Тем самым никого не будили; не разбудили и Бакстера, который провел ночь без сна, уснул утром, проснулся едва не в полдень, когда, по случаю воскресенья, почти все были в церкви.

Наскоро побрившись и одевшись, Бакстер побежал в музей. Он тоже корил себя, его томило предчувствие. Пробегая, он видел в окно, как его господин склоняется с граблями над клумбой. Больше никого не было. Холл явственно хотел, чтобы его оставили в покое. Стены глядели враждебно. Так бывает, когда гость остается один в просторном доме воскресным утром.

Портреты воззрились на Бакстера с холодным укором, особенно покойная графиня в виде Венеры, встающей из вод. Он не реагировал. Совесть его спала, разум был занят скарабеем. Как же можно, думал он, как можно было остаться на ночь в комнате?! Еще задолго до цели он знал, что случилась беда.

И не ошибся. Музей был на месте. На месте были мумии, яйца, требники, гобелены, равно как и табличка, сообщавшая, что перед вами – скарабей времен Хеопса (IV династии), подарок Дж. П. Питерса.

А вот скарабея не было.

Бакстер этого ждал, но пришел в себя не сразу. Он стоял и смотрел на пустое место.

Он смотрел на него, когда в музей забрел лорд Эмсворт, истинный чемпион всего, что связано со словом «бродить». По замку граф бродил всегда, особенно воскресным утром. Он уже побродил по саду, по двору и по библиотеке. Оставался музей.

– Лорд Эмсворт!

Когда секретарь так воскликнул, хозяин почти добрел до него и, видимо, услышал бы и шепот, но, в приливе чувств, тот взревел, словно капитан, беседующий с матросом, который оказался на самом верху мачты. Граф высоко подпрыгнул и, выпутавшись из старинного шитья, осторожно помассировал ухо.

– Зачем вы лаете, Бакстер? – осведомился он. – Честное слово, это слишком. С вами все труднее!

– Лорд Эмсворт, его нет!

– У меня лопнула перепонка!

– Скарабея украли.

Отвлекшись от перепонки, граф удивленно посмотрел туда, куда указывал секретарь.

– Ой, Господи! Вы правы, мой дорогой. Украли. Это очень печально. Мистер Питерc может обидеться. Он может подумать, что я плохо за ним смотрел. Кто же это украл, а?

Бакстер собрался ответить, когда откуда-то из холла послышался такой звук, словно свалилась тонна угля. Раздался крик (оба признали, что это голос Фредди Трипвуда), а потом и явственный звон разбитого фарфора.

Оба опять же легко поняли, что случилось. Фредди свалился с лестницы.

Немного сноровки, и мы обратили бы эту часть рассказа в прекрасную притчу о том, как опасно пренебрегать воскресной службой. Если бы Фредди пошел в церковь, он бы не бежал по лестнице; если бы он не бежал, он бы не встретил Мьюриел.

Мьюриел была персидской кошкой леди Энн. Леди Энн, в свою очередь, лежала с мигренью. Когда горничная забирала у нее поднос, Мьюриел вышла следом, надеясь, что ей перепадут остатки жареной форели, которая и составляла скромную трапезу хозяйки. Следуя за горничной, она достигла холла, но та, заметив ее, издала неприветливый звук, напоминающий взрыв бутылки с имбирным пивом, а также пнула ее ногой. Потрясенная кошка кинулась обратно на лестницу, как раз тогда, когда Фредди сбегал вниз.

Он еще мог спастись, с размаху опустив на нее солидную ступню, но не опустил. Спасенная кошка кинулась наверх, он – полетел вниз, пересчитывая ступеньки.

Достигнув холла, он сел среди обломков, как Марий в руинах Карфагена. Ему казалось, что он сломал ногу минимум в двенадцати местах. Отец подбежал к нему в сопровождении секретаря, увидев, что какой-то лакей ставит его на ноги. Это был Эш Марсон, обнаруживший пропажу за несколько минут до Бакстера и успешно сбежавший.

Итак, он ставил Фредди, но тот снова садился. Когда прибежали отец и секретарь, он жалобно на них смотрел.

– Фредерик! – сказал лорд Эмсворт. – Что же это, мой дорогой?!

– Кошка, – отвечал Фредди, – подвернулась под ноги. Кажется, я что-то сломал.

– Ты все переломал, – суховато сказал отец. – Вы с Бакстером прикончите последнюю мебель.

– Спасибо, – сказал Фредди Эшу, который его все-таки поднял. – Отведите меня, пожалуйста, в мою комнату.

