– Мальчик в больнице под капельницей, – пояснили встречающие.

– Поедемте с нами, поможете, – просит нас Ольга Базанова. И не напрасно. К отправлению в Николаевск готовили и солдата с тяжелым менингитным недугом.

После продолжительной подготовки перенесли в машину обоих больных, и теперь мы торопили медиков.

Вечерело. Снегопад не прекращался. По глубокому снегу, с тяжелой ношей на носилках, нам с Женей двигаться очень нелегко. В самолете солдат стонал. Мальчик, хорошенький, темноволосый, с красными щечками вдруг начал синеть.

– Подушку! – крикнула Базанова.

– Кислород забыли, – растерялись девушки.

Женя без команды бросился к машине:

– Кислород, быстрее!

Машина рванула с места и растаяла в снежной белизне. Минут двадцать доктор делала искусственное дыхание, пока не подвезли кислород.

– Нет, в воздух поднимать его нельзя, – с дрожью в голосе заключила наш доктор. – Мы остаемся, а вам, друзья мои, придется самим везти солдата, периодически контролировать состояние. Другого выхода нет, – умоляюще смотрела на нас чистыми голубыми глазами красивая, до предела утомленная женщина.

– Не волнуйтесь, сделаем как надо, – заверяю я. Солдат начал задыхаться.

– Ну, что, командир, сумеешь?

– Давайте марлю, чего там уметь, – наклоняюсь и приступаю работать, словно кузнечный мех – рот в рот: вдох – выдох, вдох – выдох. Лицо парня теплеет, дыхание восстанавливается.

– Хорошо, – я спокойна. Мальчика в машину, – просит Базанова.

Снова, утопая в снегу, тащим носилки к машине и спешим назад к самолету. Поселок зажегся огоньками, отчего стал лучше просматриваться сквозь снежную пелену.

Смотрим на часы и передаем взлет за три минуты до захода солнца. От маяка набираем высоту 500 метров, выше сплошная облачность. Летим, придерживаясь ледовой дороги, где нет-нет да мелькнут огоньки фар автомобилей, а они нам ох как нужны. Горы выше нас и прикрыты облаками, нам же необходимо не проскочить поселок Нижние Пронги. Задача с двумя неизвестными. Если уклонимся вправо – огни поселка не заметим, слева горы.

Беру небольшое упреждение влево с расчетом точно пройти через поселок. Под лыжами проплывают частые острова, пролет фиксируем через открытую форточку. Впереди, через стекла кабины, ничего не видно, хоть садись и рули. Часто включаю фары, чтобы определить – облако перед носом или гора. По очереди выбегаем к больному, он пока держится нормально.

Началась вибрация расчалок – обледенение. Этого нам только не хватало. Стрелка АРК колеблется в пределах 60° в северо-западном направлении, а с появлением обледенения начала вращаться на 360°. Теперь момент разворота в устье Амура можно определить по точному пролету Нижних Пронг, другого варианта нет.

Лед с расчалок отбиваем струбциной, но крылья тяжелеют с каждой минутой и очень сильно. Скорость падает до 160 км/час по прибору, самолет сыпется. Высота 300 метров, а Пронг все еще нет, а может, уже промахнули? Запрашиваю пеленг.

– Подходите ближе, пеленг неустойчивый, – передает диспетчер. И тут нет помощи! Рады подойти побыстрее поближе, да сильный встречный ветер и обледенение тормозят движение. В черноте вырисовывается светлое пятно. Всматриваемся и убеждаемся, что это и есть Пронги. Надо продержаться в воздухе минут тридцать, мы и держимся, потея, и чего греха таить, моля Бога.

Над городом скорость упала до 130 км/час. Самолет на грани срыва. Приходится выпустить закрылки. Самолет от вибрации ходуном ходит, но перед нами аэродром. На перроне подъехала машина БЗ.

– Сколько лить? – спрашивает шофер Стешков.

– По триста в каждую группу, – отвечаю ему и слышу как что-то грохается об фюзеляж. «Неужели скорая врезалась в фюзеляж», – мелькает нехорошая мысль. Выбегает Федоров и видит лежащего на снегу заправщика.

– Ты что самолет ломаешь?

– Ноги свои ломаю, а не самолет! Там гольный лед, – кряхтя от боли отвечал свалившийся с фюзеляжа заправщик.

