— Ты думаешь, поэтому я с тобой в постели?

Он провел рукой по ее пахнущей медом, гладкой и бархатистой коже, такой чувствительной к его ласкам. Его пальцы скользнули по внутренней стороне ее бедер и отыскали ту суть, к которой стремились, и проникли в нее. Конни ловила ртом воздух.

— Ты же сама говорила, Конни: если любишь кого, всегда нужно быть рядом. Любимых людей так легко потерять. Твоя мать умерла, а ты хочешь отослать отца в Америку одного? Это невозможно. Тебе надо будет уехать вместе с ним.

Ее разум противился его словам, но тело уже сдалось на милость его ласк.

— Нет, — повторяла она снова и снова.

Нет — несправедливой судьбе, нет — грязной политике и политиканам, нет — безумию всех войн, нет — расставанию с любимыми…

Его искусные пальцы делали свое дело. Она пылала.

Полчаса назад, когда они впервые занялись любовью, ей казалось, что ее тело плавно покачивается на медленно вздымающихся волнах высокого прибоя. Ее оргазм не походил на то, что испытывал неиствовавший на ней Ник, мощными толчками и глубокими погружениями старавшийся проникнуть в самую суть ее сутей.

Она радовалась, что принимает его в свое лоно, обхватив его бедра своими нелепо забинтованными ногами. Она радовалась, что он проникает в самые сокровенные глубины ее естества, туда, где женщина отдает мужчине все, что она может ему отдать.

Но времена меняются, роли тоже. Теперь наступил ее час. Теперь он доводил ее до исступления, двигая большим пальцем по крохотному сосредоточию ее чувственности.

— Нет, — умоляла она, лежа перед ним и выгибая спину. — Пусть это никогда не кончается.

Он накрыл бедром ее бедра, лег грудью ей на грудь, прижав ее к постели.

— Подожди, — прошептал он и своим ртом прикрыл сорвавшийся с ее губ крик и мольбу взять ее.

Охваченная неистовым желанием и потоком разноречивых эмоций, она не могла настаивать, она не могла изменить ход вещей в этом мире. Она тяжело и часто задышала, когда возбуждение начало спадать.

Он заговорил первым, стараясь успеть высказаться до того, как она сможет ему возразить, до того, как мало-мальски связная мысль оформится в ее разгоряченном сознании, слившись со всеми ее сомнениями, мечтами и надеждами.

— У нас нет будущего, но я люблю тебя. Знай это. Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты помнила это. Обещай мне.

— Обещаю.

— Мы не сможем никогда жить вместе. Я перебрал все и не нашел, что можно было бы придумать. Но когда ты уедешь, как бы далеко ты ни была, что бы нас ни разделяло, помни, я люблю тебя.

Ей самой непонятны были слезы, появившиеся у нее на глазах. Отчего? Всего лишь разговор двух влюбленных. Сладкие и горькие слова в темноте. Ей хотелось многое сказать ему.

— Я всегда буду любить тебя, — она сказала только это.

Он поцеловал ее в нос.

— Ты говоришь это сейчас, но завтра…

Она лишь слабо улыбнулась вместо возражений.

— Выходи замуж за кого хочешь, выходи за своего бывшего мужа снова, мне все равно. Но я не позволю тебе из-за меня портить себе жизнь. Этого не будет!

— Ник, я хочу…

— В мире много более достойных, чем я, мужчин. Я хочу, чтобы ты нашла одного такого и была б с ним счастлива.

— Но есть же в мире телефоны, факсы, самолеты!

— А еще есть мгновения, когда нужно уметь сказать «прощай!».

Она села, высвободившись из его объятий, и ощутила прохладу ночного воздуха.

— Мы поговорим об этом как-нибудь потом.

— Да, прежде всего нам необходимо найти твоего отца.

— А тогда, Ник, что?

Он пожал плечами и пододвинул к себе подушку. Конни хотела разозлиться и разозлилась, но лишь на какую-то долю секунды. Она не понимала, откуда пришло к ней ощущение тревоги и липкого страха, просочившегося в ее сознание. У нее и без этого достаточно забот, не хватало еще ей впадать в параноидальное состояние из-за того, что он избегает ее взгляда.

