В сопровождении Максима Головко подходит Рогал Дорн, и Нагасена почтительно кланяется, не забыв снять ладонь с рукояти Шудзики. Лицо лорда Дорна непроницаемо, словно обветренная скала.
— Все напрасно, Йасу Нагасена? — спрашивает лорд Дорн, кивая на тело Кая Зулана. — Что произошло здесь сегодня?
У Нагасены для него имеется только один ответ.
— Сегодня здесь погибла истина.
— Возможно, это и к лучшему, — говорит Дорн.
Нагасена качает головой.
— Я не могу в это поверить. Разве все мы не служим Имперской Истине? Если мы не постигли истину, то что же мы создаем? Империум должен хранить истину в своем сердце, иначе не стоит тратить сил на его создание.
— Будь осторожнее в своих словах, Нагасена, — предостерегает Дорн, и в его голосе звучит неприкрытая угроза.
— Я давно уже поклялся, что не произнесу ни слова лжи, — говорит Нагасена. — Даже вам, мой господин.
Дорн кладет закованную в броню руку на его плечо, и на мгновение Нагасене кажется, что сейчас и его принесут в жертву на алтарь нерешенных вопросов. Но лорд Дорн не собирается его убивать.
— Ты честный человек, Йасу Нагасена, а честные люди мне пригодятся.
Нагасена снова кланяется.
— Всегда к вашим услугам.
— В таком случае, есть еще одно задание, которое я попрошу тебя выполнить.
— Назовите его, — говорит Нагасена, мысленно отмечая честь, которую оказывает ему лорд Дорн, представляя приказ в виде просьбы.
— Генерал Головко утверждает, что недосчитался одного мятежника, — говорит Дорн.
Нагасена сразу же догадывается, кто это может быть.
— Это Лунный Волк, — вмешивается Головко. — Его тела здесь нет.
— Точно, — соглашается Дорн. — Я бы не хотел, чтобы на Терре оставался кто-то из приверженцев Хоруса Луперкаля.
— Я отыщу его, — говорит Нагасена. — Но это будет моя последняя охота.
Примарх кивает и снова переводит взгляд на Кая Зулана.
— Что же ты узнал? — вслух вопрошает Дорн, и в его голосе Нагасена слышит то, чего никак не может ожидать от такого великолепного воина: неуверенность. — Главный принцип обороны, Йасу, понять, от чего придется защищаться, и я боюсь, что этот человек мог бы помочь мне понять…
— Понять что? — спрашивает Нагасена, когда Дорн умолкает.
— Я еще не знаю, — отвечает Дорн. — Но этот день унизил каждого из нас.
Примарх поворачивается и уходит, а у Нагасены по спине пробегает холодок, который не имеет ничего общего со сквозняками, сочащимися из разбитых окон и сорванной крыши храма.
«Чего же ты боишься? — задает себе вопрос Нагасена. — Чего ты боишься на самом деле?»
Серебристый цилиндр загудел, возвещая об окончании инкубационного периода. Из заполненного протеиновым раствором резервуара протянулись многочисленные провода и трубки, заключенные в терморегулирующую оболочку и подающие внутрь питательный раствор. В лаборатории холодно, свет приглушен. Здесь проводилась секретная работа, результат которой неясен.
Экранированные и изолированные кабели соединяют серебристый цилиндр с тремя прозрачными стеклянными капсулами, в каждой из которых содержится бесформенный фрагмент мягкой плоти фиолетового цвета. Из этих странных органов торчат тонкие иглы и генетические датчики, и пока идет расшифровка информации, заложенной в каждом зародыше, плоть пульсирует, словно сердце младенца.
За процессом ведется наблюдение при помощи обширного набора оборудования. Проводимая операция была чрезвычайно сложной, требующей безупречной последовательности этапов, каждый из которых следовало провести с абсолютной точностью, чтобы хоть немного приблизиться к возможному успеху.
Наконец на верхней поверхности серебристого цилиндра, словно драгоценные камни, зажглись четыре выпуклые лампы, и все они по очереди засияли зеленым светом. Прозвенел мелодичный сигнал, из боковой решетки поднялось облачко пара, и подача питательной жидкости была перекрыта.