Беру подножку, отбиваю кусок льда от передней кромки нижнего крыла. Лед матовый, толщиной сантиметра три.

– Как вы долетели? – дивится Стешков.

Прошу техников отогреть за ночь самолет, иначе влетит нам по первое число.

– О чем разговор! – понимающе заверяют друзья-авиатехники.

Утром следующего дня мы с Евгением прибыли в аэропорт за час до восхода солнца, чтобы улететь, в Мыс Лазарев – санзадание осталось недовыполненным, но узнали трагическую весть: пятилетний сын директора леспромхоза скончался в два часа ночи от крупозного воспаления легких.

Машинально сую руку в карман куртки и достаю платочек, пахнущий лекарствами. Только вчера этим платочком вытирал я холодный пот милого мальчика, молящего нас о помощи широко раскрытыми, испуганными глазками, когда мы несли его на носилках. Смахиваю непрошеную слезу.

Подходит командир Объединенного Анатолий Самсонов, здоровается и спрашивает у командира АЭ Анатолия Кузнецова:

– Кто вчера ночью летал?

– Вот этот орел! – показал на меня Анатолий.

– Как попадет ко мне задание на подпись, я из этого орла ворону ощипанную сделаю, – «порадовал» нас командир.

Машу безразлично рукой и выхожу на улицу. Кузнецов интересуется, сдал ли я задание.

– Я его в печку выбросил, на растопку.

– Правильно сделал, – подбадривал меня Анатолий.

Самсонов, видимо, вник в суть происшедшего и о срочном санзадании в Мыс Лазарев никогда не вспоминал.

Было еще одно горестное санзадание. Санзадание в Амурской области, когда мы работали на лесопатруле в городе Шимановске. Пожаров хватало, и летать приходилось иногда допоздна. Жили мы на квартире у бабушки с дедушкой. Полеты начинались рано, и добрая бабушка ставила на стол для нас корчажку молока, хлеб, яйца, масло и другую домашнюю снедь, оплачиваемую нами в конце месяца. Обедали в аэропорту, а ужинали в ресторане, спокойном, уютном заведений с полупустующим залом, заполненным командировочной публикой.

Поздним вечером официантка позвала командира самолета к телефону.

– Из обкома, – шепнула она мне. «Что бы это значило?» – терзался я в догадках. Беру трубку, докладываю.

– Здравствуйте! Чем занимаетесь?

– Ужинаем, – отвечаю.

– С вами говорит секретарь обкома партии. – Спиртное употребляли?

– Работы много, не до спиртного, можете позвонить в больницу – пусть проверят! (Что такое в то время говорить с обкомом, надеюсь всем понятно.)

– Верю вам и прошу – можете сесть в поселке Красный Мак? Там бандит пострелял местных жителей, их надо спасти! – говорил приятный мужской голос. Осведомленность обкома меня поражала.

– На дорогу сесть можно, безопасность гарантирую, но мне на полет после захода солнца с подбором посадочной площадки нужно разрешение нашего командира отряда или начальника Управления ДВУ ГА.

– Минуточку, сейчас будете говорить с начальником Управления.

Голос Езерского мне был хорошо знаком:

– Срочное санзадание выполнить разрешаю под личную ответственность командира звена.

Надо же, откуда-то знает меня, хотя за 8 лет работы разговаривать с начальником никогда не приходилось. Езерский для нас был грозой, и все боялись его как огня.

– Борис Григорьевич, нужна радиограмма, – осмелел я, – иначе в отряде меня накажут.

– Будет радиограмма, запишите номер 162145.

– Спасибо, сейчас вылетаем.

У порога нас уже поджидала машина начальника ГАИ Володи Стрельцова. По пути посадили начальника аэропорта Михаила Стрельцова. В темпе расчехляем самолет, и – в воздух.

Солнце давно скрылось за горизонтом, но было еще достаточно светло. Двенадцать минут полета – и мы над поселком Красный Мак. Старушка разгоняет с дороги припозднившихся коров, двое мужчин выкладывают из двух газет посадочный знак «Т». Садимся и аккуратно разворачиваемся по мягкому, пружинящему грунту, поднимая тучи пыли, черными шлейфами скрывающими весь поселок. Белье срывается с веревок и, вращаясь, летит вдоль по улице. Ох, попадет нам от женщин! По другому развернуться было нельзя, ветер дул в сторону Китая, на поселок.