— А надобно ли самому ехать, князь? — спросила тихо. — У тебя воеводы есть, бояре смышленые. Им и поручи это дело.

Князь Игорь чуть заметно улыбнулся, укоризненно покачал головой. В неполных тридцать лет седина посеребрила его виски и бороду, а глубокие залысины уже не могла прикрыть даже пышная шевелюра. Никогда он не торопился высказать свои мысли сразу, был скуп на длинные речи, старался говорить кратко и ясно. Он был не зол. Однако перечить ему или не подчиниться его приказу никто не смел.

— Надобно самому, княгиня, — сказал Игорь Василькович. — Не могу довериться никому. Душа моя не может быть спокойной. Князь Всеслав Брячиславич сейчас в Полотьске. Он бежал от Ярославичей. После княжения в Киеве бежал от верной гибели. Мне надобно, княгиня, узреть его. Киев своею силою, яко удав, захватил и неволит народы к угу10, забирает налоги с северян: эстов, карелов, белоозеров, мыслит проглотить землю ноугородецку…

Она не проронила ни слова. Лицо Марфиньки было спокойным, и, казалось, сказанное князем пролетало мимо нее, не оставив в душе никакого следа. Но она мучительно думала. На что рассчитывала, выходя замуж за осовецкого князя? На богатство, на ласки, на внимание? Да, он ласков, внимателен, не беден. Его не интересуют невольницы. Но чего она не увидела в нем раньше? Этих слов, речей, раздумий. И от одной мысли ужаснулась: князь принадлежит не только ей одной. Он думает о чем-то большем, великом и таинственном, непонятном ей…

— Тебе очень нужно богатство? — осторожно спросила она.

— Нужно, — не скрывая своих желаний, признался князь. — Мне нужно богатство свободы и независимости. Я построю красный княжеский двор, я возведу собор и назову его твоим именем, я заложу град каменный с вежами и бойницами. Неприступный врагам. А для этого нужны мир с соседями и… золото.

— Разве тебе худо в нашем деревянном доме и деревянной божнице? — как последнюю надежду, чтобы отговорить мужа от опасного похода, спросила Марфинька. — Разве тебе худо со мной? Придет время — сыновья появятся. Будем их растить и воспитывать.

Игорь Василькович встал, прошелся, потянулся, и сквозь тонкую льняную рубашку она увидела, как волнами по телу пробежали у него бугры мышц.

— Для них и стараюсь, княгиня. Княжеский род должен быть вечным.

Марфинька поняла: все решено. Перечить ему нельзя.

Отговаривать — тоже. Не принято в их роде. Слово мужа — закон. Она поднялась с кушетки, приблизилась к князю и тихо настойчиво сказала:

— Может, вече надобно созвать, княже?

— Зачем? — удивился он. — Не войну затеваю.

— Тогда Я пойду с тобой!

— В такой поход? Ты? — князь будто вздрогнул.

— Я.

— Женщины в походах приносят несчастье, — князь начинал нервничать.

— Я буду рядом с тобой, — стала просить. — Переоденусь в форму дружинника. На коне — я не хуже любого мужа. Я вытерплю, я вынесу все, только возьми, князь. Иссохну я здесь без тебя. Дай и мне каплю свободы!

Князь пристально смотрел в ее глаза, будто хотел узреть, что творится в душе княгини. Он на какую-то минуту растерялся. Смятение, нерешительность овладели им. Он, показалось ей, хотел что-то сказать. Но затем резко встал, повернулся и вышел из опочивальни.

За столом в светлице уже никого не было.

Начало июня было теплым и тихим. Буйная зелень превратила дреговичскую землю в зеленый ковер. Травы росли высокие, сочные. В лесу щедро цвели груши и яблони, калина и рябина. На княжеских землях дали густые всходы просо, пшеница и жито. Ожидался урожайный и богатый год.

Воевода Гаврила Храбрый сидел в беседке напротив князя. Две скамейки, разделенные высоким столиком, над которыми была установлена покатая крыша из дранки, находились в тени двух старых раскидистых лип. Марфинька принесла мужам из погребов холодный березовый квас.

— Как мыслишь идти в поход, Гаврила? — спросил Игорь Василькович. — Какими путями-дорогами?

— Как прикажешь, князь, — уйдя от прямого ответа, сказал Гаврила.