Они пошли через холл: Фредди – прыгая, Эш – как бы танцуя польку. Бакстер смотрел им вслед, окончательно убедившись, что его перехитрили. Этот субъект украл скарабея, но обличить его сейчас нельзя. Ничего не скажешь, плохо.

Послышался шум, и авангард благочестивых гостей появился в холле.

– Хорошо, – говорил попозже полковник, обсуждая дело с епископом. – Фредди свалился из-за кошки. Но я считаю, что виноват Бакстер. Когда я вошел, он стоял и злобно смотрел, как Фредди уводят. Очень странно, очень. Надо поскорей увезти Милдред. Он совершенно рехнулся.

Узнав, что случилось, мистер Питерc кинулся к себе и вызвал Эша. Когда тот пришел, он булькал от восторга. Он пел, он заливался, он хлопнул Эша по спине и не сразу понял, что тот говорит.

– Как это – не вы? А кто же?

– Горничная мисс Питерc, – отвечал Эш. – Мы работаем вместе. Мне не удалось, а вот она украла.

Новые восторги он слушал со смешанными чувствами, но, поскольку чувства эти постыдны, он их подавил. При всех своих недостатках Эш был справедлив. Когда мистер Питерc отговорил свое и послал его за Джоан, он искренне собрался поздравить ее, однако денег решил не брать.

– Я в порядке, – начал он. – Я сейчас от мистера Питерса, он вынул чековую книжку и заправляет ручку, чтобы чернил хватило. Только вот что…

Она прервала его, как ни странно – глядя на него с укором.

– Только вот что, – сказала и она, – если вы думаете, что я возьму хоть одно пенни…

– Нет, это я не возьму!

– То есть как? Конечно, возьмете, все деньги. Я вам говорила: нарушите сговор – выхожу из игры! Да-да, я понимаю, вы хотели мне помочь, но вышло плохо. Дело – это дело. В конце концов, вы обещали…

– Минуточку! – прервал ее Эш. – О чем вы?

– Как о чем? О том, что вы пошли в музей и взяли скарабея, хотя обещали…

– Да не ходил я!

– То есть как?

– Так. Не ходил. Он у вас.

– Нет, у вас.

– Его же там нету!

– Знаю. Видел. Я зашел туда ночью.

Они посмотрели друг на друга.

– Когда вы пришли, его не было? – проверил Эш.

– Ни в малейшей мере. Я думала, это вы. Рассердилась ужасно.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Кто же его взял? Никто не знал про награду. Давайте вспомним все подряд.

– Я ждала до часу. Потом пошла туда, зажгла спички, посмотрела. Его там не было. Сперва я решила, что ошиблась. Чиркала спичками – нет и нет. Ну, я вернулась к себе, ругала вас. Как глупо! Надо было знать, что вы не нарушите слово. Что же нам теперь делать? – Она рассмеялась. – Рано мы заспорили о награде! Ничего нам не причитается.

– Ладно, – мрачно выговорил Эш, – пойду скажу Питерсу. Что бу-удет!..

Бландингский замок дремал на солнце. Повсюду царил воскресный мир. Фредди лежал в постели. Отец его трудился в саду. Остальные бродили, а иногда и сидели, ибо весенний день походил на летний.

Эйлин Питерc смотрела в окно. Рядом, на столике, лежали какие-то письма. Почтальон приходил в воскресенье позже, чем в будний день, и она их еще не читала.

Она страдала. Неизвестно почему ее сразило уныние, хотя вообще-то обычно она не сокрушалась о том, что живет на свете. Скорее ей это нравилось.

Сегодня оказалось, что на свете хорошо не все, и это странно, потому что в солнечные дни она урчала и нежилась, словно кошка. Но нет: день – как в Америке, а толку никакого.

Посмотрев вниз, она увидела Джорджа и вдруг поняла, в чем дело.

Ходить можно по-разному. Джордж ходил беспокойно. Руки он сцепил за спиной, брови сдвинул, глядел в землю и при всем при этом жевал незажженную сигару. Словом, что-то с ним случилось.

Она заметила это еще в столовой, а теперь догадалась, что тогда же началась ее хандра. Это было странно; она не знала (или не признавала), что его заботы так для нее важны. Джордж нравился ей, развлекал ее, дружил с ней, но что же это такое? Неужели, если он озабочен, для нее меркнет самый хороший из всех английских дней? Это странно, потому что Фредди может часами жевать незажженные сигары, не вызывая никаких эмоций. Эйлин была достаточно честна, чтобы в этом признаться.