Ребус уставился на него:

– Зачем ты ездил по А-девять?

Кафферти пожал плечами:

– Да так, всякий мусор выкидывал.

– Ты хочешь сказать – избавлялся от трупов?

– Ты когда-нибудь по А-девять ездил? Болота, леса да просеки, ведущие в самое никуда. – Кафферти помолчал и добавил: – По мне, так славные места.

– Там на протяжении нескольких лет пропадали женщины – тебе об этом что-нибудь известно?

Кафферти задумчиво покачал головой:

– Нет. Но могу поспрашивать, если хочешь.

На несколько секунд в комнате воцарилось молчание. Наконец Ребус молвил:

– Я подумаю об этом. – Потом он докончил: – Если окажешь мне услугу, мы будем квиты.

Кафферти хотел положить руку на плечо Ребуса, но тот увернулся.

– Давай уже поедем и выпьем, – сказал он, подталкивая гостя к выходу.

Домой он вернулся в половине одиннадцатого. Наполнил чайник и приготовил чашку чая, потом пошел в гостиную. Включил одну лампу и стереопроигрыватель. Ван Моррисон[13]: «Астральные недели». Его сосед внизу был стар и глух. Наверху жили студенты, которые особо никогда не шумели, разве что на редких вечеринках. За стеной гостиной… он понятия не имел, кто там жил. Да и знать было незачем. В том районе Эдинбурга, который он называл своим домом (в Марчмонте), население постоянно мигрировало. Много квартир сдавалось внаем, и большинство из них – на короткие сроки. Об этом и говорил в пабе Кафферти.

«Раньше все друг о друге пеклись… Вот и правда: загнулся бы ты на полу у себя в квартире – сколько бы там пролежал, пока кто-нибудь не почесался зайти?»

Ребус возразил, что раньше было не лучше. Он повидал много домов и квартир, обитателей которых находили мертвыми в постели или любимом кресле. Мухи и вонь. Да куча счетов в почтовом ящике. Может, кому-то и приходила в голову мысль постучать в дверь, но дальше дело не шло.

«Раньше все друг о друге пеклись…»

«У тебя самого, Кафферти, наверняка были люди, которые стояли на шухере, пока ты закапывал тела?» – пробормотал себе под нос Ребус.

Попивая чай, он разглядывал карту. Сам он редко бывал на А9. Дорога эта была довольно поганая, только часть ее имела разделенные полосы для встречного движения. Полно туристов, многие с жилыми прицепами. Сплошные повороты и подъемы, за которыми ни черта не видно. Грузовики и автофургоны, с трудом вползающие в гору. Инвернесс находился всего в сотне миль к северу от Перта, но ехать приходилось два с половиной, а то и три часа. А когда ты добирался до места, то в довершение ко всему оказывался в Инвернессе. Радиодиджей, которого Ребус слушал, называл это место «Дельфиньей помойкой»[14]. В Мари-Ферт действительно было несколько морозостойких дельфинов, и насчет помойки Ребус тоже не сомневался.

Эвимор… Стратпеффер… Охтерардер… а теперь Питлохри. Ребус в итоге рассказал Кафферти часть этой истории, оговорившись, что совпадение вполне вероятно. Кафферти задумался, надув губы и побалтывая виски в стакане. В пабе стояла тишина – забавно, как с появлением Кафферти в таких заведениях люди спешили допить, что у них было, и удалиться.

Бармен не только унес пустые стаканы со столика, за который они сели, но и протер его.

К тому же две первые порции им подали за счет заведения.

– Вряд ли я чем-то смогу помочь, – признался Кафферти.

– Я и не просил помогать.

– И все же… Если бы сгинули какие-нибудь бандюки, если бы они поссорились с людьми, с которыми ссориться не следует…

– Насколько я знаю, это были обычные женщины – можешь назвать их гражданскими.

Кафферти начал расписывать наказания, которых, по его мнению, был достоин виновный в таком преступлении, если окажется, что это дело рук одного человека, и закончил вопросом к Ребусу: какие тот испытывает чувства, когда осужденный получает меньше, чем заслужил, – меньший срок, меньшее наказание?

– Это не моя сфера.

– Все равно… Ты вспомни, сколько раз я на твоих глазах шел на свободу по приговору суда. А бывало, что и до суда не доходило.