— Ты раньше так не отвечал, — высказал недовольство Игорь Василькович. — Ты был упрям, смел, но честен. Говорил князю, что думал. Стареешь?

— Становлюсь мудрее, княже, — на суровом лице воеводы появилась улыбка. — Старые люди говорят: «Не будь сладок без меры, чтобы не покинул тебя друг твой». А коли спрашиваешь, мыслю так: идти надобно к Полотьску на комонях11. Оттуда по реке Ловати к Ноугородецу, дальше по реке Волхове к озеру Нево.

— Ты мыслишь, воевода, что мы должны по Ловати и Волхву плыть на ладьях?

— Я не думаю так, княже. Но мы не должны уходить далеко от водного пути. А на всякий случай и секиры иметь в запасе. Переправу на плотах какую сделать, а коль придется, и ладью смастерить новую.

— Правильно мыслишь, — одобрил. — Восемь запасных комоней навьючь всем необходимым: секирами, долотами, запасами пищи. С расчета — два запасных комоня на десять дружинников. Веж12 брать не будем. И приготовь один запасной костюм гридина13 по ее размеру, — князь кивнул головой в сторону Марфиньки.

Воевода вскочил со скамейки, захлопал ресницами. Ослышался он, что ли? Она же вздрогнула при этих словах. Костюм по ее размеру или для похожего на нее? Что решил князь? Такого еще не бывало, чтобы в трудные и опасные походы брали женщин. К тому же — княгиню. А здесь не скрывая князь отдал странный приказ. Марфинька так и не поняла: для нее или для кого-то другого — приказал взять одежды князь.

— Никому ни слова, — предупредил князь Гаврилу, словно рядом не было и Марфиньки. — Зови Благовеста.

Княжеский лекарь явился пред светлые очи владыки, низко поклонился. Он знал себе цену при княжеском дворе. Знал грамоту русскую и византийскую, бывал в Киеве и свейских землях, собирал травы, цветы и ягоды — готовил зелье от многих недугов. У Марфиньки мелькнула мысль: не согласись князь взять с собою в поход ее, не звал бы он сейчас на совет Благовеста.

— Ну, благочестивый старик, — начал беседу князь, — неволить не буду, но думу твою знать должен: пойдешь ли ты со мною в поход?

— Пойду, князь, — не раздумывая ответил волхв.—

Засиделся я при дворе. Надобно перед смертью кости смолодить, воздухом свежим надышаться.

— Почему перед смертью, говоришь? — насторожился князь. — Ради жизни и мира задумал я поход в необжитые и неведомые края.

— Мир словом крепок, — сказал Благовест. — Но и точить меч забывать не надо. В наше время больше верят мечу, нежели слову.

— Но мечи на дороге не валяются, — отпарировал князь. — Мечи надо покупать. За золото.

— В этом ты, княже, прав.

Марфинька ушла. В светлице не находила себе места. И радость и тревога охватывали ее. Что же надумал князь? Возьмет ее в поход или нет? Она не находила ответа на его замысловатое указание. А переспросить не смела… Княгиня видела через туманное сычужное окошко, как в беседку один за другим приходили бояре и тиуны, беседовали с князем, уходили. Затем князю подвели вороного коня, и Игорь Василькович взлетел на него, словно птица. Конь, почувствовав твердую руку наездника, встал на дыбы, заржал, а затем галопом умчался со двора. Дорога вела в поле. Князь не был безразличен к тому, как ухаживают за полями, как растут овощи на грядках, как ухожены ульи, недавно вывезенные в лес. Перед дальним походом князю самому захотелось все увидеть, все проверить.

Уже несколько дней после того разговора Игорь Василькович, как и раньше, заходил к ней в опочивальню, был добр и ласков, вслух мечтал о славе и богатстве, рисовал в мечтах будущее: красный каменный княжеский двор, защитный вал вокруг него, собор в центре посада, а о ее просьбе не вспомнил ни разу. Она не ради красного словца просилась в поход. Три месяца рассчитываемого пути казались ей прогулкой, да она и не боялась трудностей и невзгод. Знала, как Великая княгиня Ольга, после убийства Великого князя киевского и ноугородецкого Игоря, ее мужа, организовала поход на древлян, жестоко отомстила за князя, сожгла Искоростень, много порубила мужей и дружинников. Почему же она, Марфинька, должна принести несчастье в походе? Может, напомнить о тех событиях князю?