Этот текст, несомненно, адресован чудовищным судьям загробного мира. Он должен предостеречь их от излишнего доверия к убийце, который попытается обмануть их с помощью магических формул. Перед нами — мощнейший образчик «антимагии», направленной против магических уловок, к которым может прибегнуть преступная душа. Это заклинание обеспечит ему заслуженное возмездие: «Крокодилу обрек он душу свою!». Силе слов могло противостоять лишь одно оружие: еще более могущественные слова, еще более могущественная магия.

Нередко злые духи являлись к людям незваными. Особый страх внушали покойники, осужденные скитаться по земле, пока их душа не будет уничтожена. Их узнавали по характерному для мумии носу, приплюснутому из-за погребальных повязок. Такие покойники выкрадывали из колыбелей спящих детей, уводя их из-под самого носа бдительной матери. Нужно было соблюдать особую осторожность, снимая с себя одежду: по ночам призраки следили за живыми, пытаясь застать их врасплох без защитных амулетов. Чтобы оберечься от этой опасности, пользовались особым заклинанием: «Красоты N. [имя произносящего заклинание] — красоты Осириса. Его верхняя губа — [верхняя губа] Исиды. Его нижняя губа — [нижняя губа] Нефтиды. Его зубы — маленькие мечи. Его руки — [руки] богов. Его пальцы подобны божественным змеям. Его спина подобна [спине] Кеба…».

Несмотря на изощренный ритуал проводов усопшего в загробную жизнь, всегда оставалась опасность, что покойник вернется в свое жилище. Чтобы этого не случилось, следовало читать пространные заклинания:

Всемогущее слово защищало и от житейских опасностей. Египтяне, обитавшие на краю зловещей пустыни, встречали каждую ночь с тревогой. Разумеется, дом хорошо охраняли псы, готовые отогнать любого незваного гостя, но прежде чем спустить их на ночь с привязи, желательно было придать им сил магическим заклинанием:

Во многих заклинаниях маг отождествляет себя с богом или с несколькими божествами. Человек, на которого напали крокодилы, кричит: «Не выступайте против меня! Я Аммон. Я Амхур, страж. Я великий владыка клинка. Я Сет», и т. д. Владыки страны считали себя близкими родственниками, сыновьями богов. Фараоны во время битвы обращались к Аммону-Ра, богу солнца, чтобы напомнить ему об этих родственных узах. Фараон не молил о победе, а требовал ее как принадлежащую ему по праву. И «отец битв» мог ответить ему: «…Рамсес-Мериамун, я с тобой! Это я, твой отец! […] Моя рука с тобой, и я для тебя лучше, нежели сотни тысяч».* Высшие силы мироздания, сверхъестественные владыки мира повиновались словам смертного. Мировому порядку постоянно грозила смертельная опасность. Любой безрассудный жрец мог в любой момент перевернуть землю и небо, чтобы выполнить пожелание своего заказчика. «Как же это возможно, — хочется воскликнуть вслед за неоплатоником Порфирием, — чтобы богов можно было принудить к повиновению, словно простых смертных?»

Египетская магия принципиально отличалась от месопотамской. Правда, халдеи знали, что у их верховного бога есть имя. Но оно было им неизвестно, а потому произнести его было невозможно, хотя к этому божеству и обращались в минуту великой опасности. Это имя само по себе было отдельной личностью, ипостасью божества. Оно существовало независимо от бога и имело собственную власть над другими богами, духами и над всей природой. Узнать его не могли даже посвященные жрецы. А следовательно, его нельзя было ни к чему принудить.

Египтяне же вели себя по отношению к богам, как дети, которые понимают, что родители распоряжаются их судьбой, и, тем не менее, пытаются добиться от них удовлетворения бесчисленных желаний. Для египтянина мир вращался вокруг его желаний и проблем, и боги, как родители, должны были уступать его давлению. Словно дети, египтяне при необходимости лгали своим богам-«родителям», и эта ложь не вызывала у них угрызений совести и не умаляла веры во всемогущество сверхъестественных существ. Египтянин был убежден, что боги просто не смогут отвернуться от него и лишить его своих милостей.

С течением столетий египетская магия изжила себя и ушла в прошлое, но один из элементов древнеегипетской космогонии оказался более живучим. Это — культ Исиды. Великая богиня Исида олицетворяла кротость и нежность, материнскую любовь, супружескую верность, плодовитость и женскую красоту. Она пестовала и берегла все живое. Она роняла животворную слезу в нильские воды, и Нил разливался, покрывая поля плодородным илом. Душа Исиды обитала на звезде Сириус. И первый утренний восход Сириуса, приблизительно совпадавший с летним солнцестоянием, долгое время служил египтянам сигналом о начале разлива реки, от которой зависела жизнь всей страны. Воскрешенный скорбящей Исидой ее супруг, Осирис, вновь восставал из мертвых. Из года в год повторялся вечный акт воссоздания мира: Осирис, священный Нил, оплодотворял землю Египта.

Исида носила множество имен и объединяла в себе качества многих местных божеств. Благочестивый египтянин обращался к ней за покровительством, а чужак узнавал в ней черты богинь-матерей своей родной страны — Минервы, Афродиты, Цереры, Гекаты… Исида превосходила их всех. Ее материнская любовь и супружеская верность противостояли распутству и жестокости Астарты, Анахиты, Кибелы и всех прочих чудовищных богинь Востока, калечивших судьбы бесчисленных девушек и женщин. Тем богиням были угодны человеческие жертвоприношения, война и бесплодие; Исида же любила и защищала жизнь. Культ ее распространился по всей Европе и Западной Азии и, в конце концов, некоторые элементы его слились с новорожденным христианским вероучением. Многие эпитеты Исиды непосредственно были заимствованы в качестве атрибутов Девы Марии — например, «непорочная» или «mater domina»((в стяженном виде «Мадонна» это словосочетание сохранилось во многих языках до наших дней). «Величественный ритуал Исиды, — замечает Дж. Фрэзер, — эти жрецы с тонзурами, заутренние и вечерние службы, колокольный звон, крещение, окропление святой водой, торжественные шествия и ювелирные изображения божьей матери — и действительно во многих отношениях напоминает пышную обрядовость католицизма».