«Однако, маленькая дурочка, ты обстоятельна… И беспорядка, похоже, не любишь…»

Призрак опустился на подушки рядом с Хамидой. Ему, конечно, не нужен был отдых, ибо он не устал. Да и, говоря по чести, ему вообще было все равно – сидеть ли, стоять, идти… Ибо он был почти бесплотен – хотя та же прошлая ночь показала, что плоти все-таки не лишен.

Да и природа древнего заклинания была столь уникальна, что его ощущения остались при нем, как остались при нем и все плотские, человеческие его желания. Но что забавнее всего – оказалось, что его, невидимого, могли осязать те, кто к нему прикасался… Как эта малышка из далекой северной страны, ласки которой еще долго будут жить в его, призрака, памяти.

– Однако что ж это я? А тот, вчерашний камень? Тот, который едва не стоил мне жизни? Ведь он остался в опочивальне… Муж наверняка укорил бы меня за такую рассеянность…

«Да, вот тут ты стократно права… Он бы не просто укорил, он бы убил тебя за это. А тело бы спрятал в какой-нибудь бесконечно далекой пустыне».

Но Хамида уже вернулась. Сейчас волшебная подвеска с удлиненным темно-синим камнем, который держал в когтях суровый золотой коршун, была зажата у нее в кулачке. Девушка встала на колени рядом со столиком, укрытым шелковым платком, и бережно опустила украшение точно посредине. Веселый утренний солнечный луч тут же облил его теплым золотистым светом. И, словно в ответ на это давно забытое прикосновение, в глубинах кобальтово-синего камня ожила ослепительно-голубая искра.

– Клянусь, в свете солнца он еще больше походит на глаз…

– О да, мудрая дева, – призрак тоже не мог оторвать взора от этого чуда. – Ты еще вчера столь верно заметила, что сей камень может быть только знаменитым «глазом Фатимы». Однако судьба этого камня печальна, и перед нами только осколок сапфира, ставшего легендарным…

– Печальна?

Хамида подняла голову. Призрак готов был поклясться, что она отчетливо видит его лицо, более того, что она пытается в глубине его глаз разглядеть ответ на вопрос.

– Конечно… впрочем, суди сама. Мохаммед, пророк наш, будь славен Аллах, имел много детей. И был им хорошим и заботливым отцом. А любимицей была дочь Фатима. Она была прекрасна лицом и телом, добродетельна, умна и горда. Высокомерие, надменность, спесь и тщеславие были ей чужды. С самого раннего детства она посвятила свою жизнь служению Аллаху. И каждому, кто смотрел на нее и слышал ее ласковый голос, казалось, что сам Аллах через эту девушку посылает на землю луч своей бесценной доброты, милосердия и сострадания.

Особенно необычными были глаза Фатимы. Большие и лучистые, они были голубыми, как небо. Она помогала своему отцу, нашему пророку, в распространении слова Божьего, и люди с радостью внимали им. Но вскоре после того как Аллах, слава ему, в своей доброте призвал Мохаммеда к себе, верующие стали недовольны и неприветливы и начали истолковывать слово Аллаха в соответствии со своими собственными потребностями и нуждами. Они спорили и создавали группировки, не желавшие иметь друг с другом ничего общего. Они назначали себе предводителей, и каждая из партий считала, что именно она обладает мудростью Аллаха.

Фатима с печалью взирала на все происходящее. Говорят, что дождь шел всякий раз, когда она плакала, печалясь и скорбя о раздорах среди верующих. Это подточило здоровье дочери Мохаммеда и привело ее к смертному одру. Но перед тем как умереть, Фатима обратилась в своих печалях к Аллаху. Она вырвала глаз и попросила Всевышнего: пусть этот глаз вернет верующим мудрость и мир. И Аллах в своей безмерной доброте услышал ее молитву. Он превратил глаз в сапфир, столь большой, совершенный и прекрасный, какого еще не видел мир. Однако как только Аллах, да святится имя его, забрал Фатиму к себе в рай, спор между верующими разгорелся с новой силой. Каждая группировка хотела владеть глазом, чтобы добиться власти над верующими. Когда Аллах увидел это, то разгневался на жадность и тщеславие людей. Он метнул на землю молнию, которая раскрошила сапфир на множество осколков, и разбросал их по всему свету – с тем чтобы люди с усердием собрали эти осколки в единое целое. И только тогда, когда это удастся, они обретут мудрость и вновь объединятся. И лишь тогда наконец настанет мир.

