Он сунул красный носовой платок ей в руку:

— Иди!

— Но…

— Иди!

Поль нервничал, сидя за рулем лэндровера.

— Садись быстрее! — приказал он.

Парализующий ужас вдруг объял все ее существо. Двигаясь, как зомби, она поставила ногу на ступеньку. Поль схватил ее за руку и заволок в машину. Как будто издалека она слышала шум джунглей, трескотню и пение птиц, но все звуки утонули в реве мотора, когда лэндровер сорвался с места.

— Подождите! — закричала она.

До нее дошел, наконец, смысл плана, придуманного Ником. Только на секунду она вспомнила, что отец свободен и они теперь могут отправиться домой в Америку. Это радостное чувство тут же разлетелось и обернулось болью. Ее отец, которого Поль успел во все посвятить, с силой удерживал ее, и ее удивила и даже разозлила его сила. Поль гнал машину по горной дороге, петлявшей в джунглях. Ник скрылся за строем солдат.

Шум мотора удалялся. Ник вслушивался и желал только одного: чтобы воспоминание об этих минутах поскорее изгладилось из его памяти. У него перед глазами стояла Конни, в его ушах еще звучал ее голос, бессвязные слова муки и ярости.

Поднятый ствол винтовки указал Нику, куда ему следует идти.

— Наконец-то я узнаю, где вы прячетесь! — нарочито весело проговорил Ник.

— Еще рано веселиться, — полковник махнул сигаретой, и солдат завязал Нику глаза полоской черной жесткой материи, да так, что ни один луч света не мог проникнуть Нику в глаза.

От злости он только стиснул челюсти и сжимал их, пока не почувствовал в скулах пульсацию. Он ненавидел темноту и закрытые пространства. Но теперь, наверное, у него будет много и того, и другого, и поздно что-либо менять.

Все время, пока они шли, липкое ощущение страха не покидало его ни на минуту. Он двигался в направлении, предписанном ему дулом винтовки, он спотыкался о старые лианы коа-поры, падал, но никто не помогал ему встать на ноги.

— Я понимаю, вам придется столкнуться с некоторыми неудобствами, — сказал полковник, — но вам придется смириться с ними и подружиться с нами. У вас просто другого выхода нет.

Соответствующий моменту обезоруживающий ответ, что-нибудь вроде «это будет не так уж трудно» или же «умные слова», но несколько повеселее, оказался бы к месту сейчас, подумал Ник, но ничего не сказал. Ему следовало бы поддерживать беседу и попытаться вести себя непринужденно, чтобы они увидели, насколько он благоразумный человек, заслуживающий того, чтобы с ним иметь деле, но ничего не шло ему на ум.

— Вы храбрец! — заметил полковник.

Его лысина, должно быть, светилась уже не так вызывающе ярко, потому что они вошли в густые джунгли: Ник почувствовал на лице тень. Они карабкались извилистой тропой по склону горы. Полчаса назад ему завели руки за спину и защелкнули на них наручники, ему стало еще труднее сохранять равновесие. Он часто падал, на коленях его брюки порвались, кровь на разбитых коленках спеклась.

Когда они прибыли на место, он уже был похож на бродягу, но настроен был решительно. Он постарался сохранить уверенность в себе, держаться с ними на равных и присматриваться к тому, что могло представлять для него хоть какой-нибудь интерес. Он постарался сразу же поставить себя должным образом.

Он пытался выбросить из головы Конни, снова и снова выкрикивающую его имя, и не мог. О чем сейчас она думает? А который уже час? Наверное, она уже в самолете.

Почувствовав на щеках вновь солнечные лучи, он решил, что они вышли из джунглей и, скорее всего, именно здесь и расположено убежище мятежников. Только бы они не сунули его в какую-нибудь пещеру!

Он услышал звук отворяемой двери, и чья-то рука втолкнула его в помещение. С него сняли наручники. Он сам осторожно дотронулся до жесткой повязки на глазах.

— Снимай ее, не стесняйся, англичанин!

