Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Невозможно, — согласилась Андреа. — И если ее высочество действительно такая добрая, а мне кажется, что так оно и есть, то она удовлетворится, как сама сказала, цветами, которые я ей поднесу, и чашкой молока.

— Да, — согласился барон, — но только вряд ли ей придутся по вкусу мои кресла, на которых она переломает кости, и стенные панели, которые оскорбят ее взор. Черт бы побрал все эти причуды! Хорошенькой правительницей Франции будет женщина, позволяющая себе такие фантазии! Дьявольски интересная восходит заря нового царствования!

— Отец, как вы можете так говорить о принцессе, оказавшей нам столь высокую честь!

— Я предпочел бы бесчестье! — воскликнул старик. — Кто сейчас знает про Таверне? Никто. Наша родовая фамилия дремлет под развалинами Мезон-Ружа, и я надеялся, что она вновь выйдет из безвестности, но при других обстоятельствах — когда придет надлежащее время. Однако мои надежды оказались тщетны: из-за каприза какой-то девчонки она явится на свет потускневшая, запорошенная пылью, жалкая, ничтожная. И скоро падкие на все смешное, живущие скандалами газеты примутся трепать ее в своих гнусных статейках, описывая посещение могущественной принцессой жалкой лачуги Таверне. Черт побери! У меня родилась идея!

Барон произнес это таким тоном, что брат и сестра вздрогнули.

— Что вы хотите сказать, отец? — спросил Филипп.

— А то, — проворчал барон, — что полезно знать историю. Если граф Медина[45] мог поджечь собственный дворец, ради того чтобы заключить в объятия королеву, я могу поджечь какой-нибудь сарай, чтобы избавиться от необходимости принимать дофину. Пусть принцесса приезжает.

Молодые люди, расслышавшие только последние слова, с беспокойством переглянулись.

— Пусть приезжает, — повторил Таверне.

— Она вот-вот будет здесь, — объявил Филипп. — Я поскакал через лес Пьерфит, чтобы на несколько минут опередить дофину со свитой, так что ее скоро следует ждать.

— В таком случае нельзя медлить, — произнес барон и со стремительностью двадцатилетнего юноши выбежал из гостиной, помчался в кухню, выхватил из очага горящую головню и помчался к сеновалу, заполненному соломой, сухой люцерной и бобовиной. Когда он уже был около сенного сарая, сзади неожиданно вынырнул Бальзамо и схватил его за руку.

— Что вы делаете, сударь? — воскликнул он, вырывая из рук барона головню. — Австрийская эрцгерцогиня — это ведь не коннетабль де Бурбон[46], чье присутствие так оскверняло дом, что лучше было его сжечь, нежели допустить, чтобы в него вступил презренный предатель.

Барон, бледный, дрожащий, недвижно застыл; с его уст исчезла привычная улыбка. Ему ведь пришлось собрать все свои силы, чтобы ради защиты чести — чести в его понимании — принять решение, исполнение которого превратило бы вполне сносное, хоть и скромное, существование в полнейшую нищету.

— Поспешите, сударь, — продолжал Бальзамо, — у вас едва остается время сбросить домашний халат и облечься в наряд, более приличествующий случаю. Когда при осаде Филипсбурга[47] я познакомился с бароном де Таверне, у него был большой крест ордена Святого Людовика. Я не знаю такого наряда, который не выглядел бы богатым и элегантным, будучи украшен этим орденом.

— Сударь, — отвечал ему Таверне, — но ведь тогда дофина увидит то, чего я не хотел бы показывать даже вам, — в каком я прозябаю ничтожестве.

— Успокойтесь, барон. Все будут настолько заняты, что даже не обратят внимания, новый у вас дом или старый, богат он или беден. Проявите, сударь, гостеприимство, это ваш долг дворянина. Что же останется делать врагам ее королевского высочества, а их у нее немало, если ее друзья станут поджигать свои замки, лишь бы не принимать ее под своим кровом? Не предвосхищайте грядущих неистовств, всему свое время.

Господин де Таверне подчинился с той же безропотностью, какую он уже продемонстрировал однажды, и пошел к детям, которые, беспокоясь из-за отсутствия отца, повсюду разыскивали его.

Бальзамо же молча удалился, словно для того, чтобы завершить некое начатое дело.

14. МАРИЯ-АНТУАНЕТТА-ИОЗЕФА, ЭРЦГЕРЦОГИНЯ АВСТРИЙСКАЯ

Бальзамо был прав — времени почти не оставалось: обычно тихий подъезд, ведущий от проезжей дороги к дому барона де Таверне, огласился стуком колес, топотом копыт и голосами.

