Молодая женщина покачала головой.

– А почему он написал: «Приеду завтра, если смогу»? Вы полагаете, что-то может его задержать, пускай хоть на час, и он не поспешит к вам… ко мне?

– Признаюсь, это и в самом деле не очень понятно, – согласился Сантер.

– Телеграмма странная, – твердо повторила Асунсьон. – И он… он даже не предупредил меня!

– Откуда ему знать, что вы здесь?

– О, мне кажется, он должен слышать зов сердца. Молодая женщина подняла на Сантера большие, бархатные глаза.

– Вы его друг, – сказала она, – его лучший друг, мне думается. О вас он рассказывал мне больше всего…

Сантер судорожно сжал руки. Какой злой дух вселился в него вдруг? Он сделал шаг в сторону своей гостьи и прошептал дрожащим голосом:

– Дружба порой давит тяжким грузом…

– Что вы хотите этим сказать? – молвила Асунсьон, открывая сумочку и доставая крохотный портсигар золотисто-зеленого цвета.

Что он хотел сказать?.. Сантер плотно сжал губы: для ответа ему хватило бы и трех слов, а на ее родном языке всего двух. Но он не имел права… Жернико был его другом. Эта женщина принадлежала Жернико. И ее нельзя было поделить, словно добычу, привезенную из Маньчжурии или Хайнаня!

Сантер жестоко осуждал себя. Неясная надежда, в которой он едва решался себе признаться, родившаяся в ту самую минуту, как эта женщина вошла в его жизнь, ожидание непредвиденного вмешательства Провидения, не скрывалось ли за всем этим тайное желание, заключавшееся в том, чтобы Жернико не вернулся?

Да, Сантер дошел уже до этого! Он, верный друг, надежный товарищ, прекрасный брат, он в самом деле так думал, он говорил себе, что, быть может, Жернико не вернется и что тогда ничто уже, ничто на свете не помешает ему признаться в своей любви Асунсьон.

– Что вы хотите этим сказать? – еще раз тихонько повторила она.

– Я… Я уже не знаю! – пробормотал Сантер, рухнув в кресло.

Он обхватил руками голову… Почему эта женщина обратилась к нему? Почему у нее недостало мужества подождать еще несколько дней? Зачем она дважды приходила и садилась здесь, скрестив ноги, улыбаясь ему своими алыми губами и ласково обволакивая его теплым взглядом? А ведь он с первого раза заверил ее, что не получал от Жернико никаких известий, что ничего не знает о нем, точно так же, как она, и понятия не имеет, где он провел эти пять лет. Кроме того, он обещал предупредить ее, как только получит весточку о его возвращении. Но нет, она не захотела ждать! Через три дня, то есть позавчера, она снова пришла и заявила ему своим безмятежным голосом, что беспокоится, страшно беспокоится, что вот уже два года, как она не видела Марселя, что с тех пор не получила от него ни единой строчки, поэтому с ним наверняка что-нибудь стряслось…

– Простите, – возразил Сантер. – Вы же сами сказали мне, что не оставили ему адреса!

Но вскоре он понял всю бесполезность разговоров на эту тему… Доказывать Асунсьон свою правоту было глупо, оставалось признать ее правоту.

– Девять часов, – сказала молодая женщина. – Как вы думаете, долго еще ждать?

Сантер ничего не ответил, во всяком случае, ответил не сразу. В доме царила тишина, в гостиной было очень душно. Надвигалась гроза. А тут еще это ожидание, ожидание, длившееся годы, которому, казалось, конца не будет…

Внезапно вскочив, он открыл маленький шкафчик и достал оттуда четыре стакана, сосуд для приготовления коктейлей и пузатые бутылки.

– Видите, я нисколько не сомневаюсь, что он придет! Сейчас приготовлю коктейли…

– Почему четыре? – спросила молодая женщина.

– Вы, он, Перлонжур и я… Получается четыре.

– Но вашего друга Перлонжура еще нет?

– Он поехал навестить свою старую матушку. Должен скоро быть.

«Чинзано», «Джильбейс», кусочки льда, лимонный сок – Жорж смешал все это.

– Боже! – вздохнул он. – До чего же жарко… Ночью обязательно будет гроза…

– Вы думаете?

