифицирование, направленное на изменение репродуктивных генов и мышечной массы, — монотонно зачитывает она. — Предполагаемое увеличение производительности — двадцать процентов с последовательным повышением мясного производства на двадцать пять процентов.

— Это не вакцина, — говорю я, глядя прямо в ее пустые глаза. — Это какая-то генная инженерия. Я об этом слышала. Моя мама была генетиком… — Осекаюсь. Она по-прежнему считает меня выродком, результатом неудачного эксперимента местных ученых. — Слушай, Старейшина солгал вам про меня. Я с Земли. В смысле, с Сол-Земли. Я там родилась. Меня заморозили, но я проснулась слишком рано. А моя мама была на Зем… на Сол-Земле генетиком. То, что ты вкалываешь кроликам, — не вакцина. Это модифицированные гены. Ты меняешь их ДНК.

Она кивает, словно соглашаясь с каждым моим словом, но после говорит:

— Старейшина сказал, ты глуповата и многого не понимаешь.

— Я правда с Земли… но это неважно! Слушай, я хочу сказать, эта штука опасна. Генная инженерия — это не игрушки, особенно если вы собираетесь этих кроликов есть. Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?

— Старейшина сказал, это прививки, — говорит девушка и поворачивается, чтобы идти прочь.

— Эй, стой… подожди! — изгородь мешает мне пойти за ней следом.

Она останавливается — но только потому, что нацелилась на следующего кролика.

— Эй, прочитай, что написано у тебя в компьютере. Там прямо написано, что ты изменяешь их ДНК. Прямо. На экране. — Я тычу в него пальцем. Она с любопытством опускает взгляд, словно не знает, о чем я говорю, хоть эти слова и стоят над таблицей, с которой она только что работала. — Посмотри в экран. Вот сюда. Ты где-нибудь видишь слово «вакцина»?

Она медленно качает головой, внимательно просматривая экран.

— Значит… — начинаю я, ожидая, что она поймет, что я имею в виду. Отчаявшись, договариваю: — Ты не вакцину им колешь. Ты изменяешь их ДНК.

Она поднимает на меня широко распахнутые глаза, и на мгновение мне кажется, что она поняла.

— Да нет. Ты ошиблась. Старейшина мне сам сказал. Вакцина. — Она показывает мне корзинку со шприцами. — Чтобы кролики были здоровее. Сильнее. И мясо лучше.

Я пытаюсь возразить, но вижу в ее широко раскрытых, наивных и совершенно пустых глазах, что это бесполезно. По спине у меня бегут мурашки, и это совсем не из-за высыхающего на коже пота. Старейшина держит всех под полным контролем. Я не знаю, почему у этой девушки настолько нет своей воли, что она верит словам Старейшины больше, чем фактам, которые у нее прямо перед носом. Не знаю, Старейшина ли отключил замороженных. Но я точно знаю одно: если это и вправду он и весь корабль слепо ему повинуется, у меня нет шансов.