— Может быть, самым простым решением для вас было бы узнать для меня, где она, и сообщить мне, — сказал он громко.

— Не может быть и речи, — отрезал нунули.

— В чем причина такого отказа?

— Вы мужчина. Она женщина, — ответил нунули. — Было бы смешно, если бы мы разрешили вам спариваться и рожать детей. Поэтому она улетела туда, где нет мужчин, а вы остались здесь.

Модьун решительно отверг саму мысль о том, что Судлил когда-либо пойдет на такое. Его внимание переключилось на иной аспект проблемы. Он сказал:

— Первый номер действительно смог захватить ее и поместить на борт корабля?

— Нет.

На сероватом, гладком как стекло лице существа наконец-то отразилась игра эмоций. Модьун оценил ее как смешное подобие гримасы самодовольного превосходства.

— Согласно моему пониманию, она оказалась очень доверчивой и, естественно, не могла проникнуть в глубины сознания моего предшественника, — произнес нунули. — Поэтому, когда он предложил ей посетить один из скоростных кораблей комитета, она поднялась на борт, ничего не подозревая. Даже когда она почувствовала, что корабль стартовал, она не проявила никаких признаков волнения или тревоги. Об этом позже сообщил командир.

Модьун успокоился.

— Ну конечно, — продолжал нунули. — Каждое место столь же хорошо, как и любое другое. Это как раз то, чего вы, люди, не можете понять.

Теперь интерес Модьуна к этому эпизоду окончательно угас.

Он с достоинством подытожил:

— Я вижу, что вы хотели причинить вред ей и мне, но, к счастью, человеческая мысль превзошла ваши злобные умыслы и не допустила ничего подобного. Итак, Судлил на корабле и ее куда-то везут. В будущем, когда вы будете способны объективнее оценивать реальность, вы узнаете для меня, где она.

— Повторяю, что этого не будет никогда, — ответил инопланетянин.

— Я предполагал, что вы скажете что-либо подобное, — сказал Модьун. Он отвернулся, безразличный ко всему. — Я имею некоторые обязательства по отношению к ней, поэтому в будущем стану настаивать на том, чтобы мне сообщили о ее местонахождении.

— Это не приведет ни к чему хорошему, — сказал новый хозяин нунули. — Я не знаю, где она, и комитет издал специальные инструкции о том, чтобы такая информация никогда мне не предоставлялась. Поэтому я не смогу помочь вам, даже если захочу. А я не хочу. На этом завершим наш спор — если у вас нет других вопросов.

Больше Модьун не мог думать ни о чем.

Он снова оказался на улице. Было еще темно. Только-только начинало светать, и покрытого облаками неба коснулись первые лучи солнца. Модьун шел по пустому тротуару. На улице, конечно, были автомобили. Все они были свободны. А что еще они могут делать ночью, кроме как продолжать свое неуправляемое движение на случай, если кто-нибудь захочет воспользоваться их услугами? Для этого они и предназначены.

Модьуна волновали три вещи. Первое — то, что он не знал точно, что он должен чувствовать. Второе — то, что его тело находилось в скверном душевном состоянии. Но третьим, как ни странно, было то, что его ум оставался совершенно спокойным.

Он понимал, что Судлил — самка его породы. С ее приездом ему вдруг пришлось считаться с потребностями другого существа, и уже через каких-нибудь два часа ему с ней стало скучно.

Когда-нибудь, без сомнения, они воссоединятся и станут обсуждать будущее человеческой расы. Но едва ли в этом есть крайняя необходимость.

— Думаю, что прямо сейчас я должен лечь в постель и уснуть, чтобы дать телу необходимый отдых. А утром я смогу решить, что делать дальше.

Когда он остановил автомобиль, ему пришло в голову, что кругосветное путешествие его больше не интересует. Ведь это нужно было лишь для блага тех, кто оставался за барьером… а сейчас в этом нет никакого смысла.

Итак, что же дальше?

Помня об ограничении, которое установил нунули, — держать в секрете свое человеческое происхождение (а почему нет?), он направил автомобиль к квартирам для приезжих. Потом откинулся на спинку сиденья и подумал: «Почему-то член далекого комитета проявляет повышенное внимание… Невероятно. И все же об этом заявил нунули».

