– Видите?

Снова усаживаясь на пол, с таким выражением, будто притащила ценнейшую реликвию, победоносно явила миру Лена свою находку.

– Это дневник. Он принадлежал человеку, что жил здесь раньше. Я вам его сейчас почитаю.

И Лена прочла. Все. От корки и до корки.

Хотя и чувствовала себя при этом предательницей. Совершенно, кстати, непонятно, почему?

– Н-да, – протянул Серега, ухмыляясь, – абсурдная история. У хозяина дневника явно крыша потекла. Мужик так не должен чувствовать, ясно? И вести себя тоже так не должен. Извращенец хренов! При коммунистах такого не было.

– Это-то как раз при коммунистах и было, – позволила себе проявить сарказм Лена.

– Ребята, не ссорьтесь, – поморщилась Таня. – Кстати, а почему ты думаешь, что он покончил с собой?

– Мне так кажется. А ты думаешь иначе?

Пришел Танин черед пожимать плечами. Она не знала, что она думала. Она вообще-то предпочитала по жизни задумываться как можно меньше.

– Самое странное, что я тоже думаю, что акт сведения счетов с жизнью имел место быть, – дурачился Сашка. – Вот ведь дела, просто тетрадка в клеточку; и вроде ничего такого в ней и нет. А ощущение, будто в паутину сопливую какую-то вляпался.

Лена вздрогнула. Саша фактически озвучил её мысли.

– Ну ладно, хватит об этом, – хлопнул он по полу ладонью. – Мне вот кажется, что я знаю, чем мы все сейчас займёмся? Что скажете насчет небольшого спиритического сеанса? Кто – за? Голосуем!

Лене не понравилось, какой оборот принимало дело. Она успела пожалеть, что рассказала друзьям о своей находке. Но возразить против затеи друзей она почему-то не посмела.

Пока расчерчивали лист бумаги на две половинки, пока на каждой половинке писали: «да» и «нет», Лена утешалась мыслью, что при свете дня отечественная нежить, воспитанная гораздо лучше голливудской, будет действовать в рамках приличия и большего, чем худо-бедно пошуметь водой, себе не позволит.

Когда импровизированная гадальная доска была подготовлена, ребята уселись рядышком, предварительно зашторив окна тяжелыми гардинами Из-за этого свет в комнате стал ярко розовым. Что, по мнению Лены, было крайне неприятно, так как вызывало в памяти атмосферу ночных кошмаров.

Одиноко, над серединой листа, желтым всполохом, теплилась парафиновая свечка.

Блюдце быстро накалялось, становясь горячим, покрываясь изнутри черной копотью.

– Дух, обитающий в этой комнате, явись! Дух, ответь, ты здесь?

Тишина.

– Дух, обитающий в этой комнате, в этой квартире – явись!

Как все и ожидали, ничего не происходило.

– Дух, ответь, ты здесь? – продолжала упорствовать Лена.

– Не отзывается, – насмешливо фыркнул Серега. – Наверное, какого-нибудь петуха дерет на том свете.

– Дух, обитающий в этой комнате, в этой квартире, явись! Дух, ответь…

По комнате пронесся резкий, стремительный порыв ветра, от которого шторы на окнах заходили ходуном.

Волосы девушек заструились за спинами. Пламя свечи бешено заметалось и погасло, испуская темное змеящееся облачко.

Блюдце, которого никто ни касался, дрогнуло, завертелось вокруг своей оси, и принялось истерично метаться по бумаге. Зазвенело, подпрыгивая на одном месте, как мячик, и, расколовшись сначала на две половинки, затем словно бы взорвалось изнутри на множество осколков, разлетевшихся в стороны.

Порыв ледяного воздуха снова ударил в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание.

Все стихло.

При дыхании из ртов вырывались облачка белого пара, как бывает при минусовой температуре.

Ребята продолжали ощущать яростную, злую силу, разлитую в воздухе и боялись пошевелиться – а вдруг все повториться сначала?

Сережка, самый ироничный и смелый за минуту до этого, теперь испуганно таращил глаза.

– Слышите? – трясущимися губами произнес Сашка. – Вода льется.

– О, господи!

