– Сколь веревочка ни вейся, все равно концу быть, – сказал ему дантист. – Поверьте мне, Джон.

– А можно поставить на то и другое? – парировал Ребус.

Он загасил сигарету в пепельнице и сосчитал, сколько осталось в пачке. Восемь. Значит, сегодня он выкурил уже двенадцать. Грех невелик. Было время, когда он, прикончив пачку, тут же открывал новую. Пить он тоже стал меньше: пару бутылочек пива за вечер и, может быть, два-три глотка виски перед сном. Откупоренная бутылка пива – первая за день – стояла перед ним. Блисс и Робисон в мыслях не допускали выпить после работы, а он не собирался спрашивать разрешения у Коуэна. Тот допоздна засиживался в конторе. Они размещались в здании полиции на Феттс-авеню, что давало Коуэну шанс столкнуться с кем-нибудь из потенциально полезных для него больших начальников – людей, которые непременно заметят, как блестят у него туфли, и не забудут его почтительного обращения.

– Это называется лизоблюдство, – сообщил ему Ребус, увидев однажды, как тот от души смеется бородатому анекдоту, рассказанному одним из помощников главного констебля. – И я обратил внимание, что ты его не одергиваешь, когда он называет тебя Дэн…

Но Ребус отчасти сочувствовал Коуэну. Вокруг было полным-полно полицейских похуже, которые взобрались по карьерной лестнице куда выше. Коуэн это чувствовал, и это подтачивало его, не давало ему покоя. Из-за этого, как ни грустно, страдала вся команда. Ребусу его работа во многом нравилась. Он замирал в предвкушении всякий раз, когда открывал папку со старым делом. Коробок могло быть множество, и каждая готова была подарить ему путешествие во времени. В пожелтевших газетах таились не только криминальные сводки, но и отчеты о событиях в стране и мире вкупе с рекламными объявлениями и спортивными новостями. Он спрашивал у Элейн Робисон, сколько, по ее мнению, стоили в 1974 году дом или машина, а Питеру Блиссу, славившемуся памятью на игроков и менеджеров, зачитывал турнирные таблицы футбольной лиги. Но в итоге Ребуса захватывало само преступление – он узнавал детали, читал протоколы допросов, свидетельские показания, рассказы членов семьи. Он надеялся, что все эти убийцы живут где-то и с каждым годом мучаются все больше, читая о новейших достижениях в сыскном деле, в технологиях. Может быть, когда их внуки хотели посмотреть «На месте преступления» или «Воскрешая мертвых»[9], они убегали на кухню. Может, им был невыносим один вид газеты или они не могли слушать радио или телевизионные новости из страха узнать, что их дело открыто заново.

Ребус поделился этой мыслью с Коуэном: пусть в прессе регулярно сообщают о раскрытии каких-нибудь старых дел, реальных или нет, чтобы нагнать страху на преступников.

– Может, что и всплывет.

Но Коуэна это не заинтересовало: у прессы и так неприятности из-за того, что они фабрикуют всякие истории. – Нам же отвечать, они ни при чем, – гнул свое Ребус. Однако Коуэн только качал головой.

Запись закончилась, и Ребус снял иглу с виниловой пластинки. Девяти еще не было – слишком рано для сна. Поесть он поел, как и решил, что по телевизору нет ничего хорошего, чтобы его включать. Бутылка пива уже опустела. Он подошел к окну и уставился на многоквартирный дом напротив. Из квартиры на втором этаже на него глазели две девчушки в пижамах. Он помахал им, отчего они во всю прыть припустили прочь и принялись вприпрыжку гоняться друг за дружкой – сна у них не было ни в одном глазу, и они уже забыли о существовании Ребуса.

Но он знал, о чем они говорили ему: рядом есть другая вселенная. А это могло означать только одно.

«Паб», – произнес Ребус вслух. Он взял телефон и ключи, выключил проигрыватель и усилитель. Тут его взгляд снова упал на медиатор, и Ребус решил, что они отправятся вместе.

Он был в кабинете один, когда зазвонил телефон. Коуэн и Блисс отправились в столовую, а Робисон пошла к врачу. Ребус поднял трубку. Звонили с проходной.

– Тут одна дама хочет поговорить с инспектором Магратом.

