II Какой роскошный взмах косматых облаков! И словно райских птиц непостижимый взлет! И, к небу схвачена, душа твоя замрет, Свободная от зла и от земных оков. Ночь. Степь. Деревня спит. И только путь стрелой Летит чуть видимый неведомо куда, И в горнем храме одинокая звезда Горит, небесный освещая аналой. За ночью ночь и день за днем плывут-растут, Все для меня равно мгновенны и легки: Я их сбираю, словно в поле васильки, И в память связываю лентою минут. Прости, мой дом, опять ты без меня Застынешь, сирый и разрушенный в глуши, Но знай, что будут жить отныне две души, Святую память о покинутом храня. Как не хранить! Не ты ли охранял Труды и дни того, кто в глубь веков проник, Кто лучше всех познал российский мой язык. Кто знал, что значит Русь и русский идеал. III Не тем ли, русские, мы славны и горды, Что с честью выплыли из гибельных веков, Что Русь избавили от варварских оков Гостей непрошеных из Золотой Орды. Татары! Горе нам! И села вмиг пусты, И с воплем Русь бежит в заволжские леса, И за селом село горит, и небеса С землей сливаются в кровавые мосты. Теперь смотрю кругом с саратовской горы И вижу: там вдали рассыпался Увек Равниною степной. На ней в татарский век Сурово высились ордынские шатры. А ближе – вот она, широкой полосой Царица русских рек теряется меж гор. Не ты ли, матушка, и счастье, и раздор Вселяла много раз в стране моей родной! Не по тебе ль ходил отважный атаман На челнах расписных. Не ты ль хранишь утес, Где он, разбойничьих и страшных полон грез, Готовил вольности несчастливый обман. Но все же ты теперь свободную волну Победно мчишь чрез Русь и русским городам. Покорным, как и ты, мятежности годам, По-прежнему даришь несметную казну. И я помчусь, как ты, свободная река, Когда моя душа с душой слилась другой. И снова зазвенят под расписной дугой Все колокольчики под песню ямщика. Нам замелькают вновь златистые поля, Тысячеверстные, открытые ветрам, И сладкой свежестью упьемся по утрам, Когда росой лугов нас окропит земля. Нам позабыть ли вас, о Волга, Жигули! Вы снова верой в Русь наш воскресили дух. И шума вашего так жаждать будет слух, Когда мы будем жить вдвоем от вас вдали. 22 июля / 4 августа 1923 Саратов. Волга Ты слышишь Лермонтовской грусти чарованье Ты слышишь Лермонтовской грусти чарованье, Нездешних песен благостный порыв. И чувств нечеловеческий надрыв. И на небесную обитель упованье? Мятежным Демоном таинственно томим. Он в горы уходил, чтобы молиться звездам. И там слетал к нему Хранитель-Херувим. Когда, измученный, он приближался к безднам… Ты слышишь Пушкинской гармонии волненье, И Музы царственной волшебную свирель, И мирных струн классическую трель, И чувств возвышенных небесное томленье? Смятения и звуков горних полн, Он убегал в широкошумные дубровы, И с берегов вечнозвучащих волн Неслись его восторженные зовы. 4 сентября 1923 К жене Теперь не скрою я тайной маской Свое лицо. На безымянном сверкает лаской Твое кольцо. Не буду петь я с тоской суровой О злой судьбе. С душой воскресшей, с душою новой Иду к тебе. Ты не отвергла мольбы безмолвной. Раскрыв печаль. Душою чуткой, любовью полной Манила вдаль. И снова верить могу отныне Былым мечтам. И никому уж моей святыни Я не отдам. 11 сентября 1923 Ломоносов Он в Конференцию вошел, крича: – От Академии меня отставить?! Элементарнейших не знаете начал! А без меня – и Академия пуста ведь! — И, хлопнув дверью, он ушел к себе, В лабораторию химических открытий, Чтобы с таинственной Натурою в борьбе Найти ее невидимые нити… Утихнул гнев, и горечь всех обид Забыта вмиг. И, вдохновенья полный, Он чисел ряд восторженно чертит И вдаль глядит, Нева где катит волны. И грезится ему полярных деревень Суровый круг, и он бросает числить… Текут в стихах взволнованные мысли: «Лице свое скрывает день…» 15 сентября 1923 Элегия на половину Ты жертвуешь уже поэту лист второй Бесспорно объективного альбома. Чтоб стариной тряхнуть и помечтать порой. Как за стихами грустными Прюдома. Ведь ты мечтал не раз, не раз и разбивал Мечты свои о каменные плиты. И снова мчал к тебе мечтанья страстный вал — Ты верно скажешь – моря сын сердитый. Не утихает жизнь… Но, друг, прости меня! Ты не грустишь теперь. Зачем пучиной Пугаю я тебя средь солнечного дня И заменяю солнца свет – лучиной… |
