Да еще известие о беременности Сандры продолжало его мучить, возвращало к воспоминаниям о прежней жизни, которую он старался забыть. Бэнкс понимал, что не может добавить веселья ни в одну компанию, но и ложиться спать в такую рань ему тоже не хотелось. Он вошел в комнату, добавил в бокал виски, взял сигареты и, снова выйдя на балкон, продолжил наблюдать последние отблески закатного света. Из далеких вересковых зарослей донеслась трель кроншнепа, Махалия Джексон продолжала вести мелодию уже без слов: слова она уже давно пропела.

Пятничное утро для Мэгги началось неудачно. Она провела беспокойную ночь, часто просыпалась от неясных, пугающих сновидений, которые исчезали тотчас, когда она вздрагивала от собственного крика, пытаясь убежать от опасности. Вновь засыпала не сразу, и не только из-за колотящегося сердца, но и из-за зловещих голосов и шума, доносившихся из дома напротив. Неужели полиция вообще никогда не спит?

Проснувшись в очередной раз от кошмара, она сходила на кухню за стаканом воды и, выглянув в окно спальни, увидела нескольких офицеров полиции в форме: они грузили в фургон с работающим мотором картонные коробки. Другие втаскивали в дверь какие-то странные устройства, и вскоре Мэгги почудилось, что она видит призрачное свечение, мечущееся за опущенными шторами гостиной дома номер тридцать пять. В саду перед фасадом дома продолжались раскопки; место раскопок было закрыто парусиновыми ширмами и освещалось фонарями, установленными внутри, поэтому Мэгги могла разглядеть, как на экране, лишь увеличенные и деформированные тени мужских силуэтов. Эти пугающие фигуры перебирались в ее следующий ночной кошмар, и она в конце концов перестала понимать, спит она или бодрствует.

Она окончательно проснулась в самом начале восьмого и направилась на кухню, полагая, что чашка чая поможет ей успокоиться. Мэгги думала сегодня продолжить работу над сказками братьев Гримм, — возможно, примется за «Гензель и Гретель»; эскизами к сказке «Рапунцель» она была вполне довольна, потому ей хотелось хотя бы на несколько часов выбросить из головы мысли о доме напротив.

Вскоре она услышала, как к крыльцу подъехал разносчик почты, и газета упала на коврик, лежащий перед дверью в прихожей. Мэгги подняла ее, вернулась на кухню.

Статья Лорейн Темпл, напечатанная на первой полосе, сразу бросилась в глаза; рядом с ней, под заголовком, набранным более крупным шрифтом, было сообщение о том, что Терри Пэйн умер, не приходя в сознание. Газета поместила еще и фотографию Мэгги, хотя она не давала на то разрешения. Должно быть, фотограф сделал снимок, когда она шла в паб на встречу с Лорейн, подумала она: ее запечатлели в тех же джинсах и светлом пиджаке, что были на ней в тот вторник.

«ДОМ ПЭЙНОВ: ЧТО РАССКАЗЫВАЕТ СОСЕДКА» — гласил заголовок, а статья подробно сообщала о том, как Мэгги, услышав подозрительные звуки из дома тридцать пять, расположенного по другую сторону Хилл-стрит, позвонила в полицию. Называя Мэгги подругой Люси Пэйн, журналистка излагала, что пришлось вытерпеть Люси, которая было жертвой домашнего насилия, как она боялась своего мужа. Все написанное с достаточной точностью соответствовало словам Мэгги. Но не обошлось и без ложки дегтя. Согласно источникам в Торонто, писала в своей статье Лорейн Темпл, Мэгги Фостер и сама находится в бегах от жестокого супруга, Уильяма Берка, практикующего в Торонто адвоката; подробно осветила время, проведенное Мэгги в больнице, и бесплодные попытки удержать мужа на расстоянии с помощью судебных решений. Изображая Мэгги нервной, бесцветной женщиной, этакой серой мышкой, Лорейн Темпл также упомянула и о том, что она посещает местного психиатра, доктора Симмс, которая «отказалась от каких-либо комментариев».

Журналистка закончила статью предположением, что из-за собственных психологических проблем Мэгги склонна излишне доверять людям, попавшим в похожую ситуацию. Лорейн не могла в открытую заявить, что считает Люси виновной — закон об ответственности за клевету сурово наказывает за это, — но она заронила сомнение в души читателей, что Люси неискренна и вполне могла обвести вокруг пальца слабую и легковерную Мэгги. Конечно, это была чушь, но чушь, эффективно воздействующая на мозги.

