Как и в «Истории безумия» и «Рождении клиники», Фуко отказывается от канонических текстов философской традиции и «копается» в полицейских документах и реформаторских проектах. «Буржуазия выражается без обиняков не через Гегеля или Огюста Конта, — говорит он в одном из интервью. — Сознательная, организованная, продуманная стратегия ясно прочитывается не в этих сакрализованных текстах, а в малоизвестных документах, воплощающих эффективный дискурс политического акта» [366]. Книга «Надзирать и наказывать» имела большой успех. Страницы, посвященные Дамиану и жестокости наказаний в XVIII веке, которыми открывается книга, многократно цитировались. Так же как и образ тюрьмы — замкнутого в себе дисциплинарного пространства, наказывающего правонарушения, которое власти пытаются контролировать. «Паноптикум» — подробно описанная Фуко система тюрьмы. Она создана Джереми Бентамом. Ее конструкция предполагает некий центральный пункт, откуда можно было, оставаясь невидимым, постоянно вести наблюдение за всеми. Эта позиция стала символом «техники надзора, нормализующих санкций, организации карательных институтов с институциональным размещением людей, о чем будет столько говориться в семидесятые годы. Созревшая и возмужавшая в перипетиях борьбы книга «Надзирать и наказывать» должна была, в свою очередь, споспешествовать этой борьбе. «Все мои книги, — говорил Фуко в том же интервью, — будь то “История безумия” или эта последняя, являются, если хотите, своего рода ящичками с инструментами. Если кто-то захочет открыть ящичек и извлечь какую-нибудь фразу, мысль или какой- нибудь анализ и воспользоваться ими как отверткой, чтобы закоротить, вывести из строя системы власти, в том числе и те, которые породили мои книги… что ж, я буду рад» [367].

Книга обрывается на 315-й странице. «На этом я обрываю книгу, которая должна служить историческим фоном для различных исследований о власти нормализации и формировании знания в современном обществе» [368], — говорится в сноске.

«Смотри, это Фуко!»

Его легко узнать в толпе. И все оборачиваются, чтобы увидеть знаменитого философа. Фуко с его запоминающейся внешностью остался в памяти демонстрантов и запечатлен на фотографиях того времени. Начало семидесятых годов перевернуло всю его жизнь, но восстановить события той эпохи не так-то просто. Сложности, связанные с реконструкцией его биографии в предшествовавшие годы, иного порядка: они возникают из-за отсутствия источников — многие документы затеряны, нужно их обнаружить, раскопать; о деталях его университетской карьеры знают лишь немногие и т. д. Словом, нужно искать, выпытывать.

Начиная с 1970 года Фуко стал публичной фигурой. Его знают, узнают, его имя мелькает в газетах, книгах… Воспоминания, хроники, труды по современной истории пестрят упоминаниями о нем. Взять хотя бы те же дневники Клода Мориака — бесценный документ. Но обилие источников создает новую проблему. Эти свидетельства рисуют лишь образ общественного деятеля, борца — образ Фуко, в который Дюмезиль, например, совсем не верил.

В это время бытие Фуко носило, осмелюсь сказать, «осколочный» характер. Приведу пример: круг его знакомых значительно расширился и — что важно — стал разношерстным. До такой степени, что включал представителей полярных течений интеллектуальной и культурной жизни общества. «Включал» — не совсем подходящее слово. Фуко возводил барьеры между людьми и группами, с которыми общался. Как заметил однажды Жан Даниэль, Фуко обладал даром внушить каждому из собеседников, что тот был единственным, с кем он имеет особо доверительные отношения. Что часто отражается на рассказах о том времени, искажая действительность. Впрочем, непроницаемость границ, в которых шло общение с каждой группой, было, вероятно, необходимым условием сосуществования: мы знаем, например, со слов Клавеля, какого мнения о нем был Кангийем.

Эта «осколочность», «рассеянность» в его отношениях с людьми прочитывается на всех уровнях. Что порождает еще одну трудность. Коллеж де Франс, лекции, публикация книг, общественная деятельность, поездки за границу…

Как только речь заходит о том, чтобы привязать к определенному моменту времени некоторое событие или вписать его в контекст, позволяющий понять смысл происходившего, все смешивается, одно на другое наслаивается, события нагромождаются, наползают друг на друга, связь распадается. Что не может не отражаться на повествовании о жизни Фуко, которое поневоле перенимает эту фрагментарность. Возможно, местами оно покажется не очень связным, с нарушенной хронологией. Я решил отказаться от линейного принципа изложения и описывать серии событий, связанных между собой общей проблемой. Мне показалось бессмысленным протягивать искусственные мостики между фактами, абсолютно несвязанными, но происходившими в одно и то же время. Как и разъединять то, что с годами выстраивается в единую линию.