Лена побежала в ванную, почти уверенная в том, что там будет пусто и сухо. Что звук падающей воды окажется не большим, чем массовой галлюцинацией.

Перед дверью она замерла, на мгновение, вспомнив предупреждение из сна: «Не входи!». Но страх залить соседей оказался, как ни странно, сильнее страхов перед потусторонним миром.

Лена распахнула дверь.

Она была здесь повсюду – вода!

Падала, струилась, билась о стенки ванной. Что самое странное, вода была горячей!

Взгляд Лены метнулся в колонке. Разделитель стоял почти на максимальной отметке.

Лена потянулась, чтобы повернуть рычаг и выключить колонку. Руку ударило током. Отскочив, в испуге, она не сразу вспомнила, что колонка газовая. В ней не могло быть никакого напряжения.

Звук падающей воды стих.

Вода в ванной уходила через слив оставляя ванну пустой.

Даже капли не задержались на белых ровных боках емкости.

Резкая боль в руке заставила Лену опустить взгляд. Рядом с веной алел тонкий, не глубокий, кровоточащий порез, тянущейся вдоль синей жилки.

Дверь за спиной резко распахнулась. На пороге возник Сашка, бледный, испуганный и злой:

– Какого черта ты тут закрылась?!

–Я не закрывалась.

Взгляд Саши скользнул к кровоточащему порезу:

– Что это ты делаешь, мать твою?! Зачем?!

– Думаешь, я нарочно? – возмутилась Лена.

– Пошли отсюда скорее!

Сашка схватил её за руку и потащил за собой.

Лена и не думала сопротивляться.

Елена Григорьевна была красивой женщиной. При взгляде на неё на ум невольно приходило сравнение с хризантемой, стоящей на столешнице из дорогого богемского стекла в хрустальной вазе.

Глубоко посаженные серые льдистые глаза, точеные черты, густые прямые волосы. А ещё этот запоминающийся, берущий за душу, вкрадчивый грудной голос.

Она очаровывала холодом. Как змея, заползла в душу.

Мишка давно её знал её. Елена Григорьевна была давней подругой матери. Он привык относиться к ней, как к красивой взрослой тёте, не сомневаясь, что она, в свою очередь, видит в нем только сосунка, которому при встрече полагается приносить мешок сладостей и игрушки.

У Мишки и раньше случались романы с женщинами старше себя. Но в этот раз всё было иначе. Прежние отношения не вынимали душу из тела.

В тот вечер, когда они ввязались одновременно в тяжелые и сладостные для обоих отношения, Мишке навязали необходимость присутствовать на празднике взрослых. От такого не один нормальный подросток радости не ждёт.

Вечеринка проходила на арендованном стареньком пароходике, разукрашенном не в меру ярко. Горели разноцветные лампочки, трепыхались на ветерке разноцветные флажки. Взгляд белокурой красавицы отозвался искоркой, показавшейся поначалу неприемлемой, даже невозможной.

Елена Григорьевна подошла к нему первой.

Когда женщина наклонилась, взгляд Мишки невольно упёрся в её пышный бюст, полуоткрытый в квадратном вырезе топа.

– Я давно не танцевала, – роняли слова сочные, манящие, словно губы. – Пригласи меня.

Стараясь скрыть охватившее его возбуждение, Мишка трясущимися от желания руками обнял подругу матери.

Они медленно закружились в такт мелодии.

– Дурачок! – усмехнулась Елена Григорьевна, сжимая горячие Мишкины пальцы юноши своими, прохладными и твердыми.

Круто развернувшись на высоченных шпильках, пошла к выходу. Туда, где над импровизированным трапом сверкали разноцветные гирлянды.

Вслед за ней, Мишка двигался, словно привязанный, пока они не подошли к черному Фольксвагену.

Сев в автомобиль, Елена Григорьевна поправила зеркало заднего вида.

Её отражение холодно улыбнулось.

Пристегнулась, повернула ключ зажигания. Машина тронулась с места.

В ту ночь Мишка словно второй раз лишился девственности. Страсть захлестнула его с головой. Он полностью попал под влияние холодного взгляда, умелых рук, чутких чувственных губ; гибкого, несмотря на возраст, тела, которым никак невозможно было пресытиться.

Женщина играла на нём, как на инструменте, виртуозно.