– Тогда вы не туда звоните.

– Она говорит, что туда.

Ребус посмотрел на Блисса, вошедшего в кабинет с бутылкой лимонада в одной руке и сэндвичем в другой.

В зубах он держал пакетик с чипсами.

– Подождите, – сказал Ребус в трубку, а потом обратился к Блиссу: – Ты знаешь инспектора по имени Маграт?

Блисс положил сэндвич на стол и вынул изо рта пакетик.

– Он наш основатель, – сказал он Ребусу.

– Что ты имеешь в виду?

– Первый руководитель отдела по расследованию нераскрытых преступлений – мы все его дети, так сказать.

– И как давно это было?

– Лет пятнадцать назад.

– Внизу его кто-то спрашивает.

– Желаю удачи. – Блисс перехватил взгляд Ребуса. – Он жив, и с ним все в порядке. Ушел на пенсию шесть лет назад. Купил себе домик где-то на севере. На побережье.

– Инспектор Маграт уже шесть лет здесь не работает, – сказал Ребус в трубку.

– А с кем еще можно поговорить? – донеслось в ответ.

– Мы тут, вообще-то, заняты. А о чем речь?

– Пропал человек.

– Это точно не к нам.

– Но она говорила с инспектором Магратом. Он дал ей свою визитку.

– А имя она назвала? – спросил Ребус.

– Нина Хазлитт.

– Нина Хазлитт? – повторил Ребус для Питера Блисса.

Блисс на несколько секунд задумался, потом отрицательно покачал головой.

– И чем мы ей можем помочь? – пытал проходную Ребус.

– А если вы сами спросите? Это будет намного проще.

Ребус чуть-чуть подумал. Блисс сидел за столом, срывая обертку с сэндвича с креветками – он всегда приносил из столовой одно и то же. Вскоре появится Коуэн, и пальцы у него будут пахнуть чипсами с беконом. Пожалуй, лучше спуститься вниз.

– Буду через пять минут, – сказал он и повесил трубку.

Затем он спросил у Блисса, занимался ли когда-нибудь их отдел пропавшими людьми.

– По-твоему, нам нечем заняться? – Блисс толкнул ногой одну из шести заплесневелых коробок со старыми делами.

– Может быть, Маграт занимался пропавшими, пока не попал сюда.

– Насколько я помню, он был обычным инспектором криминальной полиции.

– Ты его знал?

– И сейчас знаю. Он время от времени звонит мне домой – интересуется, не закрыли ли еще нашу контору. Он меня сюда и принял – практически последнее, что он сделал перед уходом. После него отдел возглавил Эдди Трантер, а потом наступил черед Коуэна.

– Так, значит, не зря мне икалось? – вмешался Коуэн, входя в кабинет и на ходу размешивая капучино белой пластмассовой ложечкой.

Ребус знал, что Коуэн будет ее облизывать, пока не слижет начисто пенку, и только потом выбросит в мусорную корзину. Затем он начнет прихлебывать кофе, одновременно проверяя, не пришли ли ему мейлы на ящик. А комната будет наполняться запахами копченого бекона и креветок под уксусом.

– Перекур, – сказал Ребус, натягивая пиджак.

– Не задерживайся, напоминаю, – предупредил его Коуэн.

– Уже начинаешь скучать? – Ребус послал ему воздушный поцелуй и направился к двери.

Приемная была тесная, и найти женщину не составило труда – она сидела одна в единственном ряду стульев. Когда Ребус приблизился, она вскочила на ноги. Сумочка с ее колен упала на пол, она нагнулась и принялась собирать ее содержимое. Клочки бумаги, несколько авторучек, зажигалка, солнцезащитные очки и мобильник. Ребус решил не помогать ей, и женщина, закончив укладывать вещи, поднялась на ноги, поправила одежду и волосы, подобралась.

– Меня зовут Нина Хазлитт, – сказала она, протягивая руку.

– Джон Ребус, – ответил он.

Рукопожатие у нее было твердым, несколько золотых побрякушек звякнули на запястье; волосы ежиком – во всяком случае, так называл это Ребус: крашеные, светлые с красным. Лет пятидесяти, с веселыми лучиками морщин в углах голубых глаз.