Я не люблю Таганку, ненавижу Арбат, Еще по одной — наливай! — и пора назад.

имеет под собой некоторые личные основания. Что касается москвичей в ДК «Москворечье», то как раз электрическая музыка ЗООПАРКА — которую многие называли «примитивной» — помешала им воспринять главное в Майке. То, что сформулировал после концерта один из слушателей старшего поколения: давненько в России не появлялось таких лирических поэтов. Ибо на самом деле и «Сладкая Н», и «Дрянь» — повсе не о «дряни», не о пьянке и разных безобразиях. Это произведения о любви, хоть слово это Майку так же чуждо, как и его другу БГ («я не терплю слова „любовь“, я не терплю слова „всегда“, я не терплю слов»); 90 % написанного Майком — поэма трагической любви. И тема эта прорастает сквозь любые сплетения сюжета. I

Кто-то как всегда гнал мне чушь о тарелкахКто-то как всегда проповедовал дзенА я сидел и тупо думал: С кем и где ты провела эту ночь, моя сладкая Н?

«Дрянь» представляет собой череду обвинений, в адрес женщины, переходящих в оскорбления и проклятия («твое красивое лицо катится ко всем чертям») с постоянным рефреном «ты дрянь». Как тут не вспомнить героиню «Обыкновенного чуда»: «Я скакала три дня и три ночи, чтобы сказать вам, как вы мне безразличны». Однако вернемся от лирики к истории. В свое время МАШИНА и ВОСКРЕСЕНИЕ уже достаточно широко распространили студийные записи своих программ, однако для них это занятие всегда служило побочным промыслом — дополнением к концертной деятельности. Только АКВАРИУМ и ЗООПАРК, опять-таки не от хорошей жизни, отнеслись к работе с магнитофоном с должным вниманием — как к важнейшей форме обшения со слушателем. Постепенно эта форма становилась для многих групп и единственно возможной, не считая «квартирников». С легкой руки АКВАРИУМА вошли в традицию т. н. «советские LP» — оформленные катушки с записями, соответствующие по времени звучания западным «лонг-плеям». Качество их, поначалу не очень высокое, к 1982 году поднялось до уровня фонограмм официальных эстрадных ансамблей, а в 1983 г., когда появился знаменитый ПРИМУС № 1, превысило этот уровень. Что касается художественного оформления, некоторые из наших эрзац-LP являют собою образцы высокого графического искусства, вполне достойные самого модного тогда живописного салона на Малой Грузинской: «Уездный город Н» ЗООПАРКА, «Песни на бытовой сюжет» — С. Рыженко, ФУТБОЛ, или бутлеги АКВАРИУМА «Рыбный день» и «Сроки и цены». Интересно, что наиболее запомнившиеся публике акустические программы также получили широкое распространение, в том числе и в оформленном виде. Итак, нам не приходится удивляться, услышав среди молодежи такие разговоры: «„Хипаны“ — это с какого диска ДДТ? — Да с „Периферии“…» Не раз уже в этой истории откровенно заимствованная форма скрывает родное, почвенное содержание. Другое интересное изобретение из того же арсенала — собственная периодическая печать. Еще в конце 70-х в Ленинграде при деятельном участии БГ, Михаила Брука (известного как барабанщик группы ВЫХОД) и идеолога невских «хипанов» Гены Зайцева (который вовсе не походил образом жизни на московского коллегу Солнышко) начал выходить журнал «Рокси». Соответственно названию, он был чисто музыкальный. В начале 80-х к нему добавилось столичное «Зеркало», после уничтожения клуба «Рокуэлл Кент» переименованное в «Ухо»[17]. Таким образом, возводимое здание обрастало флигелями.

Старшие товарищи из «Тониной бригады», как я уже говорил, поглядывали с нескрываемым презрением на нашу возню с акустическими концертами. Они наращивали объемы залов под грандиозные праздники песни ВОСКРЕСЕНИЯ (с этой группой, впрочем, мы тоже довольно быстро установили контакт) и «тяжелых» групп. Из них в начале 80-х особенно выделялись ленинградские РОССИЯНЕ Георгия Ордановского и московское СМЕЩЕНИЕ.