Асунсьон погасила в пепельнице сигарету, и это дало возможность Сантеру еще раз полюбоваться прелестным изгибом ее обнаженной руки.

– Мне вспомнился тот вечер, когда я познакомилась с Марселем на Бермудских островах, – медленно произнесла она.

На мгновение она умолкла в задумчивости, – Madre![1] Это был безумный вечер. Сантер затаил дыхание. Он понимал, что молодая женщина, измученная изнурительным ожиданием, хочет поведать что-то о себе, о них.

Но, оказалось, она вовсе не собиралась исповедоваться. Вот что она рассказала.

– Мы смотрели на море, оно было похоже на голубой бархат. Он говорил мне милые глупости, например: «Мне хотелось бы сшить вам такое платье…» Потом заявил: «Вы прекрасны, и я люблю вас. Если пожелаете, я сделаю вас принцессой, королевой, вам все будут завидовать». Я спросила его: «А что вы потребуете взамен?» Он долго смотрел на меня, потом ответил: «Ничего». И я тут же решила отдать ему все… На другой день вечером он уезжал в Чарлстон.

У Сантера перехватило дыхание.

– И поверив этим словам, вы храните ему верность, дожидаясь его два года? – спросил он хриплым голосом.

– Конечно.

– Боже мой! – простонал Сантер.

Возможно ли, чтобы ему довелось встретить такую женщину и тут же потерять ее? Он почувствовал острую боль в груди. Его желание поскорее увидеть Жернико улетучилось! Он потерял всякий интерес к нему, хотя совсем недавно сгорал от нетерпения, надеясь не только увидеть его, но и услышать из ого уст подробности о гибели Намота. Какое это теперь имело значение! Для пего не существовало ничего и никого, кроме этой женщины, которую он любил, и собственных невыносимых страданий.

Он снова устремил па нее горящий взор. Быть может, ему в последний раз суждено смотреть на нее так. Он с восхищением глядел на ее тяжелые, иссиня-черные волосы, ее бездонные зеленые глаза, стройную фигуру, белые обнаженные руки. В тот вечер па ней было неяркое голубое платье, и единственным украшением был маленький золотой крестик па цепочке, пять раз обвивавшей ее тело.

Послышался бой часов, и это вывело Асунсьон из глубокой задумчивости.

– Десять часов, – молвила она. – Почему его до сих пор нет? Почему он не может позвонить, если что-то его вдруг задержало?

– Он не смог бы дозвониться. Мой телефон неисправен…

– Однако вы мне звонили?

– Да, но не отсюда. Гроза приближалась.

– Мне страшно, месье Сантер, – сказала вдруг Асунсьон, хотя в голосе ее не ощущалось волнения.

Стараясь утешить ее, Сантер силился изобразить на своем лице улыбку.

– Страшно!.. Чего же вы боитесь? Вместо ответа последовал еще один вопрос:

– Как вы думаете, что может послужить причиной падения человека в море?

Тут позади них раздался легкий шорох и послышался голос:

– Причиной может быть, например, преступное нападение.

– Дорогая! – прошептал Жернико, заключив Асунсьон в объятия.

Поцеловав молодую женщину в губы, он, легонько оттолкнув ее, двинулся к Сантеру и молча обнял его. Затем отступил на несколько шагов, и тут только Жорж смог хорошенько разглядеть его, заметив, как он изменился.

Жернико, всегда такой спокойный, уверенный в себе, вернулся похудевшим, с заросшим бородой лицом, с растерянными глазами, глядевшими в одну точку. Волосы взлохмачены, галстук повязан кое-как. Вцепившаяся в пуговицу пиджака левая рука дрожала…

Эту глубокую перемену Асунсьон, должно быть, заметила точно так же, как и Сантер. Она застыла па месте от удивления, когда Марсель оттолкнул ее, чтобы схватить в объятия друга. Какое-то время она, видимо, ждала, что Жернико после братских излияний вернется к ней. Но этого не случилось. Он остался стоять посреди гостиной, сгорбившись и глядя прямо перед собой.

Тогда она сама подошла к нему и, положив руки ему на плечи, приподнялась на мысочках, подняв к нему свое прекрасное, взволнованное лицо. Но он, казалось, не видел ее, его хмурый взгляд по-прежнему был устремлен в одну точку.