[369]*

27 ноября 1971 года. 18-й аррондисман Парижа. Здесь живет беднота, в основном — иммигранты. Улица Маркаде. Мезон Верт, где хозяйничает пастор Гедрих. В зале уже сидят Жан Жене, «небритый, с густой седой щетиной», и Мишель Фуко. Рассказывает Клод Мориак: «Никто не заметил, как в зал на улице Маркаде, куда мы пришли часам к двум, чтобы обсудить последние детали демонстрации, проскользнул старик небольшого роста: Жан Поль Сартр. Он по большей части отмалчивается. Я сижу между Жене и Фуко, он — напротив. Может быть, я что-то упустил или чего-то не понял? Мне показалось, что их представили друг другу — Жана Поля Сартра и Мишеля Фуко, — что они встретились впервые…»* Сцена, имевшая место 27 ноября 1971 года, по- своему величественна: «Так оказались лицом к лицу Жан Поль Сартр и Жан Жене — агиограф и святой. Так я оказался свидетелем первой встречи двух великих философов — старого и молодого, Жана Поля Сартра и Мишеля Фуко».

Возможно, они впервые разговаривают друг с другом, но их пути уже пересекались: и Сартр, и Фуко участвовали в митинге, состоявшемся 10 февраля 1969 года на Мютюалите, после событий в Венсенне. Впрочем, пространство и толпа могли не дать им возможности познакомиться. И Клод Мориак имеет все основания утверждать, что они встретились впервые.

Прошло пять лет после жесткой схватки между двумя мыслителями, приковавшей к себе внимание всех интеллектуалов. Пять лет, которые превратились в вечность. Май 1968 года, вихрем обрушившийся на французское общество, перевернул все вверх дном и снес вехи предыдущей эпохи. Если бы этого не произошло, вряд ли Клод Мориак оставил бы цитировавшуюся мной летопись. Разве оказался бы он, бывший голлист, на демонстрации бок о бок со студентами левацких взглядов? Разве попал бы на «передовую» борьбы в рядах интеллектуалов, проповедовавших коренное изменение существовавшего порядка?

Поэтому во встрече Сартра и Фуко нет ничего удивительного: она произошла на почве борьбы против расизма. Джелали Бен Али, молодой алжирец, оскорбил консьержку. Дело происходило в арабском квартале Парижа, на улице Гут-д’Ор. Друг этой женщины схватился за ружье, случайный выстрел унес жизнь алжирца. Грустное и банальное происшествие, как скажет газета «Le Monde» через несколько лет, когда начнется процесс по этому делу. Однако в тот момент, когда алжирец был убит, эту драму восприняли по- другому. Тысячи людей вышли на демонстрации, протестуя против преступлений на почве расизма. По инициативе Мишеля Фуко была создана комиссия для ознакомления с условиями жизни в этом квартале. В комитет «Джелали» вошли Жиль Делёз, Жан Жене, Клод Мориак, Жан-Клод Пассерон и еще несколько человек.

27 ноября 1971 года, через некоторое время после сцены, описанной Клодом Мориаком, небольшая группа собралась на углу улиц Полонсо и Гут-д’Ор. Квартал набит полицией. Но полицейским, как обычно, дана инструкция не трогать Сартра, поэтому демонстранты спокойно разворачивают плакаты. На них — «Призыв к рабочим квартала», в котором говорится об угрозе расправы со стороны «расистских организаций, имеющих поддержку власти», нависшей над Гутд’Ор. Текст подписан Жилем Делёзом, Мишелем Драком, Клер Этшерелли, Мишелем Фуко, Жаном Жене, Моникой Ланж, Мишелем Лейрисом, Мишель Монсо, Марианной Мерло-Понти, Тьерри Миньоном, Ивом Монтаном, Жан- Клодом Пассероном, Жаном Полем Сартром, Симоной Синьоре. Кое-кто из подписантов и группа маоистов расхаживают по пустынным улицам под наблюдением целого роя представителей сил безопасности. На фотографиях из знаменитой серии — Сартр и Фуко с микрофонами в руках. Они объявляют, что начиная со следующего дня будут постоянно находиться в помещении церкви Сен-Брюно. Цель — оказать юридическое содействие всем, кто в нем нуждается, помочь иммигрантам заполнить бумаги, формуляры, анкеты, которыми они завалены.