— Ник?

Ник положил подушки, одна на другую, и лег, сцепив пальцы за головой. «Одна подушка должна стать моей», — решила Конни.

— Давай договоримся, когда твой отец будет на свободе, тогда мы и поговорим о нашем будущем.

Он сказал это, вовсе не веря, что даже тогда для них найдется ответ. Он не испытывал страха, что окажется прав и она соберет чемоданы и укатит в свою ненаглядную Америку.

Так или иначе его полная уверенность в том, что ее отец, в конце концов, окажется на свободе, успокоила Конни. Ник, очевидно не совсем отдавал себе отчет в том, в какую историю ввязался. Последние несколько лет она провела в переговорах, разъездах, наведениях справок и многому научилась. Она заполучит своего отца в любом случае, а потом и своего мужчину!

Когда Конни вылезла из постели, Ник настоял на том, чтобы она оказала ему честь отнести ее в ванную комнату.

— Ты что, собираешься носить меня повсюду?

— Я, наверное, заставлю тебя лежать в моей постели, пока не заживут твои ноги.

— Боюсь, тебе самому к этому времени понадобится перевязка.

Представив себе основательно и плотно обмотанную бинтами определенную часть мужского тела, они оба рассмеялись.

Когда он относил ее назад в постель, Конни увидела возле кровати свои босоножки.

— А ты отнесешь меня и в отель? Я же не смогу надеть их на бинты! — она потрогала свою огромную белую ступню.

— Я даже не знал, что ты сняла их тогда. Я и не предполагал, что мне придется привести тебя к себе. Никакого злого умысла!

— И хорошо, что ты не знал и не предполагал. Я бы не хотела оказаться похожей на одну из тех киношных героинь, которые ноют по каждому пустяку «ой, я подвернула ногу, ой, я ранена…».

Уж она-то точно не стала бы ныть, подумал Ник. Она связана долгом и безжалостна к себе и другим. К несчастью, столь же безжалостны и мятежники.

Он протянул руку и поднял с пола босоножку, осмотрел ее и понюхал. Конни сморщила нос.

— Очень сексуальный запах, — заявил он.

— Все понятно, туфельный фетишист!

— Нет более сексуальной в мире вещи, чем тонкая полоска кожи на женской босоножке. У меня по этому поводу есть даже своя теория, основное положение которой гласит: дамские туфли определяют выбор нижнего белья дамы, — он поболтал в воздухе босоножкой. — Что скажешь, разве я не прав?

Конни могла бы поспорить с этим, но после их утомительного пребывания в горах она ухватилась бы за любую возможность попасть в отель, и не только для того, чтобы переодеть туфли, но чтобы сменить и нижнее белье. Она надеялась перехитрить жару тонкими искусственными материалами, да не тут-то было! Хлопчатобумажное белье в этом климате как раз было бы более практичным.

— Ты можешь иметь свою точку зрения на этот предмет, я не возражаю! — сказала она.

— А ты умеешь признавать поражение!

— В редких случаях! Только, когда я на самом деле не права.

— Редкий случай! Ты признала свою неправоту.

— Но разве я ошибалась в том, что касается нас с тобой? — она скользнула к нему.

Как лунный свет, разлившийся по комнате, она была призрачной, эфирной и при этом абсолютно реальной, как соленый запах океана, проникавший в комнату Ника.

На улице все еще посвистывали трассирующие пули. Возможно, там сейчас кто-то, сражаясь, умирал. Вспышка осветила окрестности, красная дуга прочертила ночное небо. Но они уже этого не видели, так как были заняты исключительно друг другом.

Босоножка упала на пол.

Позже они заспорили, и ее оказалось совершенно невозможно переубедить. Стойкость и решимость даже в отношении любви были ее сильной стороной.

— Я останусь на Лампуре!

— Ты можешь любить меня, но ты никогда не сможешь полюбить этот остров, Конни, после всего того, что здесь случилось с твоей семьей и твоей жизнью.

— Решать я буду сама!

Он заставил ее замолчать, прикоснувшись пальцем к подколенной чашечке. Ее нога дернулась.

— Я не хочу сделать тебя заложницей любви.