Непосредственный интерес к маленькой планете (Земле) в слабо заселенном — с точки зрения количества солнц — наружном секторе Млечного Пути… Тут Модьун понял, что существует заговор против двоих людей: против Судлил и него. Это казалось невозможным.

Член комитета, разумеется, мог советовать нунули — конечно, если у него спрашивали совета — и их общая установка, безусловно, охватывала даже такие бесконечно малые (по их стандартам) единицы, как он. Нунули только проявляют старание — как и должна поступать раса хороших слуг.

Единственное человеческое существо, пацифист и философ, безобидный, потому что хочет всех оставить в живых и никогда не нанесет ответный удар, — такой человек не может представлять ни малейшего интереса для правящей галактической иерархии. На таком огромном расстоянии они даже не могут знать, что он существует. Любой совет, который они дают своим слугам, нунули, сам по себе не может конкретно касаться того, против кого он направлен. Так должно быть.

Несмотря на безупречную логику, Модьун не мог окончательно согласиться с такими аргументами.

«Попозже я еще раз хорошенько подумаю об этом», — решил он.

Зайдя в тупик в своих рассуждениях, он обнаружил, что пора выходить из машины. Когда он подошел к своей маленькой квартирке, то с удивлением увидел, что человек-медведь, Руузб, сидит на ступеньках веранды. Красавец-полумедведь дремал, прислонившись к балясине ограды.

Услышав шаги Модьуна, Руузб открыл глаза, моргнул и окликнул его:

— Эй!

Голос человека-медведя громко прозвучал в ночном воздухе. Заметив это, он, поднявшись на ноги, тихо прошептал:

— Где вы были? Вы заставили нас всех здорово поволноваться.

Человек спокойно объяснил, что возникло важное обстоятельство, требующее внимания. Едва дождавшись, пока он закончит, Руузб потянул его за руку к одной из квартир. Руузб постучал в дверь и, когда сонный Дуулдн возник на пороге, подтолкнул Модьуна к человеку-ягуару и стремительно вышел, бросив через плечо:

— Я позову остальных.

Через пять минут все собрались в квартире Дуулдна. Руузб проворчал своим низким голосом:

— Друзья, у этой обезьяны не все дома, — он стукнул себя по лбу, — он нарушил условия своего заключения за два дня до истечения срока приговора. Завтра у него может быть много хлопот, а мы не сможем быть здесь, чтобы помочь ему.

Он повернулся к Модьуну. С озабоченным выражением на красивом темнокожем лице он объяснил, что этим утром, до полудня, они вчетвером должны явиться на борт межзвездного корабля. Взлет назначен на следующее утро.

Модьун удивился:

— Вы имеете в виду, что они собираются загрузить на борт миллион людей в один день?

Дуулдн заметил:

— В случае крайней необходимости это возможно. Но они так не делают. Они уже ведут погрузку в течение двух недель. Мы взойдем на корабль в числе последних пятидесяти тысяч.

Руузб молча махнул своему другу рукой.

— Не отклоняйся от темы, — сказал он. — Вопрос в том, что мы собираемся делать с этой обезьяной. Он, кажется, ничего не знает.

Человек-лиса напротив зашевелился.

— Почему бы нам не взять его с собой?

— Вы имеете в виду — в космос? — испугался человек-медведь.

Потом он покачал головой:

— Это, наверное, нельзя.

— Нельзя по чьим нормам? — вступил в разговор Дуулдн. — По нормам людей-гиен, захвативших власть?

Он пожал плечами.

— Никто не заметит лишнюю обезьяну среди многих. Он только должен сказать, что потерял документы.

Внушающий почтительный страх своими габаритами полугиппопотам повернулся и посмотрел на человека:

— Эй, Модиунн, о чем вы думаете? Хотите пойти?

Модьуна во всем происходящем интересовало лишь их желание устроить заговор и помочь ему. Удивительно, что одна-единственная крамольная идея, которую он им когда-то подал, — мысль о незаконном захвате власти, — в корне подорвала их преданность людям-гиенам. Сначала Руузб и Дуулдн, а теперь, по прошествии непродолжительного времени, Неррл и Иггдооз — как это раньше называлось? — развратились. Еще не зная настоящей правды, они бурно реагировали на каждую открывавшуюся им малейшую частичку истины, яростно уничтожая в себе прежнюю наивность и чистоту намерений.