Определить подлинность этого органа способна была еще одна лаборатория Терры, расположенная в глубине мира и защищенная надежнее любых других объектов. Сложность этого биологического чуда не мог постичь ни один смертный генетик, а повторить процесс его создания могла только одна личность.
— Получилось? — спросил Гхота.
— Да, сын мой, — торжествующе ответил Бабу Дхакал. — Получилось.
Гэв Торп
Потерянное Освобождение
Действующие лица
Император — повелитель человечества
ПРИМАРХИ
Корвус Коракс — примарх легиона Гвардия Ворона
Рогал Дорн — примарх легиона Имперских Кулаков
Альфарий, Омегон — примархи-близнецы Альфа-Легиона
Хорус — Воитель, магистр войны, примарх Сынов Хоруса
ЛЕГИОН ГВАРДИИ ВОРОНА
Бранн Нев — командир Рапторов
Агапито Нев — командир Когтей
Соларо Ан — командир Ястребов
Алони Тев — командир Соколов
Ланкрато Нестил — сержант Когтей
Гадрейг Дор — сержант Когтей
Кереми Орт — боевой брат Когтей
Бальсар Куртури — боевой брат Когтей
Лукар Ферени — боевой брат Когтей
Марко Диз — боевой брат Когтей
Страдон Бинальт — технодесантник
Винсент Сиккс — главный апотекарий
Навар Хеф — послушник
ЛЕГИОНЕРЫ-ПРЕДАТЕЛИ
Альфарий — Альфа-Легионер
Эзекиль Абаддон — Первый капитан Сынов Хоруса
Эреб — Первый капеллан Несущих Слово
Фабий — апотекарий Детей Императора
Гастен Лутрис Арманитан — капитан Детей Императора
ИМПЕРСКИЕ ПЕРСОНАЖИ
Малькадор Сигиллит — Первый лорд Терры
Марк Валерий — префектор Имперской Армии, командир Когорты Тэриона
Нексин Орландриаз — генетор Механикум
Пелон — денщик Марка Валерия
Аркат Виндик Центурион — воин Легио Кустодес
КСЕНОСЫ
Атитиртир — антедил, посланник Кабала
Мог ли Император даже помыслить о подобном? Был ли миг, когда он посмотрел на свое творение и задался вопросом: «Кто дал мне на это право?» Сомневался ли он когда-либо в истинности своей цели или в методах, которые приходилось использовать в силу обстоятельств? Или же такие сомнения лишь слабость, присущая существам не столь возвышенным, как Повелитель человечества?
Я взглянул на творение рук своих и в равной мере познал отчаяние и надежду. Теперь я понимаю, что совершил ужасный поступок, но не могу заставить себя просить прощения. Даже после всего случившегося я до сих пор считаю, что действовал с самыми благими намерениями и во имя благороднейшей из целей. Это были темнейшие времена из всех, что мы знали. Даже если теперь может показаться, будто мной руководили эгоистичные побуждения, то в свое оправдание скажу, что нас окружали враги, с которыми нам не то что не приходилось сталкиваться ранее — мы даже помыслить не могли, что встретимся с ними в бою.
Все, что мы создали и ради чего сражались долгие годы, находилось на грани уничтожения. На кону стояла не просто слава былых дней, но само будущее Галактики. Не живший в те времена не вправе судить тех, кто жил.
Я до сих пор не в состоянии понять мотивы тех, кто намеренно либо же по капризу судьбы стал нашим врагом, и еще меньше я испытываю к ним сочувствия. Но также понимаю, что причиной раздора оказалась не слабость или прихоть. Люди, обладающие властью, честолюбием и возможностями, выпестовали великие планы и сочли себя выше простых смертных.
Я всегда оставался верным высшей цели своего существования, но, должен признать, также страдал от понимания тщетности добродетельности, без сомнений двигавшей всеми остальными, кого также станут судить грядущие поколения. Даже в прошлом мы совершали деяния, которые можно было счесть неоднозначными. Смысл не в том, что произошло, но в том, почему это произошло. Во тьме, в отчаянии мы сделали нечто, что можно оправдать лишь жестокой необходимостью.
Не судите меня.
Я выше вашего осуждения, хотя и не достоин прощения.
Найденный отрывок записи, автор неизвестен, около М31