От СМЕЩЕНИЯ практически не осталось записей: об этом никто не позаботился, предпочитая непосредственное общение с публикой. Слишком непосредственное, надо сказать: на концерте в городе Ивантеевка, барабанщик С. Шелудченко был серьезно ранен брошенной из зала бутылкой. Вот как концерт СМЕЩЕНИЯ выглядит на пленке: рев киловатта аппаратуры, начисто заглушающий слова песен, рев зала: «О-ле-ся! О-ле-ся!» — и потом одинокий, покрывающий все визг: «Олеся, убей нас!!». В нашей бедной женским вокалом рок-культуре солистка СМЕЩЕНИЯ Олеся Троянская представляет явление уникальное. Вот как она сама определяет свой путь в искусстве: «С хиппи я путешествую с 14 лет. Сначала пела просто под гитару, для себя, а еще раньше занималась балетом: потом в „Смещении“ все это совместилось. В группе собрались музыканты очень высокого класса, взять хотя бы Алика Грановского (впоследствие — АРИЯ и МАСТЕР), но они оказались и настолько же сложными в общении людьми, поэтому идиллия была недолговечной»[18]. РОССИЯНЕ принадлежали к самому старшему поколению (основаны в 69) и хранили верность хиппистскому братству, игнорируя государственные учреждения типа Ленконцерта. Впрочем, их туда никто и не приглашал — несколько прямолинейные хард-гимны «цветочного поколения», которые писал Ордановский: «Да поможет нам рок!» или «Кто не с нами — тот против нас!» — равно как и сам Жора, бешено несущийся по сцене с развевающимся хаэром, — вряд ли подошли бы для официальной эстрады. Между тем, РОССИЯНЕ были популярны по всей стране (автор этих строк впервые услышал их в Архипо-Осиповке Краснодарского края), они непрерывно гастролировали, и независимый рок-менеджмент Ленинграда опирался прежде всего на них. Эта была едва ли не единственная в городе команда с приличным комплектом аппаратуры (за что персональное спасибо их гитаристу и звукоинженеру Евгению Мочулову, нынешнему звукорежиссеру ДДТ). Хиппистский хард-сэйшен был ближе всего к хэппенингу. Фанатичная искренность исполнителей гарантированно «заводила» любую аудиторию. Поэтому слова оказывались не так уж важны (да их часто и не слышно было). Впоследствие подобные «праздники народной свободы» повторятся на концертах филармонических «металлистов» (после того как в 1986 году стиль «хэви метал» будет легализован и официальные группы типа КРУИЗа легко и непринужденно перейдут от дискотечных попевок «Крутится волчок» к «забою»). Разница заключалась в том, что и РОССИЯНЕ, и СМЕЩЕНЦЫ действительно жили тем, что они делали. Для искусства это разница немаловажная.

Ленинградский рок-клуб был организован в январе 1981 года при Межсоюзном Доме Самодеятельного Творчества (ЛМДСТ). Эта контора надзирала за многострадальным «самодеятельным творчеством» со стороны профсоюзов и размещалась в красивом доме с залом на ул. Рубинштейна. Относительно основания рок-клуба существуют две, на первый взгляд, взаимоисключающие версии. Будущий демократ, а тогда зам. начальника Ленинградского Управления КГБ О.Д. Калугин вспоминает: «Когда в начале 80-х годов любители рока заполнили ленинградскую эстраду, по инициативе КГБ в городе был создан рок-клуб. С единственной целью: держать это движение под контролем, сделать его. управляемым»[19]. Противоположная точка зрения изложена в книге «Рок-музыка в СССР» самими рок-клубовскими администраторами. «Начало 80-х принято называть кульминацией застоя, но именно тогда робко, пунктирно наметились новые возможности, одной из которых был рок-клуб — государство в государстве»[20]. Соответственно, встает вопрос об авторстве: кто основал знаменитый храм муз? Рокеры или сослуживцы генерала Калугина? Кого за это благодарить? Как заметил в свое время Башлачев, «из двух противоположных истин каждая абсолютно верна по-своему… Как только ты решаешь проблему, эти две истины примиряются естественным путем». Генерал, безусловно, прав в том, что органы (не только КГБ, но и романовский обком КПСС), принимавшие решения о создании рок- клуба и определявшие его статус, меньше всего заботились о прогрессе какой-то там музыки. Аккурат наоборот. Им нужна была резервация для музыкантов, где те помаленьку загнивали бы в замкнутой среде под надежным контролем, в том числе и со стороны собственных маленьких рок-чиновников (вся история СССР учит, что при осуществении подобных экспериментов таковые появляются в любой среде очень быстро). Одновременно получалась и неплохая витрина для доверчивых иностранцев: «Смотрите, у нас даже такую дрянную и не нужную народу музыку никто не преследует!». А «ненужной народу» она могла стать довольно быстро, поскольку модель рок-клуба по Калугину предусматривает всемерное препятствование выходу музыкантов на массовую аудиторию. Это и есть принцип резервации. Однако открыто он, по понятным причинам, поначалу не провозглашался. И те ленинградские рокеры (РОССИЯНЕ, АРГОНАВТЫ, вышеупомянутый Гена Зайцев), которые выступили с рок-клубовской инициативой, неожиданно поддержанной властями, совершенно искренне считали, что организуют именно клуб для музыкантов — для облегчения их непростого бытия. В дальнейшем эти полярные позиции переплетаются и уживаются под одной крышей. Жизнь — вообще противоречивая штука. В известные периоды то одна, то другая позиция получала преобладание — соответственно общему направлению политических ветров. Кстати сказать, несмотря на переплетение, на практике различить их было довольно просто — руководствуясь здравым смыслом и евангельским принципом: «по плодам узнаете их». Еще Винни-Пух понимал, что, например, улей — это место, откуда вылетают пчелы. Соответственно, рок-клуб — это, по логике вещей, место, откуда исходит рок-музыка. Так на первых порах и было. Менеджеры из разных городов могли обращаться на ул. Рубинштейна с официальными запросами, и по этим запросам к ним выезжали группы с «литовками» на руках. Вскоре после смерти Брежнева ассортимент расширился: вместе с группой появлялась бригада сотрудников МВД И КГБ для выяснения — кто и с какой целью занимается организацией идейно вредных концертов. К концу 1983 года группы перестали выезжать вовсе, и по запросам, адресованным в Ленинградский рок-клуб, прибывали только сотрудники карательных органов. Таким тобразом, практика, которая является критерием истины, подсказывала, что на ул. Рубинштейна работает уже не рок-клуб, а нечто иное. Что — догадайтесь сами.