Показались три кареты, и ехавшая первой, хоть и была раззолочена и украшена мифологическими барельефами, выглядела, невзирая на все свое великолепие, такой же запыленной и также заляпанной грязью, как остальные; она остановилась у ворот, которые держал распахнутыми Жильбер, чьи глаза и нервная дрожь свидетельствовали о волнении, охватившем его при виде стольких высокопоставленных особ.

Два десятка блестящих молодых кавалеров выстроились у дверцы первой кареты, откуда вышла, опираясь на руку человека в черном кафтане с большой лентой ордена Святого Духа, девушка лет пятнадцати-шестнадцати с просто причесанными ненапудренными волосами, хотя при всей своей простоте ее куафюра возвышалась надо лбом не менее чем на фут.

Прибытию во Францию Марии-Антуанетты, ибо это была она, предшествовала слава о ее красоте, чего всегда так недоставало принцессам, которым предназначено было делить престол с нашими королями. Трудно было составить определенное мнение о ее глазах, которые, не отличаясь особой красотой, выражали по ее желанию самые разные чувства, особенно же столь противоположные, как благосклонность и пренебрежение; у нее был превосходной формы нос, красивая верхняя губа, однако нижняя, аристократическое наследие шестнадцати императоров Священной Римской империи, слишком толстая, слишком выпяченная и даже как бы чуть-чуть отвислая, казалось, находилась в гармонии с ее прелестным лицом лишь тогда, когда на нем изображались гнев либо негодование. Она обладала великолепным цветом лица, и было видно, как под нежной кожей струится кровь; ее грудь, шея, плечи отличались божественной красотой, а руки поистине можно было назвать царственными. Она выработала две совершенно различных походки: одна — твердая, благородная и, быть может, чуть стремительная; вторая, какой она шла сейчас, — мягкая, плавная и, можно сказать, ласкающая взгляд. Ни одна женщина не делала реверанс с большей грацией, ни одна королева не умела лучше здороваться с подданными. Приветствуя десятерых человек, она наклоняла голову, и этим одним-единственным поклоном каждому воздавалось то, что могло ему польстить.

В тот день у Марии-Антуанетты были взгляд и улыбка обычной женщины, причем женщины счастливой; она приняла решение до вечера забыть, если это будет возможно, что она дофина. Лицо ее было безмятежным и мягким, глаза светились благожелательностью. Стан ее облегало платье из белого шелка, а ее прекрасные обнаженные плечи прикрывала шаль из кружев плотного плетения.

Едва ступив на землю, она тут же повернулась к карете, чтобы помочь выйти из нее одной из своих статс-дам, которая по причине возраста была несколько грузновата; затем, отказавшись от руки, предложенной человеком в черном кафтане с голубой орденской лентой, она пошла вперед, с наслаждением вдыхая воздух и бросая вокруг внимательные взгляды, словно желала полностью воспользоваться столь редко предоставлявшейся ей свободой.

— Какое дивное место, какие прекрасные деревья, какой прелестный домик! — восторгалась она. — Какое, должно быть, счастье жить здесь, дыша этим воздухом, под густым кровом этих деревьев!

В этот миг появился Филипп де Таверне, за ним шла Андреа в сером шелковом платье, волосы ее были заплетены в косу; она опиралась на руку барона, одетого в красивый кафтан голубого королевского бархата, остаток былого великолепия. Надобно заметить, что, следуя совету Бальзамо, барон не забыл надеть ленту ордена Святого Людовика.

Увидев их, дофина остановилась.

вернуться

45

Одна из частых у Дюма исторических ошибок. Имеется в виду Хуан Тассис-и-Перальта, граф Вильямедиана (1580–1622), испанский поэт и драматург. По легенде он ставил в своем дворце любительские спектакли, в одном из которых участвовала королева Елизавета, супруга Филиппа IV испанского. Влюбленный в нее В. сам поджег дворец, чтобы вынести потерявшую сознание королеву из огня и тайком поцеловать ей ногу.

вернуться

46

Бурбон, Шарль герцог де (1490–1527) — коннетабль Франции, крупный французский полководец и могущественный феодал. Рассорившись с королем Франциском I, перешел на сторону его врага императора Карла V и был объявлен Парижским парламентом (верховным судом) предателем, а дворец его выкрашен в желтый цвет — цвет измены.

вернуться

47

Город в Южной Германии, который французы брали в 1644, 1688 и 1734 гг.

33
{"b":"202351","o":1}