Я приходил к ним в гости, как приходят к старшим уважаемым наставникам за советом и моральной поддержкой, заряжался энергетикой их гениального таланта.

Юрий Борисович помолчал, глядя в окно на белокаменную ограду и Святые ворота Подворья Афонского Свято-Пантелеимоновского монастыря. Справа была видна громада сталинской высотки в Котельниках.

— Посмотрите, Владимир Аннакулиевич, в моем окне соединились две эпохи, — задумчиво сказал Юра. Отведя взгляд от окна, он продолжил.

— Кто тогда в Ленинграде не знал и не любил театр, что на Невском проспекте, да еще в таком красивом здании стиля «модерн», где на нижнем этаже, сверкая витринами, располагался гастроном «Елисеевский». На втором этаже — Театр Комедии, где тогда работал знаменитый режиссер и художник Николай Акимов, тот самый фантастически одаренный человек, соединивший в себе режиссера, театрального художника и плакатиста.

— Да, я тоже любил этот театр, тем более что от нашего общежития на Фонтанке до театра Акимова на Невском — рукой подать. Там я посмотрел не мало спектаклей и очень хорошо помню экспозицию афиш и плакатов Акимова, уже тогда они были признаны произведениями искусства. Но это было очень давно. В год, когда вы родились, я поступил в высшее художественное училище барона Штиглица. Было это в пятьдесят втором, а в пятьдесят третьем умер Сталин. С группой студентов мы выехали в Москву. И нам удалось попрощаться с вождем в Колонном зале Дома Союзов.

— Владимир Аннакулиевич, на втором этаже училища Штиглица, размещался и наш архитектурный техникум. Потом его перевели в другое здание. Я продолжил серьезно заниматься графикой и плакатом. Сейчас уже не помню, кто первый подсказал мне, что у Акимова есть ученик и продолжатель его традиций, уже известный тогда плакатист Левон Айрапетянц. Собрал я свои рисунки, акварели и с надеждой отправился в его Школу плаката, куда и был принят. Учеба дала мне возможность познать суть этого жанра, который служит не только инструментом пропаганды и агитации, но и является одним из видов изобразительного искусства. Теперь, будучи студийцем Школы плаката, я стал активно участвовать в выставках.

Юрий Борисович передал мне альбом, где были напечатаны многие его плакаты. Я внимательно стал смотреть, перелистывая страницы, и убеждаясь, что именно острая композиция, оригинальность раскрытия темы скупыми выразительными средствами принесли автору успех и признание.

Юрий Борисович не без гордости говорил, давая пояснения некоторым своим работам:

— Этот приобретен Государственным Русским музеем. Эти, — он сам перевернул несколько страниц, — отмечены дипломами.

Юрий Борисович снял с полки и протянул графические листы:

— Они экспонировались на зарубежных выставках, где и остались в музеях.

Татьяна попросила мужа:

— Юра, покажи Владимиру Аннакулиевичу репродукции с твоих работ, которые осели в музеях Англии, США, Японии и в Польском мемориальном музее «Освенцим».

— В начале восьмидесятых я переехал в Москву, — продолжал рассказывать Юрий Борисович, — где начинается, а вернее продолжается моя творческая карьера. Сначала возглавил редакцию «Общеполитический плакат». Время само требовало от меня, как художника, занять гражданственную позицию патриота.

Советский Союз распался, а с ним и Союз художников СССР. Искусство оказалось в сложном положении. Вот в это непростое время я много работал, давая на выставки новые плакаты, отражающие само острие жизни.

Вскоре меня пригласили на должность главного художника в Управление делами Президента Российской Федерации. После такой солидной стажировки, — улыбнулся Юрий Борисович, — я пришел в издательство «Наш Изограф», но уже не только главным художником, но и директором. Мой коллектив выпускает книги, каталоги, альбомы, — он рукой показал на книжные полки.

Мы уже прощались с нашими молодыми друзьями, когда Юрий Борисович неожиданно сказал:

— Владимир Аннакулиевич, у нашей замечательной московской художницы Ирины Алавердовой скоро будет персональная выставка в Доме Пушкина на Старом Арбате. Она просила меня, чтобы вы написали статью, о ее творчестве для газеты.

— Я готов написать очерк об этой красивой женщине и ее картинах.

— Вот телефон, она ждет звонка.

Уходя, я подумал:

— Как хорошо, что на склоне лет продолжаю встречать молодых талантливых друзей, полных физических сил и творческих замыслов. Мы уходим навсегда, но за нами уже идут новые силы, это и есть подтверждение слов: жизнь коротка — искусство вечно.

В начале лета 2000 года Роберт Спиричев пригласил нас с Риммой во ВГИК посмотреть дипломный спектакль «Ханума».

— Будут играть выпускники курса Алексея Баталова, где я веду актерское мастерство, — сказал Роберт, — ребята талантливые, я сроднился с ними за эти годы. Скоро они разлетятся по разным театрам страны, а если повезет, то будут сниматься и в сериалах. Жду вас во ВГИКе.

— Обязательно придем, Роберт. Соскучились, повидаемся с тобой и Тамарой.

— К сожалению, Тамарочка занята в своем Духовном театре на Ордынке. Она просила передать, что скоро состоится премьера спектакля по Василию Шукшину, где она играет главную роль и заранее вас приглашает.

В назначенный день мы поднялись по мраморной лестнице института в хорошо мне знакомое фойе четвертого этажа, где в бытность мою студентом проходили занятия по танцу и сценодвижению актерского факультета. Отсюда вели двери в актовый зал, куда, собственно, мы и направлялись посмотреть спектакль. В фойе стояли Роберт Спиричев и Алексей Баталов, они что-то обсуждали.

— Молодцы, что пришли, — Роберт раскинул руки, и широко улыбнулся. — Ну, все, я вас оставляю, пойду к своим студентам, потому что мне еще предстоит вести спектакль. Володя, садитесь поближе к сцене.

В этот момент из боковой двери вышел Анатолий Ромашин.

— Толя, здравствуй, — сказал Спиричев. — Познакомься, это мой флотский друг Артыков.

Но Ромашин, будто не слыша, улыбаясь, направился прямо ко мне. Мы обнялись и по-мужски похлопали друг друга по спине. Я был бесконечно рад видеть Толю Ромашина.

— Роберт Михайлович, не знаю когда и на каком флоте вы служили с Артыковым, и по какому морю ходили, а мы уж точно с Володей плавали, — Толя продолжал крепко держать мою руку, — но только не по морю, а по Каракумскому каналу. Поездили и на верблюдах по песчаным барханам. Это такая качка — круче, чем на корабле. Как молодо и хорошо прошли почти два года работы на фильме «Утоление жажды». Есть что вспомнить, правда, Володя?

— Не знал я, что вы давно знакомы, — удивленно развел руками Роберт. — Вот и прекрасно, теперь я спокойно могу вас оставить. Все, я бегу к своим ребятам! Они нервничают, ведь им дипломный спектакль играть.

Баталов наблюдал за нами с легкой иронической улыбкой.

— Извините, но мне сейчас надо быть со своим курсом. Когда начнется представление, я подсяду к вам, в зале, — уходя, сказал он.

Начался спектакль. Вскоре Баталов нашел нас и сел рядом с Риммой. Мы же весь спектакль проговорили с Анатолием, стараясь не мешать сидящим в зале. Иногда на нас осуждающе поглядывали зрители, но, узнавая Ромашина и Баталова, не решались делать замечания. Мы не могли остановиться — слишком много хотелось рассказать друг другу о прошедшем за эти годы.