31 мая 1922 Москва «Прощай, подруга. Вечер сух и ясен…» Прощай, подруга. Вечер сух и ясен, Вызванивают ржавые листы, Скучая, музыка спускается с деревьев, И горизонта пламенный браслет Замкнулся хладно. Строгий И величавый час над миром наступил. Прощай, подруга. Загляни в глаза мне — Там тот же холод, тот же пламень там, Как будто все века, все жизни, все любови Я вобрала в единственную душу И эту душу проношу по жизни И в этот час передаю тебе. 18 декабря 1923 «Седой Бузулук и пыль…» Седой Бузулук и пыль, Улиц сухие русла. Иконы. Теплый ковыль И за Самаркой пустынь, «Тоска по родине» в саду. Тихие дни и ночи. Ленивые жизни идут, Не зная бессонниц и одиночеств. За степью путь на Москву У сгорбленного вокзала, Вековая родная тоска В кочующем сердце прижалась. По шпалам года наугад Спешат лабиринтами линий, — Но память хранит навсегда Степное татарское имя. 1923 Москва «Проползают одинаковые вечера…» Проползают одинаковые вечера Грузными дилижансами. Жизнь скупая, как Никкльби Ральф, Не знает ни любви, ни жалости. Над конторкою прилежный клерк, Вижу улицы сквозь стекла пыльные, — Так записывать еще немало лет Мелким почерком чужую прибыль. Ньюмен Ногс, товарищ мой и друг, Кружкой грога из таверны ближней, Мы смягчаем грубую игру Джентльмена, что зовется жизнью. 1923 Москва «Я о тебе пишу. И знаю, эти строки…» Я о тебе пишу. И знаю, эти строки Здесь без меня останутся и будут Печальной книгой в черном переплете, Печальной книгой о земной любви. И ты припомнишь медную кольчугу Сентябрьских дней, и медный звон ветвей, И пахнущую яблоками свежесть Простых и величавых утр. И жизнь мою суровую ты вспомнишь, Глаза мои и губы, и любовь — И грешную мою помянешь душу, И всё простишь, полюбишь и поймешь. Я не умру. Глазами этой книги Я видеть буду милый, страшный мир; Я буду слышать, как звенят трамваи, Как город голосом густым гудит. И спутницей внимательной и нежной Я жизнь твою с начала до конца Пройду, и передам неведомым потомкам Великолепный дар – любовь мою к тебе. Пройдут года по шпалам черных точек, Железные года – страницы пробегут, — Но милой лирики прозрачнее прохлады, — Как старого вина всё драгоценней вкус. 1923 «Вкус моих губ ты забыл, забыл…» Вкус моих губ ты забыл, забыл, Губы другие теперь полюбил. Косы ее тяжелей и черней, Сердце ее и добрей и верней. В комнату вашу неслышно вхожу, В очи жены твоей тихо гляжу. Хуже была ль я, лучше ль она? — Друга покинутого жена. Что ж ты читаешь жене своей Горькую повесть любви моей? Ты расскажи ей о страшных днях, О поцелуях моих, стихах, Ты расскажи, как была я зла, Как осенью раз навсегда ушла. <1923> «Подруга, дружбы ласковые узы…» Подруга, дружбы ласковые узы Мы сохранили с детства до сих пор, — Тревожным голос пропели музы Пророческий свой приговор. И часто нас свинцовый глаз рассвета Видал склоненных над одним столом — И сколько песен пламенных пропето, И сколько бед разнесено пером. Ты помнишь комнату, убогую, как ужин, Густую пыль от печки и от книг. Нет ничего. И вместо денег – дружба, А за окном бульварные огни, И звонкие проносятся трамваи. Гудит Москва. У нас покой и тишь. И синий чайник с жидким мутным чаем Пофыркивает лишь… В косом трюмо перекосился Ленин, Глядятся вещи в мутное стекло. О, милые часы стихов, тоски и лени, Беспутной юности беспутный эпилог. Об этом времени веселом и суровом Мы будем вспоминать и радоваться вновь. Подруга милая, помянем добрым словом Российских муз и сохраним любовь. «Пути истории торжественны и грозны…» Пути истории торжественны и грозны — Огромный век. Огромные дела. Над Русью древний всколыхнулся воздух, От сна очнувшись, темная пошла. Не по проселочной, не по большой дороге, Не с кистенем, не с посохом в руках. — Надвинув кепи на шальные брови И в куртке кожаной с винтовкой на плечах Пошла, спокойная, сквозь тифы и расстрелы, Сквозь вымершие волжские поля И песни новые по-новому запела С пропахнувшего порохом Кремля. Над дикими туманами провинций Не звон малиновый колоколов — Стрекочут вольные стальные птицы И запевают голоса гудков. И длинными шагами телеграфа Встревожен мир старинной тишины, И придорожные примяты травы Тяжелым шорохом автомобильных шин. Над деревнями, где мороз и солнце Высушивали сердце мужика — Кумачный флаг веселых комсомольцев Качнулся с колокольни в облака. Россия. Глушь. Кабацкое веселье. Нагайка. Бог. Дремучие леса. Сквозь грусть щемящую разгульных песен Твои суровые, поблекшие глаза Припомнят внуки. И в часы раздумья Им будут сниться скудные поля И Русь – гадающая ведунья Вслед улетающим журавлям. |