Шепот призрака умолк. Хамида пришла в себя.

– Однако я не вижу в этом ничего печального, о мудрый мой муж. Наоборот, деву, отдавшую свою жизнь за счастье других, помнят. Ее имя прославлено в веках, о ней сложили прекрасную легенду…

Призрак ухмыльнулся. Девчонка-то по-своему права. Не каждый из некогда живших под этим голубым небом удостаивается собственной легенды.

– Быть может, моя прекрасная, ты приложишь сей камень к своей лебединой шее? – вкрадчиво проговорил он.

Лицо Хамиды мгновенно залилось краской. Она, конечно, не могла забыть волшебства прошедшей ночи. И теперь самый лучший из мужчин мира, ее любимый муж, предлагает ей надеть подвеску со сказочным сапфиром так, будто это дешевая побрякушка из ближайшей ювелирной лавки.

– Я… Я не могу… Не могу решиться… Это же такая удивительная вещь… По-настоящему сказочная.

– Это просто золото и сапфир. Им не соперничать с тобой, моя драгоценная… Ибо ты есть подлинное сокровище…

Вкрадчивый мягкий голос призрака околдовывал. Однако и сам невидимка понимал это, он не сказал ни слова лжи – и слова его были не лестью, а самой что ни на есть чистой правдой.

И Хамида решилась. Она встала с подушек и подошла к резному шкафчику из черного дерева. Райские птицы охраняли покой дюжины флаконов с мазями и притираниями. А в отдельном ящичке, заботливо укутанное бархатом, покоилось драгоценное венецианское зеркало.

Девушка взяла его двумя руками и перенесла к столику, на котором разложила платок. Каждый ее шаг напоминал священнодействие, а призрак уже изнывал от нетерпения. Хотя и понимал, что торопить ту, которая вернула ему свободу и должна вернуть саму жизнь, ни в коем случае не следует.

Хамида осторожно опустила зеркало и наконец бережно надела на себя украшение. Камень, согретый теплом ее тела, заиграл сотней оттенков синего, окрасив даже серые глаза Хамиды в нежно-голубой цвет.

Призрак расслышал, как сотня голосов, ссорясь и перебивая друг друга, устремились в распахнутое окно.

«Вот так, мой глупый брат. Пришел мой черед…»

Хамида любовалась собой. Да, она была прекрасна, а камень просто изумителен. Но все же это было не ее украшение…

– Это удивительно… Но я такое надевать не буду. Слышишь меня, о муж мой? Это не мое!

Невидимка усмехнулся.

– Да будет так. Больше не надевай его. Может быть, пора посмотреть, что еще припасено в ларце?..

Глаза Хамиды загорелись, а невидимка вспомнил старую поговорку о том, как «пустили лису в курятник». Соблазн был более чем велик, девушка более чем наивна, а камни более чем прекрасны…

Теперь на раскрытой ладони девушки лежал красный бант. Оправленные в темное золото рубины хвалились своим густым цветом.

– Аллах всесильный! Это настоящее чудо!

«Это не просто чудо – это чудо вдвойне. Но тебе, маленькой глупышке, знать об этом пока не нужно… Для тебя будет вполне достаточно и сказочки…»

– И вновь я соглашусь с тобой, моя восторженная краса. Ибо это воистину чудо. Мастер создал этот бант как украшение для чалмы великого повелителя, мудрого Гарун аль-Рашида. Девять камней посредине – рубины из копей самого царя Соломона, а камешки вокруг – гранаты.

Девушка слушала рассказ невидимки, приоткрыв рот. Ох, если бы там, дома, в теперь выгоревшем замке, ей рассказывали подобные истории! Каким бы счастливым было ее детство. И, быть может, тогда бы она так и осталась заботливой графиней Равенной… Но что толку сейчас думать об этом?

– Рубин, моя сладкая, похож и кое в чем совсем не похож на другие камни, – продолжал призрак. – На санскрите, языке богатой сокровищами страны Хинд, рубин имеет множество названий. Одно это ясно говорит, что жители страны ценят его гораздо выше других драгоценных камней. Например, его называют королем драгоценных камней, а отдельную разновидность рубина, очень яркий камень, даже нарекли красным, как лотос.