– Да, это угнетало, – признался Ребус.

– Угнетало?

– Бесило. Дико бесило. И настраивало сделать так, чтобы это не повторилось.

– Но вот мы здесь сидим и выпиваем. – Кафферти чокнулся с Ребусом стаканом.

Ребус не сказал о том, что было у него на уме: «Дай мне полшанса, и я тебя все равно засажу». Вместо этого он допил свое виски и поднялся, чтобы взять еще.

Первая сторона «Астральных недель» закончилась, а чай в его кружке остыл. Он сел, достал телефон и визитку, оставленную Ниной Хазлитт, набрал номер.

– Алло? – ответил ему мужской голос.

Ребус неуверенно молчал.

– Алло? – На сей раз чуть громче.

– Прошу прощения, – сказал Ребус. – Может, я ошибся номером? Мне нужна Нина Хазлитт.

– Секундочку, сейчас она возьмет трубку.

Ребус слышал, как телефон переходит из рук в руки под звук телевизора.

– Алло?

Теперь это был ее голос.

– Извините, что звоню так поздно, – сказал Ребус. – Это Джон Ребус. Из Эдинбурга.

Он услышал, как у нее перехватило дыхание.

– Вы что-то?.. Есть какие-то новости?

– Нет, новостей никаких. – Ребус извлек медиатор из кармана и стал вертеть его в свободной руке. – Просто хотел дать знать, что не забыл о вас. Я собрал все дела и сейчас анализирую их.

– В одиночку?

– Пока да. – Он помолчал. – Извините, что потревожил…

– Трубку взял мой брат. Он живет у меня.

– Понятно, – сказал Ребус, не зная, что еще добавить.

Пауза затянулась.

– Так, значит, дело Салли открыли заново? – В голосе Нины Хазлитт звучали страх и надежда.

– Официально нет, – подчеркнул Ребус. – Зависит от того, что я накопаю.

– Что-нибудь уже есть?

– Я только-только начал.

– Приятно слышать, что вы взяли на себя такой труд.

Ребус гадал, протекал бы их разговор так же напряженно в отсутствие ее брата. И еще он спрашивал себя, какого черта он вдруг ни с того ни с сего позвонил ей – поздно вечером, когда единственным поводом для звонка была бы какая-нибудь новость, которая не могла ждать до утра. А так он подал ей мимолетную надежду.

Ложную надежду…

– Ну что же, – сказал он, – не буду вас больше задерживать.

– Еще раз спасибо. И звоните, пожалуйста, в любое время.

– Но не так поздно, наверное?

– В любое время, – повторила она. – Отрадно знать, что дело делается.

Он отключился и уставился на бумаги.

«Ничего не делается», – пробормотал он себе под нос, сунул медиатор в карман и поднялся выпить последний глоток перед сном.

Полицейского звали Кен Лохрин, и он уже три года был на пенсии. Ребусу пришлось выклянчить номер его телефона. Имя Лохрина обнаружилось в деле Зоуи Беддоус. Судя по материалам, он немало потрудился, ведя расследование. Его почерк и подпись появлялись раз двадцать. Представившись, Ребус первые пять минут потратил на разговор о радостях пенсионной жизни, обмен анекдотами и объяснение специфики работы отдела по расследованию нераскрытых преступлений.

– Лично я совершенно не скучаю по работе, – заявил Лохрин. – Стоило мне вычистить мой стол, как даже боли в пояснице прошли.

– Жалеете, что не было результатов по Зоуи Беддоус?

– Гораздо хуже, когда чувствуешь, что вот, ухватил, осталось совсем немного. С ней ничего похожего не было. Доходишь до какой-то точки и понимаешь – все, нужно заняться чем-то другим. Если, конечно, все глухари не повесили на тебя. Значит, вы входите в этот новый отдел при канцелярии прокурора?

– Не совсем. Я в Эдинбурге, в команде помельче.

– Тогда как же у вас оказалось дело Зоуи?

– Из-за девушки, которая пропала на пути в Инвернесс.

– Но случай с Зоуи – он четырехлетней давности.

– Все равно… – Ребусу понравилось, что Лохрин назвал Беддоус по имени. Это означало, что она стала для него человеком, а не просто номером дела.