Они находились в бункере. Цементные стены были внизу отделаны по периметру дешевыми деревянными панелями. Посередине были огромный стол и вокруг него стулья. У стены на подставке стоял радиоприемник. Через открытую дверь он увидел ряды раскладушек в другой комнате. Камеры, которая могла бы предназначаться заложнику, он не заметил.

— Вы пьете!

Это не было вопросом или предложением выпить, это было простой констатацией факта. Кто-то незнакомый протянул ему стаканчик коа-поры. Его так и подмывало выпить его одним залпом, но он поднял его в сторону полковника и отпил всего лишь один глоток:

— Любезно с вашей стороны!

— Вы очень ценный для нас заложник!

— Я бы предпочел думать, что я посредник.

— Посредником станет ваше правительство.

«Спокойно, — думал Ник, — не надо его преждевременно разочаровывать». На его лице играла лукавая улыбка.

— Так уж сложилось исторически, британцы — очень рассудительный народ. Они сделают вид, что не хотят иметь с вами никакого дела, но чтобы они ни говорили, они не помешают нам с вами обсудить возможные варианты условий.

— Здесь у вас не может быть никаких условий.

— Однако мы могли бы обсудить…

— Вы что-то не то говорите! Мы можем запросто убить вас! Какие могут быть условия? — полковник сказал это вкрадчивым голосом, и Ник мог поклясться, что перед ним не дипломат: от полковника слишком веяло холодом. — Вам только остается, мистер Этуэлл, тешить себя надеждой, что британцы действительно пожелают вашего освобождения.

— Конечно, пожелают, но это вопрос времени.

— Вопрос времени? Люди стареют и умирают, но некоторым вообще не суждено состариться.

— Но вы же не тронете заложника!

— Не тронем, конечно, если он окажется таким ценным, каким хотел себя представить! Но в противном случае вы станете нам в тягость, и мы пустим вас в расход.

Что ж, он предвидел и эту возможность. В таком случае нужно только потянуть время, чтобы Конни и ее отец наверняка успели бы выехать из страны. А тогда уж…

Он сунул палец в пустой карман, в котором еще недавно лежал его носовой платок, и вспомнил слезы Конни и ее крики, когда лэндровер уносил ее от него прочь. Но это видение не отвлекло его от реальности. Перед ним были люди, для которых убийство стало таким же обычным делом, как еда и сон.

— Но есть же еще один вариант, — сказал он, — вы выигрываете эту войну и отпускаете меня на все четыре стороны.

Полковник улыбнулся, не раздвинув губы и таким образом не продемонстрировав ему на этот раз свои коричневые от разновидности местного чая зубы.

Конни мяла в руках носовой платок. Вызывающий красный цвет, цвет тряпки тореадора, раздражал Уиткрафта и не давал ему сосредоточиться.

— Мы беспомощны что-либо предпринять, поймите!

— Я требую определенного ответа. Теперь один из ваших подчиненных сделался заложником! Не можете же вы теперь сидеть сложа руки, расписываясь в собственном бессилии!

Посол сдвинул свой страдальческий взгляд на раскрытую папку, лежавшую перед ним на столе, потом на своего секретаря по общественным связям.

— Джордж, не могли бы вы…

— Всегда рад услужить, — Джордж набрал полную грудь воздуха и направился к балконной двери, где сорвал два тяжелых бутона с прицепившейся к перилам лианы. — Мисс Хэннесси, вы знаете, кто такой отступник? — спросил он, подавая ей цветы.

— А вы знаете, что такое преданность?

Джордж у окна разглядывал городской вид, как будто никогда прежде его не видел.

— Этуэлл сделал все это на собственный страх и риск. Он сознательно отдал себя в руки мятежников, и при этом он знал, на что идет. Мы не в состоянии развязать узел, который он сам завязал.

— Неправда, вы можете помочь ему!

— Как же?

Конни встала и подошла к Каннингэму. Она не станет сидеть в липком кожаном кресле и смотреть, как Уиткрафт прячется от нее за своим огромным столом, а Джордж рассматривает вид давно опостылевшего ему Лампура-Сити.

— Вы бы могли послать в горы людей для спасения Ника.

— И подвергнуть опасности не только тех, кого мы пошлем, но и жизнь самого Ника?