Как она могла так поступить, запаниковала Мэгги. Теперь все знают, что она жертва семейного насилия. И всякий раз, когда она выйдет на улицу, соседи, прохожие и даже кассирши в магазинах будут смотреть на нее кто с жалостью, а кто и с обвинением: сама виновата. Многие будут просто отводить глаза или вообще прекратят с ней разговаривать, считая, что она связана с событиями в доме Пэйнов. Даже совершенно незнакомые люди, которые узнают ее по фотографии, начнут проявлять к ней нездоровый интерес. Возможно, и Клэр перестанет ее навещать — она, кстати, не заходила к ней в гости с того дня, когда встретилась здесь с полицейским, и Мэгги уже начала волноваться: уж не случилось ли с девочкой что-нибудь.

Самое страшное, что эта история может дойти до Билла.

Да что там! Она действительно сама виновата: хотела помочь несчастной Люси, вызвать у людей сочувствие, а в результате и ей не помогла, и себе сделала только хуже. Какая глупость была довериться Лорейн Темпл! Одна поганая статейка — и весь ее новый, но ничем не защищенный мир будет разрушен. А так и будет. Как это несправедливо!

Так думала Мэгги, заливаясь слезами за кухонным столом. Это было действительно несправедливо.

После недолгого, но здорового ночного сна — благодаря внушительной порции «Лафройга» и Дюку Эллингтону — Бэнкс в восемь тридцать утра в пятницу уже входил в свой кабинет в Миллгарте. Первое, что он увидел на письменном столе, была записка Стефана Новака, сообщающая: скелетные останки, обнаруженные в саду дома Пэйнов, не принадлежат Лиан Рей. Имей Бэнкс хотя бы самую слабую надежду, что Лиан по прошествии столь долгого времени все еще жива, он бы запрыгал от радости, но, прочитав записку, он лишь в растерянности потер лоб: получалось, что найдена еще одна жертва Пэйна. Через три гудка Новак взял трубку. Было похоже, что Бэнкс помешал его разговору по другому телефону, но Стефан, невнятно пробормотав что-то собеседнику, переключил внимание на Бэнкса.

— Простите, что не сразу ответил.

— Проблемы?

— Да нет, все как всегда. Сейчас выйду из дома…

— А, долгие проводы… Послушайте, по поводу этой идентификации…

— Все точно, сэр. Проверили по данным стоматологической карты. Результаты ДНК-теста будут позднее. Это точно не Лиан Рей. Я сейчас направляюсь в дом, там парни продолжают искать.

— Так кто же это, черт возьми?

— Не знаю. Пока известно, что это молодая женщина лет двадцати, а то и чуть меньше, пробыла в земле несколько месяцев и во рту у нее стальная коронка.

— Чем это нам поможет? — спросил Бэнкс, роясь в закоулках памяти.

— Она, скорее всего, из Восточной Европы. Тамошние стоматологи до сих пор используют металл в зубопротезировании.

Точно. Теперь Бэнкс вспомнил: об этом говорил дантист, привлеченный судмедэкспертами к расследованию.

— Так, значит, из Восточной Европы?

— Вполне возможно, сэр.

— Ясно. Есть надежда на то, что результаты сравнения ДНК Пэйна и Сикрофтского насильника будут получены на этой неделе?

— Позвоню им сегодня и выясню.

— Отлично. Спасибо, Стефан, держите их под контролем.

— Слушаюсь.

Бэнкс выключил телефон. Одно из первых указаний начальника окружной полиции Хартнелла после формирования команды Бэнкса касалось создания в ее составе специальной группы. Полицейские, входившие в нее, должны были вести постоянный учет всех пропавших на территории Великобритании людей и отслеживать результаты дел по их розыску. Особенное внимание было приказано обращать на девочек-подростков — «пропашек», как их называли в команде, — блондинок, если у них не было особых причин пуститься в бега, а исчезли они по пути домой из клубов, пабов, кинотеатров. Но ни одна из них не вписывалась в критерии, которыми руководствовались при розыске Хамелеона, кроме девушки из графства Чешир, которая два дня спустя нашлась живой и сильно раскаивающейся в том, что, уединившись на два дня со своим бойфрендом, позабыла поставить в известность об этом своих родителей. Был и печальный случай: девушка из Линкольна, которая, как впоследствии выяснилось, погибла в ДТП, но поначалу не была идентифицирована. И вот теперь труп девушки, предположительно из Восточной Европы.